Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она умоляла не оставлять ее, потому что ты был единственный близкий ей человек на всем белом свете. Вся ее родня погибла, а с ними вместе половина хуторян — немцы расстреляли. Сама она выжила чудом. И ты уходил от нее. И по сей день не знаешь, что с нею стало — жива ли, нет ли…
Любопытно, чем бы мы оправдывали свои грехи, не будь этого слова — молодость?.. Может, потому и легко было прощать Аруйс, когда она стояла перед тобой и не спрашивала о том, как ты там без нее… Она не спрашивала, и ты не говорил. И тоже ни о чем не спрашивал… Нет, пожалуй, молодость тут ни при чем, было нечто поважнее. Что именно? Сейчас мне нелегко собрать все в одно, но, скажем, не все так просто, как кажется со стороны, — и извещение о том, что «пал смертью храбрых», не просто, и тоска одиночества, способная сбить с толку даже самого сильного, и двести граммов ячменя на трудодень, и восемь душ, ждущих хлеба, и краснощекий кладовщик, готовый бросить к твоим ногам мешки с отборным зерном — только пожелай! И беззубая старуха из далекого села, едва не загубившая тебя и на всю жизнь лишившая того, без чего немыслима женщина — счастья когда-нибудь стать матерью. Все это не так просто, хотя и банальная в те годы история. Труднее сейчас, когда смотришь на ее голову, склоненную над тетрадками чужих, совершенно чужих ей детей и не ощущаешь ничего, кроме ожесточающей жалости и еще — нежности, которая мгновенно переходит в холодное равнодушие, едва она поднимает голову и смотрит на тебя: она знает, что нежность эта от жалости и ни от чего больше. А хочет ли она большего — ни она, ни он этого не знают. Двое под одной крышей, как обломки двух разных скал, острые выступы которых мешают им теснее прилегать друг к другу.
— Ну ладно, мне пора, — говорит Арташес, вставая.
Она медленно поднимает голову и смотрит на него.
— Куда ты сейчас?
Ей совершенно безразлично, куда он пойдет, но обмен вот такими ничего не значащими фразами — своего рода лунный свет: пусть не греет, но хоть смягчает темноту, и в ней не страшно бывает ходить.
— Пойду искать Авага Саруханяна, — улыбается Арташес. — Может, в споре с ним наткнусь на истину.
Она тоже сдержанно улыбается.
— Похоже, ты его для этого и держишь.
— А для чего же еще? — кивает Арташес. — Ну я пойду.
4
Всем был хорош Гарихач: и землей благодатной, и урожаями щедрыми, и климатом мягким, и лесами, и долинами, и горами, а после того, как лет десять назад высушили рассадник малярии Сакюн-гел, и вовсе стало хорошо, впору хоть санаторий выстроить и людей климатом лечить. Одно только плохо: нет в Гарихаче родника, люди изнывают от нехватки воды. Разве не странно это: кругом реки, речушки, родники, а село страдает от безводицы. То есть родник-то в Гарихаче есть, у него и название даже есть — Нерсесов родник, но туда далеко ходить, почти полтора километра, а провести оттуда воду в село и подавно нельзя: родник находится у подножья горы, на склоне которой раскинулся Гарихач, воду пришлось бы перекачивать насосами. Гарихачцы, особенно женщины, давно уже примирились с этим: дескать, нет так нет, и ничего с этим не поделаешь, наши бабушки умели же как-то обходиться без родника, и ничего, не умерли… И тоже брали воду в безымянном ручейке, протекавшем у окраины села, как делали их бабушки… Но вся беда в том, что во времена бабушек не было колхоза и не было колхозных коровников, колхозных свинарников и много чего колхозного, где без воды никак не обойтись… А вода в ручейке не всегда годилась даже для мытья. В его верховьях раскинулось пастбище соседнего Карашенского колхоза, и частенько гарихачские женщины, придя к ручейку за водой, возвращались ни с чем: вместо воды текла мутная жижа, — знать, опять где-то наверху карашенские буйволы нежатся в прохладной водице…
Годами подряд гарихачцы ругмя ругались с карашенцами, порой до драки доходило. Приезжали из района, строго наказывали карашенцам: не сметь пасти коров, особенно буйволов, поблизости от ручья. Карашенцы клятвенно заверяли: не будут, но проходил день, другой — и все начиналось сначала.
И вот однажды произошел случай, подхлестнувший гарихачцев принять какие-то меры. Один из молодых карашенских пастухов, по имени Размик, надумал жениться на гарихачской девушке, дочке Русагета Хачатура — Ноиндзар. Та, по несчастью, возьми да и откажи парню. На следующий день с самого утра вместо воды в речке шла мутная жижа. На второй день — то же, на третий — опять жижа! Две недели подряд гарихачцы криком кричали: вода в речке никак не очищалась, женщинам приходилось с двухведерными медными кувшинами на плечах таскаться за полтора километра к Нерсесову роднику. Уж как только гарихачцы не изловчались поймать окаянного возмутителя (никто не знал, что это дело рук того же Размика), с охотничьими ружьями ходили в карашенские пастбища, отсиживались за камнями, поджидая его… Но даже следа карашенских коров нигде не было! А в селе вместо воды по-прежнему текла мутная жижа… Лишь спустя две недели один из гарихачцев по каким-то своим делам пошел вверх по течению реки и в лесу наткнулся на трех буйволов, которые разлеглись рядышком посреди ручья и прехладнокровно жевали свою жвачку. «Какой же это дурак пасет буйволов в лесу?» — подумал гарихачец. Ему и в голову не приходило, что этот дурак на самом деле не такой уж дурак: загони он буйволов в речку на открытом пастбище, гарихачцы вмиг бы его накрыли, а так — что же, стадо пасется далеко от ручья, где ему и положено
- Родня - Владислав Михайлов - Русская классическая проза
- Вечеринка моей жизни - Ямиль Саид Мендес - Русская классическая проза
- Прозрение Аполлона - Владимир Кораблинов - Русская классическая проза
- Исцеляющая любовь. Часть 2 - Светлана Богославская - Русская классическая проза
- Четыре четверти - Мара Винтер - Контркультура / Русская классическая проза
- Молния. История о Мэри Эннинг - Антея Симмонс - Биографии и Мемуары / Детская проза / Русская классическая проза
- Черного нет и не будет - Клэр Берест - Биографии и Мемуары / Публицистика / Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности - Генрих Вениаминович Сапгир - Поэзия / Русская классическая проза
- Всепрощающий - Эдуард Пиримов - Русская классическая проза
- Не отпускай мою руку, ангел мой. Апокалипсис любви - A. Ayskur - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы