Диверсанты - Сергей Лобанов

Поняв, что сын всё равно не послушает, он старался рассказать побольше важного и нужного для выживания. А ещё он как-то сказал, что настоящий офицер служит Родине, а не режиму.

Много позже Янычар по-настоящему понял, что за этой высокопарной фразой кроется целая жизнь таких как его отец служак, тащивших лямку не за ордена и звания, и притащивших её к унизительной пенсии, стакану водки, ощущению ненужности, выброшенности на обочину жизни.

Этой фразой отец, по крайней мере пытался хотя бы сыну доказать, что его жизнь не была напрасной. Доказывал он это, обычно судорожно держа гранёный стакан, стуча крепким кулаком другой руки по столу с брякающей подпрыгивающей посудой, или по коленке, глядя тусклыми глазами в пустоту.

Из-за вытянутых на коленях спортивных штанов и растянутой застиранной футболки, заросшего щетиной пропитого лица, ни за что на свете нельзя было подумать, что это отставной военный. Скорее, какой-нибудь спившийся слесарь дядя Боря.

И всё же в шифоньере висел парадный китель с майорскими погонами, Орденом Красной Звезды, медалью «За Отвагу».

Это Афган.

Там, за «речкой», его ещё не раз представляли к наградам. Но ответ штабных всегда был один и тот же: «офицер уже достаточно отмечен».

Рядом с наградами ушедшей в небытие советской страны была награда обновленной России — Орден Мужества.

Это уже Чечня.

Помимо этого иконостаса имелась афганская «награда», которую ветераны-афганцы меж собой называли «Спасибо, что уходите», и юбилейная медаль «20 лет вывода советских войск из Афганистана».

Несмотря на горячие доводы отца и скорбное молчание матери, сполна хлебнувшей доли офицерской жены, Алексей выбрал профессию военного…

… Его взвод должен был выдвинуться в заданный район и закрепиться там до подхода основных сил. В пути сделали короткую остановку. Как только тронулись, шедший первым БТР подорвался на мощном фугасе. Обычно по дорогам все передвигаются на высокой скорости, чтобы успеть проскочить возможное заминированное место, и часто это удавалось. А вот тут поди ж ты… Не доехали всего несколько метров. Как только тронулись и — на!

Сидевших на броне солдат взрывной волной раскидало поломанными куклами. Взрывом вырвало кусок дороги, небольшой лавиной осыпавшейся по крутому склону. Взрыв столкнул машину в эту яму. Потеряв опору сразу под четырьмя колёсами, она не удержалась, завалилась набок, несколько раз перевернулась, свалившись под крутой откос, и опять встала на колёса. Кувыркаясь, бэтээр раздавил тела нескольких солдат, перемешав с землёй, превратив в неузнаваемую страшную кроваво-грязную мешанину.

Второй БТР резко «клюнул», сидевшие на нём горохом посыпались вниз. Взрывной волной накрыло и их, кого-то посекло осколками, почти всех контузило.

Янычар, сидевший на броне второй машины, выплыл из черноты, почувствовав сильную головную боль и кислый привкус во рту, потом пришло ощущение, что уши словно забиты ватой, хмурое небо будто размазано, а глаза никак не могут проморгаться, пытаясь восстановить чёткость картинки.

Кто-то из солдат приподнял его, прислонил безвольной спиной к пыльному колесу. Другой солдат, приблизившись лицом почти вплотную, кричал, широко разевая рот. Первых его слов Янычар не разобрал, а когда сообразил, что солдат обращается к нему, услышал сквозь пробки в ушах:

— …ищ лейтенант! Пи…ц! Всем, кто ехал на первой броне — пи…ц!

Солдат дурным лицом и криком начал раздражать, Алексей рукой отодвинул его физиономию, соображая, куда подевался автомат, осмотрелся по сторонам, увидел других солдат сидящих и лежащих на земле, кто-то оставался без движения, некоторые едва шевелились, как сонные мухи.

Янычар опёрся руками о колесо, не отрывая от него спины, стал ползти вверх, отталкиваясь от пыльной земли непослушными ногами, съезжающими обратно. В глазах сразу всё поплыло, но он упорно полз выше, стараясь обрести вертикальное положение. Где-то на задворках сознания сидела очень важная мысль. В гудящей болью голове мысль никак не сформировывалась, но что-то о засаде, которой нет, иначе бы им всем точно пришёл тот самый северный пушистый зверёк.

Опираясь левой рукой о броню, он попытался сплюнуть кислый привкус, но вязкая слюна так и не оторвалась от губ. Алексей тыльной стороной руки вытер губы, ощутив солёный вкус кожи. Ясность сознания и зрения постепенно возвращалась, только в ушах начало звенеть сквозь пробки.

