Халява для раззявы - Кондратий Жмуриков

Рабочий человек пару дней назад получил зарплату и вот уже два дня старательно пропивал ее.

Сивухин потирая руки и угодливо улыбаясь, чего не сделаешь за стакан водки (или чего дадут, тут уж выбирать не приходиться), сказал:

– Да вот, интересуюсь, как у тебя со здоровьицем. Может, поправить нужно, так я это… мигом. Одна нога здесь, вторая тут же. Вчера-то, небось, ничего не оставил, на лечение?

Козябкин поднял на Костика мутные от вчерашнего глаза, икнул и ответил:

– Я не алкаш, по утрам не опохмеляюсь. А выпить… Заходи, завтракать будем.

Костик не дожидаясь второго приглашения шмыгнул в соседскую комнату. Неважно, что время было обеденное. Пусть у Козябкина будет завтрак, только бы налил. На столе стояла непочатая бутылка водки «Гиксар». Сивухин с благоговением взял в руки бутылку, и, шевеля губами, прочитал название завода-изготовителя. Ничего, когда он раздобудет ту самую марку, он будет завтракать, обедать и ужинать этим самым «Гиксаром».

Через час Сивухин с трудом помнил, зачем ему нужно было выпить. В голове смутно билась какая-та мысль. Но вот какая? Этого Костик определить уже не мог. Плотно позавтракавший Козябкин храпел на кровати, а Сивухин все пытался и пытался вспомнить, зачем ему нужно идти к Михеичу. Он встал и, пошатываясь, двинулся к себе в комнату. На столе лежала записка: «Не забыть, взять у Михеича, сто (сумма была зачеркнута, а рядом написана новая), двести рублей. Купить марки».

Костиков тупо уставился на записку. Интересно, кто ее оставил? Внизу стояла неразборчивая подпись, Сивухин поднес листок к окну и прочитал: «Константин». Как этот Константин попал в комнату Сивухина? Зачем оставил на его столе записку? Костик, устав бороться с загадками, рухнул на диван и забылся крепким сном до самого утра.

* * *

Нина Михайловна бродила по квартире, как сошедшая с гор лавина, смахивая все на своем пути: мебель, дочь, соседей. Она кипела как вулкан Везувий, готовый к извержению. Пару раз обозвала «любимую» дочку курицей, не способной выбрать себе в мужья настоящего мужчину. Соседей – кретинами, их детей – у… Мягко выражаясь внебрачными отпрысками. Она готова была рычать и кусаться, рвать и метать. Сейчас она сильно жалела, что выгнала Лоховского вон. Поглотив без аппетита ужин, заботливо приготовленный дочерью, Нина Михайловна «отбилась» ко сну. Но и там, во сне, она не нашла покоя. Стая маленьких противных Филимонов Лоховских кружились вокруг нее в нескончаемом хороводе. Эти мелкие твари корчили рожи, вытаскивали языки и съедали на глазах у Мерзеевой десятки, нет сотни, ценных марок. Каждый раз, когда Нина Михайловна хватал заветную марку, в руках у нее оказывалась пустота.

Погоня за стаями мерзавцев-зятьев закончилась падением дородной дамы с кровати. Перепуганные соседи выскочили с криками в коридор, подумав, что началось землетряесение. Выскочили, разумеется, только те кто мог ходить. Сивухин и Козябкин продолжали дрыхнуть, как ни в чем не бывало. Нина Михайловна с величественным видом выплыла в коридор и рявкнула на галдящих соседей, мешающих ей спать. Женщина снова забылась тяжелым, беспокойным сном до рассвета.

Нина Михайловна прикинула, сколько могут стоить журналы «Механизатора» и полезла за сервант, где в банке из-под имбирного печенья у нее хранились «похоронные» деньги. Правда, на чьи похороны они были предназначены, оставалось загадкой. Самка Мерзеева намеревалась жить еще долго, а зятя собиралась похоронить за счет государства. Однако, всякий раз, когда дочь или соседи пытались занять у нее денег, Нина Михайловна закатив глаза к потолку и заламывая руки (ни дать ни взять Вера Холодная времен немого кино) отказывала, ссылаясь на то, что это деньги на трагическую минуту.

Но сейчас, была та самая трагическая минута, Нина Михайловна пересчитала крупные купюры, разделила деньги на две кучки, одну спрятала в недрах своего необъятного бюста, а вторую снова засунула за сервант. Бедная Маша с ужасом наблюдала за манипуляциями матери.

– Мама, вы плохо себя чувствуете, – испуганно спросила она.

Надо отметить, что в семье Мерзеевых, дети обращались к родителям исключительно на «вы». Так было и в семье родителей Нины Михайловны, так завела она и в своей собственной семье. Этим самым «вы» дети, как самонадеянно считали родители, выражают свое почтение и уважение к старшим. На самом деле, это «вы» произносилась по самой банальной причине: страху перед грозными взрослыми.

