Первая вокруг света - Кристина Хойновская-Лискевич

Однако из-за этой неожиданной неприятности мне не спалось. Через час я слезла с койки и снова попыталась зажечь плиту. Даже продула горелки. Провозилась до рассвета, подсвечивая себе фонариком: света лампочки над камбузом было мало. Постепенно пришла к выводу, что хлопот с готовкой у меня пока не будет. Надолго ли? Горячей еды мне захотелось от холода. Но чем дальше к югу, тем будет теплее. А как быть с водой? Ее нужно обязательно кипятить. До Барбадоса плыть месяц, а то и больше, и перспектива запивать холодную еду холодным соком меня не радовала. Наверное, зря я взяла керосиновую плиту, а не газовую. Газовые плиты таких глупых шуток никогда не устраивают. Но вид батареи взрывоопасных баллонов с газом меня очень пугал, поэтому я предпочла керосиновое топливо для своей плиты.

Я твердо решила заставить мой камбуз работать нормально. С горечью вспомнила свои предположения о том, что может подвести в рейсе. У меня в запасе были десятки инструментов-дублей. Мне казалось, что я взяла с собой все, чтобы иметь возможность заменить любую вышедшую из строя вещь. Но плита? О запасной я даже не подумала. Тут, очевидно, меня наказали за пренебрежительное отношение к кухонным делам. Все утро я провоевала с упрямым инвентарем. Не добившись успеха, решила отложить вопрос до теплых стран — может, там починю. Из-за непокорной плиты я совсем забыла о яхте и плавании. И хотя «Мазурка» плыла самостоятельно, капитан все же не имел права быть беспечным.

«Мазурка» пришла к такому же выводу, вызвав меня на палубу: заполоскали паруса, и качка стала иной. Мелочь — выпал шплинт на передаточном блоке к штуртросам подруливающего устройства, и яхта стала носом против ветра. Я быстро устранила неисправность, яхта легла на прежний курс. Поклялась себе проверить все крепления. Всего один глупый шплинт, а столько шума!

На моей совести были и другие грехи. Занятая плитой, я прозевала получить утреннюю высотную линию положения по Солнцу. Три радиопеленга на Канарские маяки — и недосмотр исправлен. Лучше это, чем счисление. Канарское течение подбросило свои 1,5 узла.

Я приступила к самокритике: прошло полдня, а не сделано почти ничего. Будущее обещало быть трудовым, и мне следует продумывать свои действия. Ведь у меня богатая библиотека и обширные культурно-самообразовательные планы. А тут всего одна плита и шплинт — и полдня как не бывало! Критику прервал очередной левентик яхты. Я уже научилась мгновенно реагировать на любое непослушание «Мазурки». Опять, вероятно, шплинт. Выскочила на палубу. Верно, но не совсем. Дело намного серьезнее: грустно повис над водой воздушный стабилизатор подруливающего устройства. Сломалась рама, сделанная из тонкой жести. Я демонтировала сломанную деталь, спрятала ее и положила яхту в дрейф. В голове было пусто.

Авторулевой можно списывать на лом. Запасные стабилизаторы у меня имелись, но рамы не было. 2800 миль до Барбадоса без авторулевого… Можно плыть и так, не я первая. Однако «самоуправляемость» «Мазурки» по ветру была более чем проблематичной, а я ожидала ветра с кормы и, может, на всем пути. Оставалось управление вручную. По сколько часов я смогу выдерживать? Судя по прежнему опыту в Ботническом заливе, буду тащиться через Атлантику два месяца. И удастся ли сделать ремонт на Барбадосе? В этом я совсем не была уверена после Канар — как-никак европейских островов. На пути лежали только острова Зеленого Мыса, но отношение к ним у меня было такое же, как к Барбадосу. Оставался Лас-Пальмас, т. е. возвращение. Возвращаться? Говорят, это приносит несчастье, а я обязательно хотела проплыть вокруг света. Этого заслужил мой муж, заслужили все те, кто самоотверженно работал и помогал. Нельзя подрывать доверие людей.

«Мазурка» дрейфовала в пассате под тропическим солнцем Атлантики, а я сводила счеты с совестью. Яхта у меня в полном порядке. Авария подруливающего устройства не уменьшила ее мореходных качеств. Плыть дальше, пусть даже с небольшой аварией? Против этого во мне восставал скорее инженер, чем яхтсмен. Судно должно быть безопасным, т. е. исправным на сто процентов. Нельзя откладывать на потом даже самое маленькое дело. Нужно использовать любой шанс. Такой шанс есть в Лас-Пальмасе. Я хорошо знаю город, там есть Юрек, имеются возможности для ремонта. Дело, очевидно, затянется, но и при ручном управлении оно тоже затянется, а возможности ремонта в порту прибытия мне неизвестны. Ближе всего Лас-Пальмас, хотя путь против ветра и течения не близок. Но в бейдевинд «Мазурка» хотя бы частично должна «самоуправляться».

Я оделась словно для полярного плавания, поставила кливер, села за руль и сменила курс. На Лас-Пальмас. Было 12 марта после полудня.

Перед сеансом связи с Гдыней-Радио легла в дрейф. Передала грустное сообщение и попросила соединить меня с мужем. Мне хотелось передать ему лично подробности аварии, попросить выслать нужные детали для подруливающего устройства и сообщить Юреку о моем возвращении. Еще хотелось услышать его голос — лучшее лекарство против моего отвратительного настроения.

Следующие два дня были наполнены монотонным трудом. Управление рулем, короткий перерыв на радионавигацию, зарядка аккумуляторных батарей, проверка яхты и снова управление рулем. Ночью дрейфовала несколько часов. С рассвета — та же программа на день.

Плавание было малоэффективным. Едва я отпускала руль, скорость «Мазурки» уменьшалась на один-два узла. Даже в бейдевинд она «самоуправлялась» неохотно. Я по-разному комбинировала паруса, но все равно плыла медленно. Очень мешало течение. Местоположение определяла только радиопеленгами, поскольку не хотела терять зря ценное время на астронавигацию. Тщательно следила за зарядкой батарей. Это — свет на мачте во время короткого сна, это — свет для компаса и, самое главное, это — связь с миром.

Хорошо, что не работала плита — времени на готовку тоже было бы жалко. А так у меня было оправдание питаться как попало и на скорую руку. Голодная смерть мне не грозила, а похудеть не мешало. Правда, противны были холодные напитки, особенно в очень холодные ночи, но привыкнуть можно ко всему.

Появился у меня и попутчик. Как-то на палубу сел голубь. Повертелся, заглянул под ветровой щиток над трапом и полез вовнутрь. Я не двигалась, боясь спугнуть птаху, но она оказалась не из пугливых. Потопталась на штурманском столе, отметила свое присутствие желтыми пятнами на карте, перебралась на койку. Я согнала ее в камбуз. Голубь походил по скользской столешнице, свалился в раковину и недовольный вернулся на штурманский стол. Коль скоро ему хочется заниматься навигацией, пусть сидит. Два дня он лазал по всей каюте и всюду оставлял следы. Мое присутствие ему ничуть не мешало, однако фамильярности он не допускал. Через два дня голубь вылез на палубу и стал прихорашиваться. Потом, не попрощавшись, улетел на север. Мне стало грустно. Бедняга, погибнет, наверно, в море.