Место подрыва первого БТРа представляло собой глубокую дымящуюся воронку где-то с метр глубиной и метров пять шириной, заканчивающуюся обрывом, куда улетел бронетранспортёр. Всё вокруг усыпало вывороченными камнями размером с хороший кулак, комьями земли.

Янычар вместе с другими держащимися на ногах стал осматривать тела. Никто из ехавших на первой броне не выжил. Опознать раздавленных кувыркающейся машиной было непросто, особенно двоих, перемолотых меж собою так, что отделить части тела одного человека от частей тела другого смогли бы только санитары в морге.

В воздухе стоял густой запах мочи и кала.

«Ну и как тут определить, «ху из ху»? — вяло думал Алексей, глядя на кашу из двух тел. — С теми, кто по отдельности, ещё ладно, можно как-то разобраться. А с этими что прикажете делать?»

Он оглядел солдат из тех, что способны были стоять и ходить.

У всех лица какие-то… равнодушные, что ли? Стоят, смотрят на тех, кто ещё полчаса назад ходил, дышал, разговаривал, думал, жил.

«Да ты и сам стоишь, смотришь, так что нечего на парней гнать, — вяло думал Алексей. — Что же делать-то? Надо как-то разделять их. А может, как есть всех в БТР сгрузить, а там пусть санитары соображают, что да как…»

Ситуацию разрешил рядовой Смирнов — тот, что орал ему в самое лицо. За характерную особенность голоса сослуживцы наградили его кличкой Гундос. Он решительно подошёл к страшной мешанине, положил автомат на землю и принялся разделять куски тел, раскладывая на две части — руки, ноги, лопнувшие мокрые кишки, на которые уже налетели откуда ни возьмись жирные нетерпеливо жужжащие мухи.

Гундос словно работал с тушей коровы, попавшей под бешено несущийся локомотив, перемолотой до неузнаваемости, деловито бубня:

— Так… Это чьё? Ладно, в эту кучу… А это? В эту кучу… Нет, правая нога там уже есть, вон торчит… Значит, это сюда… Кишки… Тут вообще хрен разберёшь, пополам поделить и всё…

Янычар как во сне смотрел за деловитой занятостью подчинённого, чувствуя подступающую волну тошноты.

Кишки рядовой действительно разделил пополам, обмотав ими две горки перемолотых костей, рваной униформы, пропитанной кровью и измазанной пылью и землёй. Обмотал, как на новогоднюю ёлку гирлянды развесил. Со стороны полюбовался своей работой. Что-то увидел в земле, нагнулся и поднял странным образом уцелевшее глазное яблоко, аккуратно положил на одну из куч.

Самое ужасное было в том, что Гундос ничуть не рисовался, не играл на публику, он был абсолютно естественен.

— И кто из них кто? — хмуро спросили Смирнова.

— А тех троих раздавленных опознали? — деловито поинтересовался он.

— Ага. Черепок, Фома, и Медяк.

— Тогда эта куча пусть будет Дизель, а вот эта — Муха, — без всяких душевных терзаний определил Смирнов.

— У Мухи глаза серые были, — прокомментировал тот же солдат, а этот глаз чёрный.

— У Дизеля чёрные глаза были, — подтвердили из небольшой собравшейся вокруг толпы.

Гундос переложил глаз на другую кучу.

— Хотя можно было не перекладывать, — пробубнил он. — Какая разница, всё равно нихера не понять.

Тут Янычар не выдержал. Его скрутило пополам в рвотном спазме. Он рухнул на колени, извергая скудный солдатский паёк. Спазмы подкатывали один за другим, на глазах проступили слёзы. В желудке уже ничего не осталось, пошла желчь. В конце концов, лейтенант, тяжело дыша, обмяк, вытирая ладонями глаза.

— Смирнов, — просипел он. — Найди там, в бэтээре тряпьё какое, заверни всё, сложи внутрь.

— Чё я-то? — недовольно пробубнил рядовой. — Я вон, разложил уже…

— Выполняй.

— Есть… — обиженно отозвался солдат, уходя ко второй машине.

До Янычара донёсся его возмущённый голос:

— Чуть что, так Смирнов…

Капитан стряхнул наваждение, всё же подумав, что маслина сверху башенки из плова, сооружённой Негативом, — чёрная, как и тот глаз.

Старший лейтенант Юрий Шахов и лейтенант Виктор Седых, как ни странно, вспоминали об одном и том же: как в Новосибирском высшем военном командном училище, где получали военную специальность «Командиров подразделений войсковой разведки», сорвались в самоход — самоволку, привычнее говоря.

Причиной столь серьёзного дисциплинарного проступка послужили две девчонки, с которыми они познакомились на дискотеке. В этом совхозе курсанты отбывали трудовую повинность, обеспечивая училище стратегически необходимыми запасами картошки на зиму.