Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти - В. Малягин

За столом зашел разговор и о святости и прозорливости. И матушка очень своеобразно и ненавязчиво показала нам, что такое прозорливость. Она сказала: «Ох, да про меня тоже говорят, что прозорливая. А какая я прозорливая? Ну идут ко мне двое, да говорят меж собой, мол, одну консерву матушке, а другую – нам, одну шоколадку матушке, другую – нам...»

Потом мы пошли с ним по канавке, читали 150 раз «Богородице Дево, радуйся». На соборах тогда березы росли, все было разрушено. А в середине канавки – дискотека: пляски, вой, дикие крики. А мы шли и молились...

Когда мы к матушке приехали в подрясниках, она на это обратила внимание. А ехать в подрясниках нас благословил батюшка Кирилл, и мы ей об этом сказали. Она говорит: «Это хорошо, это свидетельство, что монахи еще живы. Так и ходите всегда. Только надо будет пострадать за это...»

Я про себя подумал – а что страдать-то?.. В общем, усомнился. А через несколько дней уехал на Кавказ, помогать строить келью отцу Рафаилу. И там меня побили – именно за мою монашескую одежду. За бороду таскали, оскорбляли, – тут-то я и вспомнил матушкины слова...

Эмма Михайловна, мама владыки:

Он позвонил нам и сообщил о своем желании стать монахом. Я спрашиваю: «А ты подумал? Ведь это тяжелый крест», и он ответил: «Уже поздно. Я принял решение». Мы понимали и поддерживали сына. Часто ездили к нему в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру.

Семинарист Игорь Давыдов с сестрой и отцом

Протоиерей Димитрий Иванов:

Мы вновь встретились с Игорем лет пять спустя, в самом конце восьмидесятых. Приехав к Преподобному Сергию, приложившись к святыням, я решил зайти и в Академический храм. А он в это время пел на клиросе. Так я снова его увидел. После службы тепло поговорили и таким образом вновь восстановили общение. Теперь, всякий раз бывая в Лавре, я старался заглянуть к нему и побеседовать.

Вскоре он был пострижен в монашество. Встречи наши опять стали реже. Лишь изредка я встречал его, идущего со службы или с послушаний. Все такой же светлый и радостный, хотя уже тогда его начали посещать немощи. Но он говорил, что так и должно быть: «Мы, современные христиане, несовершенны. И если уж кто-то встал на путь отречения от мира ради Христа, он должен потерпеть какие-то болезни и хотя бы таким образом восполнять свои недостатки»...

С сестрой Ириной и братом Андреем. 1990-е гг.

Андрей Давыдов, родной брат владыки:

Когда мы жили в Москве, а он учился в Семинарии, мы несколько раз ездили к нему в Лавру – с родителями, с друзьями. И он устраивал для нас экскурсии в их знаменитый ЦАК (Церковно-археологический кабинет), и сам был нашим экскурсоводом. Экскурсии эти производили на нас большое впечатление.

Потом, когда его перевели насельником в Данилов, мы старались бывать у него несколько раз в месяц. Не знаю, возможно, наше семейное общение с его стороны и было в какой-то степени миссионерством, катехизацией, но... Для меня главная его черта как священника была мягкость. Деликатность. Не было насилия с его стороны, которое, чего греха таить, иногда встречается в батюшках, особенно – молодых. Он не толкал нас к вере, он к ней привлекал собственным примером.

И привлек. В 1989 году, когда я закончил 10-й класс, мы пошли креститься – я, сестра Ирина, несколько наших друзей. И пошли не потому что все идут, не потому что это модно, а потому что осознали: это нужно, это необходимо для души. А крестились мы (по совету отца Зосимы) в храме Воскресения Словущего у отца Геннадия Огрызкова. А потом родители повенчались...

Венчание. 4 октября 1992 г.

Эмма Михайловна:

Мы венчались в 1992 году после тридцати лет семейной жизни. Сын позвонил: «Мама, вам надо обвенчаться, я уже кольца заказал».

Василий Семенович, отец владыки:

Обвенчать нас была его идея. Эмма говорит: «Я-то согласна, но как отец?» А мне незадолго до того рассказали, что это за Таинство, в чем его смысл. И я отвечаю: «Сейчас я с удовольствием». Единственное, просил, чтоб народу было поменьше – я в этом смысле стеснительный. Но все прошло отлично. Венчали нас на Юго-Западной, в храме Архистратига Михаила. Отец Виктор Клиндухов венчал, отец Зосима ему помогал. Я говорю: «Надо же, дети своих родителей венчают...»

