За миг до откровения - Валентина Ива

Естественно, на следующий день выяснилось, что виновата Татьяна Васильевна, которая, как оказалось, не нажала кнопку «REC», потому что запамятовала. Ефим Иосифович же ни в чем не виноват. Эмилия несколько лет не разговаривала с Татьяной, затаив злобу на всю жизнь, до того самого момента, когда за рюмочкой шампанского на новый 1997 год их судьба не посадила вместе за праздничным столом. К этому времени Ефим Иосифович Горобец уже умер. Хороший был человек, но – не орел…

Три всадницы

Редкие посетители Третьяковской галереи медленно движутся по залу с картинами художника Карла Брюлова, переходя от одной картины к другой. Я сижу на длинной банкетке. Передо мной – картина «Всадница». На картине изображены две воспитанницы графини Самойловой – Джованина и Амацилия Пачини. Картина написана в 1832 году по просьбе графини Юлии Павловны Самойловой.

В 1896 году «Всадница» была приобретена для галереи П. М. Третьякова. После первой демонстрации этого произведения в 1832 году в Милане, Михаил Железнов, верный ученик художника, собрал на него множество откликов. Писали о том, что, в отличие от скакуна, разгорячённого быстрой ездой, фыркающего и поднимающегося на дыбы, мохнатой собаки, лающей и кружащейся под ногами коня, маленькой девочки, восхищённо смотрящей на свою старшую подругу, сама героиня-всадница бесстрастна и спокойна. Её статичная фигура и позирующее лицо не соответствуют тому стремительному полету коня, которого только что остановила всадница. Слишком неподвижны локоны, которые должны были растрепаться от быстрой скачки, слишком картинны жесты и покой рук. Только отлетевшая, парящая вуаль еще в полете. От ветра ли? Или от резкой остановки?

Именно в этом зале я жду встречи. Моя подруга, как всегда, запаздывает. Причем, если она мне сообщает о ком-то, кого ей пришлось ожидать, то это будет неприятным событием, укравшим её драгоценное время, тогда как сама она ничье время не крадет… Новым вариантом встреч могут служить встречи на месте запланированного похода. Это очень правильно. Никто никого не ждет. Все уже погружены в искусство. Действительно: «Пилигримы в дверях лютеранской базилики», «Последний день Помпеи» и так дальше – и вы уже окунулись в прошедшие эпохи и сострадаете увиденному или наслаждаетесь созерцанием света и красок великих мастеров.

Почему меня перст судьбы усадил перед «Всадницей»? Не успела я проанализировать этот пустяк, как мгновенно вспомнила двух других всадниц, и капельки прошлых мгновений, как яркие кадры хроники, прокрутились передо мной.

В Москве полдень. Я сижу на лавочке станции метро Арбатская. Моя самая любимая станция. И, как всегда, жду. Поток людской не иссякает, и вдруг я вижу крепкого юношу среднего роста, стремительно и легко несущего на плече не маленькую девушку. Её пляшущие волосы, смеющееся лицо, распростертые руки в ритме живого пружинистого движения юноши заворожили меня, как на скачках обгоняющий, несущийся к финишу мой номер, на который я поставила, и сейчас, сию секунду, он придет первым. РАДОСТЬ – вот что рассыпают глаза влюбленных. Молодость, сила, желание жить, любить и творить, как поток энергии, мощно и ярко заполняет пространство вокруг них. Я задета этим потоком. Как щепка, подхваченная течением реки, окунаюсь в их щедрые чувства, расплесканные вокруг, и душа моя ликует, как будто это я, всадница на плече моего коня, как будто мне семнадцать лет.

В этот же день, рассыпанный на кусочки ничего не значащих событий, я увидела другую всадницу. Дождь распугал детвору и старушек во дворе нашего дома. Детская площадка пуста. Мой балкон выходит на запад, и мелькнувший луч солнца перед дождем выманил меня на встречу.

С королевской выправкой, уже не на плече, а верхом на шее у парнишки, восседала красавица, размахивая руками в такт едва слышной музыки. Легкий дождь им не помеха. Когда «конь» с такой не легкой поклажей медленно взошел по ступенькам на детскую высокую горку, моя душа похолодела. Мне стало страшно и захотелось крикнуть. Предостеречь! Остановить! Юное создание с развевающимися волосами, крепко охватив торс юноши ногами, бесстрашно колебалось на верхотуре детского сооружения для лазания и съезжания на попе вниз. Музыка звучала все громче, моё сердце колотилось как бешеное, а им все было нипочем.

