За миг до откровения - Валентина Ива

Людмила позвонила Елене и усталым голосом произнесла: «Купила билеты на „Капли Датского короля“ в театр Елены Камбуровой. Устала, как собака. Пойдешь?»

– Само собой. Когда?

– Через месяц, 28 мая. Имей в виду, спектакль будет не в театре, метро Спортивная, а в Пушкинском музее, где проходят вечера Святослава Рихтера…

– Ну и везуха! Просто замечательно! Там как раз привезли «Олимпию» Дега, прямо из Парижа. Придем пораньше и посмотрим сразу ВСЁ – и «Олимпию», и спектакль!!!

– Больша-а-ая к тебе просьба… Поскольку мне изменяет память, через месяц не забудь напомнить, что нам пора в Пушкинский музей…

– Как говорится, конечно, напомню, если не забуду…

Подружки посмеялись и, учитывая ранее произнесенное друг другу обещание: не жаловаться на хреновое здоровье, пожаловались только на отсыревшую и продырявившуюся от времени память…

Месяц, естественно, пролетел, ни разу не приземлившись. Зацепившись взглядом за ярко красную бумажку, примагниченную на холодильник, Елена прочитала: «28 мая».

– И… что?.. – подумала она и начала рыться в останках памяти. – Сколько раз я себе говорила: пиши поподробнее! Если записываешь телефон чей-нибудь, то укажи, блин, чей, ФИО хотя бы!.. – ворчала она себе в назидание.

Тут она вспомнила, как сорок лет назад казавшаяся ей старушкой сотрудница их подразделения № 35 пятидесятишестилетняя Зоя Васильевна Розовская на дне своего рождения, треснув четыре рюмки водки и развеселившись, долго рылась в сумочке, чтобы обрадовать нас анекдотом. Когда бумажка была найдена, Зоя Васильевна увидела текст с множеством сокращений: приш. евр. ус. ров. сно. бро. кру. пош. мош. и т. д. Она уставилась на текст, и первые попытки расшифровки вложенного смысла повергли всё подразделение в гомерический хохот. Это был самый смешной анекдот в Елениной жизни. Телефонный звонок вырвал её из прошлого.

– Ты помнишь, что мы завтра идем на спектакль в Пушкинский?!

– А я думаю, что это за красная бумажка болтается на холодильнике с цифрой 28 мая??? Теперь понятно… Ну как, договоримся?

– Я постараюсь пораньше на работе освободиться. Завтра у входа в музей в 18.00. Начало спектакля в 19.00, нам хватит час на любование обнаженной Олимпией?

– За глаза-а!!!

– Ну, до встречи!

– Пока, пока!!!

Не торопясь, Елена оживила остатки былой красоты, надела роскошное платье из старых запасов прошлых лет. Она твердо помнила, что не модная вещь красит женщину, а та, что ей идет. Даже если этой вещице сто лет в обед. Радуясь, что она на пенсии и ей не нужно никуда бежать, она сильно заранее приехала на метро на станцию Арбатская и медленно поплыла по Гоголевскому бульвару к Волхонке, сдерживая прорывающиеся, еще не умершие за два года на пенсии, позывы нестись, как на пожар, по срочной надобности или без оной.

Молодые и не очень художники, расположившись на лавочках среди буйно цветущей сирени, провожали взглядами 62 летнюю, как она думала – фотомодель. Один из скучающих предложил недорого портрет, а то и бесплатно, только задержитесь на мгновение, но Елена проворковала грудным контральто: «В другой раз!» и, как ей казалось грациозной походкой манекенщицы «от бедра» прошествовала дальше.

Во дворе музея среди еще не облетевших тюльпанов и белой сирени на лавочках сидели многочисленные праздношатающиеся разных возрастов и полов, любители живописи. Елена нашла местечко на краешке и приготовилась ждать. Людмила опаздывала всегда. Этот день не был исключением. Но когда пропикало полседьмого и Елена с удивлением обнаружила, что публика на концерт не прибывает, она заволновалась. Тут из-за поворота показалась Людмила. Всего два месяца назад она сломала ногу на ровном месте, возвращаясь после работы домой. В прошлом году именно в это же время она тоже сломала ногу, катаясь на горных лыжах на европейском курорте. Её муж сердито сказал: «Ноги уже кончились, что будешь ломать теперь?». Поэтому она шла тяжело и неспешно, при этом разговаривала по телефону по очень важному делу. Прикрыв трубку рукой, она дала понять, что они всё успеют оптичить и концерт, и «Олимпию», и Елена пошла покупать билет на Дега, так как концерт концертом, а созерцание «Олимпии» – отдельно.

