Остров - Дмитрий Соболев

Мать взяла Колю подмышки и поставила на чурбак, поддерживая его сзади.

— Смелее, смелее… — ободрил истопник женщину.

Отец Анатолий перехватил мальчика с другого бока и приказал:

— А теперь молись, и я молиться буду. Бог милостив, он поможет.

И он стал читать молитву:

Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь

…Пересекаемое море жезлом древле, Израиль пройде яко по пустыни, и крестообразно Яве предуготовляет стези. Сего ради поим во хвалении чудному Богу нашему, яко прославися.

Милостивее Господи, услыши молитву раб Своих, молящихся Тебе.

В день печали, нашедшая на ны, к Тебе Христе Спасе, припадающее, Твоея милости просим. Облегчи болезнь раба Твоего, изреки нам, яко сотнику: иди, се здрав есть отрок твой.

Мольбы и моления с воздыханием к Тебе вопием, Сыне Божий: помилуй нас. Воздвигни со одра лежащего, яко разслабленнаго словом: возьми одр твой, глаголя, отпущаются ти греси твои.

Слава Твоего, Христе, образа подобию поклоняющееся, верою целуем, и болящему здравия просим, подражающее кровоточивей, яже подольца риз Твоих коснуся и исцеление недуга прият.

И ныне: Пречистая Госпоже Богородице, всем известная Помощнице, не презри нас к Тебе припадающих, моли яко блага Своего Сына и Бога нашего дати здравие болящему…

Во время молитвы ножки мальчика, вдруг начали выпрямляться и наливаться силой, и хотя он еще был слаб, но мог уже стоять.

Закончив читать молитву, старец Анатолий взял с полки какую-то склянку, открыл ее, помазал, находившимся в ней, святым маслом лоб мальчика сказал матери:

— Снимай его с чурбака и веди, он своими ножками пойдет.

Женщина сняла мальчика с деревяшки и поставила на пол, и он вдруг пошел, прихрамывая и опираясь на руку матери, но все-таки пошел. Слезы потекли из глаз матери.

— Ты оставайся сегодня на ночлег в монастыре, — начал наставлять ее истопник, — а завтра мы его причастим, и он хромать больше не будет. Потом приедешь еще раз, хочешь одна, хочешь с мальчиком, привезешь мешок муки, отдашь на пекарне, скажешь: отец Анатолий прислал.

— Не могу я до завтра остаться, на работу мне надо… у меня и билет на поезд на завтра куплен, — тихо сказала женщина.

— Я чего с вами тут в игры играю?! — закричал вдруг на мать старец, — Тебе чего дороже — работа твоя или сын?!..

Тут истопника начал душить кашель, и он прервал свою гневную речь.

— Но… — стала оправдываться женщина.

— Прочь с глаз моих! — снова хрипло закричал истопник.

И женщина поспешно покинула кочегарку, вместе со своим исцелившимся сыном.

Отдышавшись, после приступа кашля, истопник унес икону «Святой Троицы» обратно в свою молельню. Вернувшись, он принялся рыться у стены кочегарки, где были сложены дрова, выбрал среди них обгоревшую головню и сунул ее подмышку. Затем взял с полки книгу в потрепанном переплете и вышел из котельной.

Настоятель монастыря Филарет вышел из помещения, где размещалась его келья, на двор монастыря и направился к котельной. Путь его пролегал мимо монастырской колокольни. Проходя мимо нее, он услышал чей-то кашель. Оглянувшись по сторонам, и никого не обнаружив, Филарет троекратно перекрестился и проследовал дальше.

Пройдя через весь монастырь, Филарет подошел к двери, ведущей в котельную. Здесь по-прежнему толпились паломники, прибывшие за помощью к старцу. Остановившись перед дверью, настоятель прочел разрешительную молитву:

— Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…

Ответом ему была тишина. Тогда он, возвысив голос, произнес:

— Отец Анатолий, ты здесь?

Ответа снова не последовало. Филарет растерянно потоптался перед входом, оглядываясь по сторонам, на лице его отобразилась досада оттого, что ему приходится вот уже который раз заниматься бытовыми спорами между истопником и заведующим хозяйственной частью монастыря Иовом, и это отрывает его от молитв и богоугодных рассуждений. Наконец, настоятель решился, он толкнул дверь котельной и вошел внутрь. Здесь он никого не обнаружил. Филарет прислушался. Кругом царила тишина, если не считать тихого гула огня за затворами печей.

— Отец Анатолий! — снова позвал настоятель, но ответом ему снова была тишина.