Видимо, энергия солнца, луны и других планет солнечной системы слились в такой фантастический протуберанец, что по всей нашей земле скакали всадницы, полные любви, остановить поток которой не было никакой возможности, да и не нужно останавливать… Страсти полны лица, фигуры, движения и всадниц, и несущих их с неистовой силой «коней».

Как сквозь асфальт пробивается росток из семечка, так и молодая сила любви вырывается наружу, и она неисчерпаема, как сама жизнь.

Комар

Вот уж поистине: родится ангелочек, глазки черные, блестящие; губки розочкой, румяные; кожа беленькая; сам пахученький; волосики колечками. Обцелуешь, не нанюхаешься, не наобнимаешься, такие детки миленькие и славненькие в детстве. И никто не знает, что вырастет из этого херувимчика и как сложится его судьба.

Моей тетушке было двадцать лет, когда она родила сына Тристана. Сначала она хотела назвать сына Ромео, подразумевая, что у него обязательно когда-нибудь будет своя Джульетта, потом Русланом, где-то там маячила в его судьбе Людмила, а напоследок все же выбрала имя Тристан, мечтая о том, что Изольда должна быть необыкновенно хороша. Я был старше его почти на 8 лет, и всю жизнь чувствовал, что я старший брат, в полном понимании этого слова, а он будет делать так, как я скажу.

Его отцом был мужчина при высокой должности, а именно: главный прокурор города, привыкший жить в достатке и даже роскоши советского периода. Это был не первый его брак. От предыдущих браков по дому бегали две девчонки, так как татары не доверяли своё потомство никаким там прежним жёнам, а Нариман Измаилович был татарином и соответственно мусульманином на 100 процентов. Его татарская мать любила повторять: «Жён у тебя, любимый сынок, Джаным Балам, может быть очень много, а мать только одна!!!».

Прелестный малыш, Тристан, избалованный многочисленными родственниками, так и вырос «Светочем очей» родной мамы, обожавшей его на биологическом уровне. Что бы он ни вытворял, мама всегда им восхищалась и, докатившись до старости, пребывая практически в нищете, но рядом с сыном, она всплескивала руками, и с обожанием глядя на несостоявшегося, не умеющего заработать на кусок хлеба «Рыцаря», говорила с восхищением: «Какого я сына вырастила!!!».

Несмотря на неудачное стечение не только жизненных обстоятельств, но и других многочисленных причин, приведших к весьма плачевному итогу: тебе 55, а ты живешь в коммуналке с престарелой мамой, Тристан сохранил удивительную доброту к людям, граничащую с той самой простотой, что хуже воровства.

Прелестное юношеское лицо быстро утратилось, по причине полового созревания и грубоватые шрамы от юношеских угрей навсегда обезобразили нежную белую кожу. Тристан отрастил длинные волосы в стиле Битлз. Занавесил ими свое лицо и сохранил эту нелепую прическу до самого своего шестидесятилетия. Фигура деформировалась по причине любви к еде и спиртным напиткам, страсть к которым так и не исчезла, а наоборот – возрастала с каждым годом жизни на земле, превращая любителя в профессионала. Жареное мясо, жирные беляши с бараниной, плов, лагман, манты – всё это вместе с водочкой и пивом стало единственной радостью добряка Тристана. Окончить институт автодорожного транспорта ему удалось еще до развала Советского Союза в городе Ташкенте, где он и проживал с матушкой, женой по имени Дуся и сыном, в то время как его отец обожал уже новую молодую красавицу, по причине увядания старой. Как только распался Союз, притесняемые русские, кто как мог, потекли в бросившую их Россию. Жена Дуська нашла себе другого, адаптированного к жизни, состоятельного человека, а Тристан с мамой продали за бесценок свое жильё и уехали в Москву к маминой родной сестре. Молниеносно истратив на пропой души пятьсот долларов, вырученных за квартиру, Тристан попытался устроиться на работу, но все его попытки не увенчались успехом. Временные заработки на стройках не обеспечивали семью необходимыми ресурсами. Время от времени приезжал из Ташкента его сын, которому тоже всегда требовались деньги, а денег катастрофически не хватало. Проживая на квартире у родной сестры матери и её мужа, Тристан тихо шёл ко дну. Тут вернулся из-за рубежа я, старший брат, и с моего очень скромного заработка, но все же в долларах, удалось купить комнату в коммуналке в Подмосковье для Тристана и его мамы. С большим трудом отыскали переводчика с узбекского языка, и с грехом пополам мама Тристана, врач-психиатр высочайшей категории, начала, наконец, получать пенсию, которую – всю до копейки – отдавала внуку.