Удивленные консьержки оторвали контроль. Из музея уползал практический последний посетитель, а две бабушки почему-то пёрлись против течения. Людмила беседовала по телефону, объясняла кому-то подробности пересылки платежных поручений, а Елена на всякий случай спросила у служителей музея: «Почему нет народа на спектакль?». Служители категорически заявили, что сегодня никаких спектаклей нет…

– Как – нет? Там написано «Пушкинский музей»!!! – оторвала ухо от телефона Людмила.

– Покажите ваши билеты! – сказала женщина в форме.

– Пожалуйста, – роясь в глубокой сумке, ответила Людмила.

Женщина развернула распечатанный из интернета листок.

– Конечно, Пушкинский, но улице Пречистенка, это в трех км от нас на юг, – пренебрежительно сказала дама.

– Господи, ты, боже мой! – воскликнули они разом. – Если человек болван, то это – надолго…

Даже не взглянув на «Олимпию», скомкав два пенсионерских билета с сосредоточенными лицами, забыв, что пять минут назад они были прекрасными леди среднего возраста и никуда не торопились, а помня только о хромой ноге после перелома, стартанули со всей мощи 55-62-летних радикулитно-артритных марафонцев в сторону Пречистенского бульвара в надежде успеть на спектакль в другой Пушкинский музей. Капли пота бисеринками увлажнили их лбы и тела. Постреливая на часы каждую секунду, и спрашивая друг друга: «Ну, ты как? Еще жива, моя старушка?», они бежали, бежали и бежали. Ровно в 18.59 они сели на свои места, с трудом унимая громкое дыхание, и спектакль «Капли Датского короля», посвященный Булату Окуджаве, начался.

Мелодии и стихи поэта-барда разливались восторженными молодыми голосами исполнителей. Ностальгия по этой прошедшей эпохе выдавила непрошеную слезу, а когда Елена с Люсей расстались в метро, обнявшись на прощанье и благодаря друг друга за прекрасный вечер, Елена, отстукивая ритм «Капли Датского короля пейте, кавалеры…», быстренько достала блокнот и набросала следующее:

Мы не поем уже давноНикто на друга не настроенСвятое юности киноИ зрелости листок, закроем.Чем освятить тоску души?И старости унять тревогу?Иди, две строчки напиши…И собери себя в дорогу…Аккорд минорный зазвучалНевесело и так печально…Склероз с маразмом все крепчал…,Что было ясно изначально.Но каждый верует, что онИзбегнет участи обычнойИ этот колокольный звон,Он не по нам звонит привычно.Он собирает ИХ, не нас…В путь дальний и не возвратимый.А нам еще хоть день, хоть час,Но дольше всех звучат мотивы…Мы ждем и верим, что опятьМы сможем весело собраться…Нам еще рано умирать…Нам нужно весело смеяться…И зачеркнуть всю суетуЧто нас с утра обременилаИ выбрать светлую мечту,Что Окуджаву окрылила.И спеть еще не раз, не два,А сколько сердце запросило.И не забыть стихов словаИ музыки живую силу…

Когда Елена добралась до дома, было уже полдвенадцатого. Дома все спали, она тихонько набрала номер Людмилы и шепотом прочитала ей стихи.

– Так, – сказала Людмила, – Завтра у меня налоговая, а послезавтра планы ГРАНДИОЗНЫЕ: бери посуду и ко мне. Напьемся шампанского и споём.

Они шепотом посмеялись и подумали: «Не забыть бы о грандиозных планах!», – и пошли спать.

Квартирант

Австралиец итальянского происхождения Питер Челисанро, окунувшись в гостеприимность местных жителей после посещения России, как-то в разговоре произнес: «Русские живут в сортирах». В его апартаментах в Австралии мы не были, и какого рода его «сортир», нам судить трудно, но зарабатывать деньги «на хлеб» он приехал в Королевство Саудовская Аравия, и почему ему не нашлось рабочего места в благословенной Австралии, – тоже вопрос…

Почему мне вдруг вспомнился Питер с его категоричностью и – прямо скажем – неблагодарностью? – потому что водку в гостях в России в этих самых сортирах он пил с удовольствием и закусывал тоже! Я сейчас расскажу о случае, произошедшем в нашем настоящем сортире…

В туалетной комнате размером 90х70 см, в уголке около пола сплел свой паутинный домик маленький серенький паучок с быстрыми лапками, трудолюбивый и забавный. Я, моя жена и дети – дочь двенадцати лет и сын трех – не обижали паучка, очень его любили и по многу раз в день навещали, с интересом рассматривая его жилище и наблюдая за ним самим. Он не испытывал дискомфорта, может быть, он был эксгибиционистом, и наше внимание ему было на руку и в кайф?..

Если в туалетной комнате не стоит столик с изогнутыми ножками, не украшенный бронзовой инкрустацией, а на нем не лежит томик с увлекательными рассказами или журнал с красочными иллюстрациями, то жизнь паука, когда вы находитесь в задумчивом трансе или динамичной экспрессии, вас однозначно развлечет и заинтересует.