Машенька Мерзеева-Лоховская, не смотря на свой возраст, все еще боялась собственной матери. Ее критических замечаний, неодобрения и неудовольствия. Один только раз в жизни бедная Маша осмелилась ослушаться собственной матери – вышла замуж за Филю Лоховского – за что расплачивалась до сих пор…

Не получив ответ на вой вопрос, Маша снова обратилась к Мерзеевой:

– Мама, что с вами? Может быть, врача вызвать?

Мадам Мерзеева, оторвавшись на несколько секунд от подсчетов, взглянула на дочь и ехидно проговорила:

– Не дождетесь! Я вас всех еще переживу, особенного твоего мужа-придурка.

Нина Михайловна поднялась с колен, привела себя порядок и вышла из комнаты. В коридоре она столкнулась с Сивухиным. Тот на удивление был трезв и выбрит. Нина Михайловна удивленно подняла брови и спросила:

– Сивухин, уж не жениться ли ты собрался?

И тут же сам ответила на поставленный вопрос:

– Конечно же нет, не нашлась еще вторая дура, которая на это убожество польститься.

Довольная произнесенной «шуткой» Нина Михайловна скрылась в ванной, где проторчала целых полчаса, не обращая внимания на нетерпеливые постукивая и возмущенные голоса соседей. Ванная в квартире была одна, а собирающихся утром на работу людей – много.

Сивухин тихо, чтоб не услышала Мерзеева прошипел: «Корова старая, погоди. Отольются тебе Филькины слезки». В это рабочее утро на кухне толкались все соседи, кто готовил завтрак, кто завтракал, кто-то ждал, пока соседи разогреют завтрак. Все конфорки были заняты, за исключением двух, закрепленных за семьей Лоховских – Мерзеевых.

Когда-то каждый готовил на той конфорке, которая ему нравиться. С появлением на коммунальной кухне Нины Михайловны, после женитьбы Фили, все изменилось. Мерзеева разделила количество конфорок на число проживающих в комнатах людей и закрепила за каждым свою. На стене она повесила список кому и на чем следует готовить. Народ пробовал возмущаться, но спорить с Ниной Михайловной, что плевать против ветра. К тебе же и вернется. Все смирились. И хотя коммунальные жильцы часто менялись конфорками, готовила на свободных, две конфорки всегда оставались пустыми. Сивухин достал свой помятый чайник и демонстративно поставил на свободную конфорку. Приятно показать сильному противнику кукиш, даже если этот кукиш скрыт в твоем кармане.

Костик попил чайку и пока Нина Михайловна плескалась в ванной думал над тем, где раздобыть денег. Идти к Михеичу было поздно. Денег не было. Необходимо было либо украсть журнал, либо сменять на что-нибудь. Первый вариант казался Сивухину более приемлимым, так как ничего ценного для обмена у него не наблюдалось. Загвостка была только в одном: Сивухин не знал ни как выглядит журнал ни как выглядит сама марка. Значит нужно подождать, пока в «Бук» не отправиться бывшая владелица жцрналов и марки.

Что будет «там» Костик додумать не успел, дверь в ваной хлопнула на порге кухни появилась отмытая Нина Михайловна. Ее щеки стали розовыми как у молочного поросенка, глаза хищно блестели. Она стояла на пороге кухни как командор перед Дон Жуаном:

– Какая, погонь, поставила свой чайник на мою конфорку? – заорала Мерзеева, так, что Сивухин чуть не облился чаем. Соседи на кухне притихли, ожидая неотвратимого наказание за святотатство. Карающая рука женщины-командора схватила помятый чайник с плиты и кинула в мусорное ведро, стоящее под раковиной.

Нина Михайловна так же величественно удалилась, как и появилась на кухне. Соседи, тихонько, чтобы Мерзеева не услышала возмутились такому отвратительному поступку, своим красноречивым молчанием выказывая поддержку Сивухину. Костика не очень-то любили, но как только появлялся общий враг – Нина Михайловна – жильцы объединялись в своей неприязни. Сейчас он был возведен в ранг «коммунального» героя.

Сивухину некогда было купаться в лучах славы, он быстренько ушел в кухню и затаился в ожидании выхода Нины Михайловны. Мадам Мерезеева незаставила себя долго ждать. Она быстрым, решительным, почти военным шагом проследовала по коридору. Костик дождался, пока хлопнет дверь и проследовал за женщиной.

* * *

Филя ни как не мог дождать следующего дня. Мысленно про себя он называл его днем «М». В каком-то боевике, виденном очень давно, до появления в его жизни Нины Михайловны Мерзеевой, главные герои давали название дню или времени (точно он уже не помнил) проведения акции. Там было время «Ч», а Лоховский придумал время «М». Он уже представлял как они с Максом войдут в магазин, достанут «пушки» и все узнают. А оптом, а потом… Что будет потом Филимон Аркадьевич представить себе не мог, просто не хватало фантазии.