Тогда он, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на рассыпанном по полу угле, пошел к двери, расположенной в противоположной стене кочегарки. Добравшись до двери, он распахнул ее и оказался в молельной комнате отца Анатолия. Филарет благоговейно осмотрел иконы, развешанные на стенах комнаты, одними губами прочел краткую молитву и троекратно перекрестился. Покинув эту комнату, он вернулся обратно кочегарку. Поискав глазами, он обнаружил валявшийся у стены чурбачок. Выкатив его на центр кочегарки, и обмахнув его ветошью, настоятель уселся на чурбачок верхом и огляделся. Ему здесь явно нравилось. Посидев так немного, Филарет встал и приблизился к одной из печей. Сначала он с огромным интересом осмотрел манометры, стрелки которых показывали давление пара в баках. Потом настоятеля заинтересовали и сами печи. Он поднял руку и стал приближать ее к чугунному затвору печи, до тех пор, пока жар, идущий от металла, не стал невыносимым. Тогда Филарет резко отдернул руку и, помахав ею в воздухе для скорейшего охлаждения, снова стал приближать руку к затвору. Когда ему надоела эта забава, он плюнул на чугунный затвор. Капельки слюны мгновенно закипели и испарились. Это очень понравилось Филарету, и он плюнул еще. Слюна, снова закипев, быстро испарилась с почерневшей от высокой температуры поверхности металла.

— Детерминизм, — многозначительно произнес Филарет, словно хвастаясь, что он знает такое сложное слово и, плюнув на затвор на прощанье в третий раз, пошел к выходу из котельной.

Настоятель монастыря Филарет возвращался обратно из котельной в свои покои. Проходя мимо колокольни, возле которой он несколько минут назад услышал чей-то кашель, но не обнаружил кашлявшего, настоятель столкнулся с новой неожиданностью. Вдруг прямо перед ним, откуда-то сверху упала обгоревшая головня. От неожиданности Филарет остановился и, задрав голову, стал смотреть вверх, пытаясь разглядеть того, кто находился на колокольне. Так как настоятель был, слаб зрением, а очки использовал только для чтения, это потребовало от него некоторых усилий и не малого времени. Наконец, разглядев сидевшего, свесив ноги вниз, на перилах колокольни истопника, настоятель спросил:

— Ты чего там делаешь?

— С птахами небесными беседую, — спокойно отвечал Анатолий сверху.

— Что? Что ты сказал?.. Говори громче!.. Не слышу!.. — прокричал Филарет истопнику.

— С небесными птахами, говорю, беседу веду! — во весь голос закричал истопник.

— И что же тебе птахи небесные сообщили? — спросил Филарет.

— Ничего не сообщили, поют себе и все тут, такое легкомыслие… — спокойно ответил истопник.

— Поют, — умилился Филарет, — ну, пущай себе поют. А ты слазь на землю скорей, не чего тебе там, чай не мальчик по перилам лазать, свалишься еще…

— Не слезу, мне и здесь неплохо, — заверил сверху настоятеля истопник.

— Ну, как знаешь, — сказал Филарет и продолжил путь к крыльцу своих покоев, но, передумав, неожиданно вернулся.

Он поднял сброшенную ему под ноги головню и со всех сторон осмотрел ее.

— Эй! Батюшка Анатолий! — снова позвал монаха настоятель, отряхивая руки, испачканные в саже.

— Ну, чего тебе, — грубо ответил истопник.

— Ты чего это в меня головнями кидаешься?

— И не кидаюсь я вовсе, просто случайно вырвалась, а тут ты шел… — объяснил истопник.

— Понятно, — многозначительно произнес Филарет.

— Ничего тебе непонятно, — ответил Анатолий.

— А я, между прочим, к тебе ходил, — продолжал разговор настоятель.

— Ну?

— Опять я тобой недоволен. Жалуются мне на тебя.

— Сильнии возсташа на мя и крепцыи взыскаша душу мою, — вдруг совершенно переменив тон, кротко сказал истопник.

— И чего ты, проказник, с братией не ладишь? — спросил настоятель монаха.

— Дивны дела Твоя, Господи! — отвечал истопник.

— Говорят, что смущаешь ты мирян и братию и сеешь вокруг себя суеверие.

— Избави меня от клеветы человеческия…

— Вообще-то мне, как твоему начальнику следовало бы тебя наказать, чтобы другим не повадно было, а то еже ли все как ты поступать начнут, это чего же получится?..

— Господь прибежище мое и Спаситель мой, кого убоюся?..

— Ох, и тяжело с тобой разговаривать стало, проказник, — заключил настоятель Филарет свою речь, — ты бы хоть вид сделал, что послушаешься меня…

— В Господе мзда моя и утешение мое у Вышняго… — ответил на это истопник.