Александр Сперкач:

Семинарист Игорь Давыдов стал моим крестным. Я тогда уже сам пришел к мысли, что нужно креститься, но как-то не мог сообразить, к кому обратиться по данному ответственному делу. Только подобная мысль утвердилась в моей голове, Игорь при первой же встрече спросил, крещеный ли я? И тут же предложил себя в крестные.

Тихон, епископ Подольский:

Господь меня привел в духовную школу в 1987 году, а через год я имел радость познакомиться с Игорем Давыдовым. Студентами-семинаристами мы жили очень дружно. В нашей среде очень быстро проявились люди с устремлением к монашескому деланию. И Игорь, и я, и многие другие ходили на братский молебен, на братскую трапезу как бы примеряясь к будущей монашеской жизни.

Он отличался необычайным добросердечием, скромностью, кротостью, то есть таким добротолюбием, которое никогда не встретишь в среде мирской, да которое нечасто бывает и в среде семинарской. Он был не лишен и чувства юмора, но даже и юмор его был кротким. И несмотря на то, что учились мы с ним в разных классах, мы были очень дружны.

К нему всегда тянулись люди, которые находили в нем то, чего не могли найти у других. Именно духовное устроение привлекало к нему.

Монашеский постриг он принял раньше меня. Спустя некоторое время и я смог осуществить ту мечту, которую имел с детства – стать монахом. И как бы дальше ни разбрасывала нас жизнь, те первые годы, семинарские годы, стали основой наших будущих отношений и фундаментом, на котором каждый из нас с помощью Божией старался строить свою судьбу...

Игумен Иов (Талац):

В монастыре мы с владыкой, конечно, общались много. Очень любили говорить об Иисусовой молитве, советовались, делились прочитанным, говорили о том, как бороться со страстями, которые молитве мешают. И хотя у нас было полное равенство в отношениях, я считал, что он больше меня знает и любил с ним советоваться, задавать вопросы. Я помню, он говорил, что Иисусова молитва – это труд, упорный труд, но успех ее зависит только от милости Божией. И благодать Свою Господь дает только при условии, если ты ни словом, ни делом не обидишь своего ближнего.

Он мне рассказывал, что однажды Господь даровал ему благодатную молитву и она шла долгое время, но... но в конце концов потерялась именно потому что он проявил какое-то невнимание к брату. Причем, поскольку молитва есть дело внутреннее, то и проявление этого невнимания тоже было не внешним. Внешне владыка никогда и никого не мог обидеть. Но иногда достаточно даже подумать о ближнем с неудовольствием, чтобы благодать Божия отступила от тебя, а молитва потеряла свои крылья...

На беседы к батюшке Алексию мы ходили два-три раза в неделю, и он принимал нас для подробного разговора. Проблемы мы обсуждали вместе, сразу вдвоем. Батюшка сидел посередине, мы по бокам, и мы задавали ему свои вопросы. Батюшка или сразу давал нам ответ, или советовал, какую книгу надо прочесть, кто из святых отцов говорит на эту тему.

В монашество нас постригали вместе, под великомученицу Варвару. Первым полз владыка Зосима, вторым я, третьим – отец Антоний. Но постригали нас в обратном порядке и получилось, что старшим стал отец Антоний, вторым я, а третьим – владыка Зосима. Таким образом, монашеский день рождения у нас троих общий. А потом по лаврской традиции мы три дня находились в алтаре храма. В это время мы старались не спать, читали Евангелие и Псалтирь всю ночь напролет, по очереди. И помню, в какой-то момент я очень устал и уже не мог читать. И тогда владыка взял на себя мою очередь и читал Псалтирь за меня...

* * *

Очень он любил собирать мощи святых. И это было не коллекционирование, а проявление любви к святому. Он сам делал мощевики для этих мощей – и для Данилова монастыря, где он тогда был насельником, и для своих друзей, и для себя. Как-то раз он заказал для меня серебряный мощевик и практически сам оплатил его изготовление. А это было очень недешево, да и денег-то у нас, как у монахов, никогда не было.

Весной 1992 года нас рукополагали в иеродиаконы. Меня на неделю раньше, его позже, но сорокоуст мы служили практически вместе. И во время этого сорокоуста был случай, которым владыка Зосима поделился со мной, но запретил кому-то еще открывать. И делаю я это только теперь, после того, как он ушел. Вот что было.

Однажды, когда мы служили Литургию, он видел как во время Евхаристического канона внезапно разошелся потолок, с неба упал луч (если не ошибаюсь, розового цвета), и луч этот осветил престол, Дары, всех стоящих в алтаре, а потом разлетелся по всему храму, по всем, кто в нем был...