Башня. Книга первая - Наталия Рай

Это только кажется, что если ты – полный слепец, знаешь, что собеседник твой пребывает в ином измерении и ты не видишь, кто с тобой говорит, то его слова пройдут мимо твоего сознания и останутся без твоей реакции. Ничуть не бывало! Реагируешь – да ещё как! Потому что если тебя обидит обычный, зримый человек, реальный физически, рядом с тобой живущий, пусть даже более, по всем параметрам, сильный – всё равно его возможности ограничены, так же, как и твои. Но некто, кто действительно способен проникнуть во всё, что есть ты, вплоть до уровня составляющей тебя клетки – представить невозможно, что может с тобой сделать, при полной и абсолютной твоей беззащитности. И одно-единственное, что ты действительно можешь – изрыгать самую низкую и грубую брань…

Или – впасть в полнейшую апатию и в столь же абсолютное отчаяние.

Или – как последний шанс на спасение – уповать на милосердие Господне…

Но как уповать на это милосердие, если его не достало, когда на тебя шли волной соглядатаи и насильники, делающие с тобой, с твоей душой, твоим умом, твоими мыслями – со всей твоей жизнью всё, что им было угодно. А ты-то – до поры, до времени – даже не подозреваешь об этом. И вдруг, в один прекрасный день, узнаёшь, что вся твоя свобода – мнимость, что все твои мысли – внушение, что весь набор твоих чувств и эмоций – полностью под чьим-то контролем… Что ты, грубо говоря, – только зомби и выполняешь неизвестно чьи команды по неизвестно чьей программе с неизвестно какими целями…

Какая, Господи, тоска!.. Какая неизбывная тоска! До полного абсолюта человек – беззащитен: всякий из того, невидимого земным человеком, сопредельного мира, кто, в свободную минуту, даст себе труд – наклониться и пнуть тебя – совершенно безнаказан. Если только не уповать на Милосердие и Справедливость Высшего Разума. Хотя, с какой бы стати Высшему Разуму напрягаться и разглядывать тебя – одну из мельчайших пылинок во Вселенной да ещё решать твои игрушечные проблемы…

– Господи, ну почему – я?!? – не раз, не два пришлось в жгучем отчаянии и кровавой ярости воскликнуть Татьяне, искренне не понимавшей, каким это образом её, действительно – одну из четырех миллиардов песчинок, кто-то разглядел и выбрал для каких-то неведомых целей. И никакие долженствующие бы льстить и утешать объяснения относительно того, что разглядели её совершенно такие же люди, как и она сама, но только из другого мира, – в котором Христа – не распяли! в котором Он – победил! а потому – живущие в совершенно другом моральном климате, в мире, даже теоретически не знающем никакого насилия… Они, естественно живущие в мире вечного торжествующего Добра, вмешавшиеся в жизнь и дела людей этого измерения исключительно из стремления помочь, из сострадания к лучшим из земного человечества (это я-то – лучшая?! – не поверила Татьяна), которых можно научить, как исправить положение дел в этом страдающем мире и как научить земных людей подготовить дорогу Спасителю, уже снова собравшемуся в дорогу…

***

Лысый с командой вернулись из слишком затянувшейся командировки, так и не сходив в поход: работы неожиданно оказалось такое количество, что не только выкроить аж две недели из отпущенного первоначально срока не удалось, но пришлось задержаться, сверх намеченного, ещё более, чем на месяц. Случилась странная какая-то авария, а пока они её устраняли, на завод вдруг поступило давно ожидаемое новое оборудование и пришлось им, в авральном порядке, ещё помогать местным умельцам в его установке и запуске. В итоге все ребята настолько вымотались, что поход был ими молчаливо отложен на ближайшее – изначально запланированное – время.

Увидев при встрече, в каком, мягко выражаясь, состоянии – физическом и душевном – находится Татьяна, всё время по телефону слишком бодренько уверявшая Лысого в отличном и великолепном состоянии своих дел – всех и всяческих – Лысый буквально впал в столбняк: впечатление было такое, словно Татьяна только что выписалась из больницы после тяжелейшей формы тифа-сыпняка. Она, как после болезни, постригла, во-первых, свою роскошную шапку волос почти под «нулевку», во-вторых, настолько жутко исхудала, что везде только одни мослы торчали, в-третьих, глаза у неё теперь всегда были жутко красные, а на все его вопросы Татьяна лишь молча пожимала плечами, и так далее – все самые явные проявления серьёзной болезни или, как минимум, очень плохого самочувствия…

Но это бы – ещё полбеды! Дело было в том, что она очень сильно изменилась внутренне: постоянно, даже поддерживая разговор, была сосредоточена на каких-то непонятных мыслях, постоянно – словно последний период её депрессии обрёл безконечность – стремилась к уединению, но обычных при таком диагнозе признаков измотанности и человеконенавистничества – не наблюдалось. А на все расспросы Лысого Татьяна либо ловко отмалчивалась, либо сразу же переводила разговор на что-нибудь такое, на что Лысый клевал с неизбежностью и когда он опоминался, разговор уже уезжал в столь дальние дебри, что только диву дашься.

