Черная маска - Дженнифер Блейк

Похоже, выбора не было. Поднявшись, Летти сказала довольно сухо:

— Спасибо, Рэнни.

Сплендора была выстроена в стиле, известном как «дом плантатора». Строго говоря, он не был двухэтажным, но его единственный этаж был построен на так называемом высоком цоколе и значительно приподнят над землей. Рэнсом объяснил, что в этой местности все так строят, поскольку здесь очень опасны весенние разливы. В высокой ломаной крыше дома были проделаны три окна, через которые освещалась огромная мансарда. Как выяснилось, у этой комнаты до войны было самое разное предназначение — от танцевального зала зимой до спальни для гостей. Верхняя и нижняя веранды, которые тянулись вдоль всего дома, защищали его от солнца и летнего зноя. Колонны нижних веранд были из кирпича, как и стены цоколя. А верхние — из сердцевины кипариса. Они прекрасно гармонировали с кипарисовой обшивкой стен.

К главному входу нужно было подниматься по широкой и высокой лестнице с перилами. Тяжелые двойные парадные двери со светильниками по бокам и фрамугой над ними вели в большой вытянутый холл, который здесь называли коридором. В него выходили двери шести комнат. Слева от парадного входа была гостиная, обставленная мебелью из розового дерева, обтянутой потертым жаккардом. Чтобы мебель не выцветала, здесь всегда были закрыты ставни и царил полумрак. За гостиной располагалась столовая с массивной мебелью из красного дерева, за ней — спальня Рэнни, из которой через доходящее до пола двустворчатое окно можно было попасть на заднюю веранду. Напротив находилась комната тетушки Эм, дальше, в середине правой стороны, была незанятая комната, а за ней — комната, где поселили Летти и которая выходила на переднюю веранду.

В так называемом высоком цоколе, нижнем этаже, тоже был длинный коридор. Из него двери вели в разные кладовые и в комнату, которая много лет служила спальней для Мамы Тэсс. Но сейчас у нее был собственный домик, и теперь в этой комнате спал Лайонел, чтобы всегда быть поблизости от Рэнни.

От дороги к дому вела покрытая выбоинами дорожка, посыпанная песком кирпичного цвета. Перед домом она поворачивала влево, огибала его и вела к конюшне и каретному сараю. Дальше по дорожке были кузница и несколько других хозяйственных построек, за которыми двумя рядами тянулись прежние хижины рабов.

Везде были видны опустошительные следы войны и почти девяти лет запустения. Побелка дома осыпалась, мягкий серебристо-серый цвет открытой ветрам и дождям древесины создавал впечатление упадка. Дощатые изгороди, окружавшие поля, исчезли, сожженные в кострах двух армий. Металлические инструменты из кузницы были реквизированы, так же, как мулы, большинство лошадей и столько кур, уток, коров и свиней, сколько можно было поймать. Хлопковый амбар все еще чернел обгоревшей, кладкой с тех пор, как конфедераты сожгли его, чтобы «белое золото» не попало в руки врага. Засеяны были только поля, прилегающие к дому, — там виднелась мягкая зелень нового хлопчатника. Другие поля, дальше, лежали нераспаханные и зарастали молодыми побегами сосны, затягивались сорной травой и плетьми дикого вьюна. Над четырьмя или пятью хижинами, где жили негры-наемники, поднимались дымки. Но у большинства хижин обвалилось крыльцо, были сорваны двери и разрушены ступеньки, а стены увиты гирляндами жимолости и дикого винограда.

Один из заборов вокруг дома был восстановлен — этот забор из кольев защищал цветы тетушки Эм от цыплят и другой живности. Поголовье коров и свиней начало восстанавливаться, им позволялось свободно бродить по окрестностям, питаясь подножным кормом из-за нехватки другого. За забором двор был очищен от травы, а песчаная почва разровнена граблями, образуя геометрические фигуры. По обе стороны от парадной лестницы теснились клумбы нежных вербен, маргариток, голубого цикория, глянцевых камелий, а также ряды ирисов и жонкилий, которые уже отцвели. Дальше располагались кусты сладких олив, калины, таволги и цветущего каждый месяц шиповника. У ворот росла плетистая роза с буйными побегами, покрытыми глянцевой зеленой листвой. Ее бледно-розовые цветы в изобилии рассыпались по возвышавшемуся над розовым кустом дереву и издавали такой сладостный аромат на утреннем солнце, что кружилась голова.

Рэнни остановился у покрытого розовыми цветами дерева. Летти встала рядом с ним и закрыла глаза, глубоко вдыхая невообразимый запах, прислушиваясь к жужжанию пчел среди цветов и мягкому шелесту ветерка в блестящих листьях розы.

Как тихо было здесь по сравнению с городом, из которого она уехала, с этим вечным стуком колес, руганью извозчиков и криками уличных торговцев! Трудно было думать о смерти и мести, трудно было помнить, что эта прекрасная земля истерзана войной и до сих пор страдает от жестокой вражды. Но она должна была думать и помнить…

У ее плеча раздался тихий щелкающий звук. Летти открыла глаза и увидела, что Рэнни отламывает изящный розовый цветок от изогнувшегося побега. Его лицо было очень серьезно. Он оборвал нижние листья, ловко сбил один за другим шипы и некоторое время стоял с цветком в руках. Потом, склонив голову в легком поклоне, он преподнес ей тугой, наполовину распустившийся бутон.

— Это вам, мисс Летти.

— Мне?..

В голосе ее звучало недоверие: она не привыкла к подаркам от мужчин. То, что он преподнес ей розу и назвал по имени, даже с уважительным «мисс», вызвало у нее неспокойное чувство какой-то излишней близости.

— Эта роза похожа на вас.

Она пристально смотрела ему в лицо, стараясь угадать, нет ли в этом знаке внимания какой-нибудь неуловимой двусмысленности. Но Рэнни встретил ее взгляд с таким обезоруживающим простодушием, что Летти сразу успокоилась.

В его жесте было что-то от старомодной южной галантности, и она решила, что нетактично подвергать сомнению его намерения и отказываться от такого подарка. Летти приняла розу и поднесла ее к лицу, чтобы вдохнуть аромат. В то же время она была настороже и думала о причине такого подарка. Если и имела место какая-то причина, помимо мгновенного порыва или какого-нибудь полузабытого приема из искусства флиртовать, она не была очевидна.

Рэнсом Тайлер был хорошим гидом. Он объяснял предназначение комнат и строений коротко, простыми фразами, но очень толково, отвечал на вопросы точно, без ненужных подробностей. Он хорошо знал дом и Окрестности, и это Летти не удивляло, ведь Сплендора была его родным домом. Удивляло другое: его спокойная рассудительность. Может быть, тетушка Эм преувеличивает и он не так уж болен?

Как бы то ни было, что-то в этом мужчине-ребенке завораживало. Летти не могла не смотреть на него: Рэнни был по-настоящему красив. В том, как он держался, была такая уверенность, такая гордость, что, несомненно, являлось наследием прошлых лет. Сейчас в нем была заметна усталость, а в глазах порой блуждали странные огоньки. Голос его был низким и мягким; когда он улыбался, в уголках появлялись морщинки, и на них почему-то было больно смотреть. Летти призналась себе, что ей интересно его слушать, что он для нее — просто любопытный пример обучаемости, способности мыслить при умственных отклонениях. Ее интерес к нему был естественным интересом учительницы.