Побывав у неё дома, Лысый остолбенел в очередной раз: Татьяна не только в большой комнате завела целый иконостас, но и в другой комнате, и даже на кухне, навесила хоть по иконе и накупила кучу целую религиозных книг, которые, явно, не лежали без дела! Причем, когда Лысый попытался посмотреть, чем же именно она вдруг стала интересоваться за время его столь длительного отсутствия, Татьяна спокойно, но так, что лучше бы – накричала, велела ему ничего не трогать.

Лысый послушно отступился и пошёл, во избежание взрыва ярости хозяйки, на кухню – Серёгин кофе для Татьяны всегда был наилучшим бальзамом! В том числе и в отношениях с Лысым. К его безмерному удивлению, Татьяна последовала за ним в самое её везде нелюбимое помещение и села за столик – не в нетерпении выпить кофе, а с явным намерением что-то Лысому объяснить.

Но никаких объяснений и ответов насчёт загадочного её состояния Лысый так и не дождался, зато услышал довольно-таки странный вопрос:

– Серега, – (причём обращение Татьяны к нему по имени, а не по кличке всегда сравнимо было с угрозой землетрясения или цунами! Кличка-то вовсе не соответствовала фактам, и хотя шевелюра Лысого сильно уступала качеству и количеству волосяного покрова Татьяны, но лысым Лысого смог бы назвать только врождённый слепец) – ты не мог бы со мной съездить в Тверь?

Лысый лишился дара речи. На тебе!

– Что ты там потеряла?!

– У меня там – дела… – и голос – это у Татьяны-то! – словно виноватый. – Просто надо там кое-кому помочь… Я тебе всё позже объясню…

– Да ты сейчас объясни, сделай милость! Ты подумай: где мы, а где Тверь!? Минимум тысяча километров! Ни за день, ни за неделю – не управиться. А у меня, между прочим, есть работа! Потому что отпуск я твёрдо намерен провести – и проведу, с тобой или без тебя – в горном походе и хоть трава не расти! Или я просто не дотяну до следующего отпуска!

– Серёга, дело в том, что недавно у меня появились знакомые, о которых я и сама пока знаю не много, но которые очень много для меня значат и которые попросили меня, нет – поручили мне! – найти в Твери одного человека и решить с его помощью некоторые важные вопросы.

– Почему же твои, столь для тебя дорогие, знакомые сами туда не съездят? Денег, что ли, нет? Или – времени? Или они столь заняты другими своими делами, что эту почётную миссию доверили тебе? А они, хотелось бы узнать, в курсе, во что для тебя выльется подобное путешествие – как по финансовым затратам, так и во всех прочих смыслах, включая даже возможную потерю работы?

– Они – не могут… – пробормотала Татьяна, словно даже не надеясь хоть в чём-то убедить справедливо возмущённого Лысого и явно готовая переться до этой самой Твери хоть пеши!

Лысый озверел:

– Ты только меня с этими своими хитромудрыми знакомыми сведи: я им вмиг популярно и очень доходчиво объясню, что подобные вояжи надо совершать самим, а не посылать вместо себя малознакомых людей, у которых, между прочим, до этого «великого» знакомства была собственная жизнь!

А потом – как это вдруг какие-то непонятные новички заимели над тобой такую странную власть? С чего бы? Ты что, им миллион задолжала? Или – влюбилась? Или в секту какую вступила? Ты же можешь – всё! Или ты – с ума сошла? Или наркоту попробовала и, обкурившись, вляпалась во что-нибудь?

Лысый ждал ответного – причём, по опыту, куда более сильного, чем собственный, взрыва эмоций, но Татьяна даже голос не повысила, что уже действительно выглядело, как вопль о спасении:

– Я так и думала, Сергей, – очень ровно сказала она, – что ты ничего не поймёшь. Видишь ли, есть некоторые вещи, понятия, обстоятельства, которые очень трудно объяснить тому, кто о них никогда не задумывался, кто ни разу с этим не сталкивался. Твёрдо могу тебе пообещать только одно: на все возникающие у тебя по мере нашего путешествия вопросы – будешь получать ответы. Если только эти ответы будут у меня самой. Потому что я сама ещё многого не знаю и не понимаю. Но я – учусь…