Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти - В. Малягин

Вскоре мне удалось снова вырваться в Лавру. На этот раз я привезла с собой двух своих сыновей, рассчитывая, что и они обратятся к Богу также быстро, как это получилось у меня. Мой расчет не оправдался, у сыновей был свой путь...

Поездка состоялась осенью, а вскоре послушник Игорь был пострижен в иноческий образ. Но еще до пострига я получила его письмо, в котором он утешал меня в ответ на мои жалобы: «Если с ребятами твоими сразу не получилось – это ничего, не все получается, как нам хочется. Ведь и для взлета нужен разбег, а в духовной жизни все еще сложнее. И здесь молитва матери может очень многое. Проси Господа и Пречистую Его Матерь – Она наша Заступница, может Сама "взыскать и спасти погибшее"».

После его пострига на Рождество я приехала в Лавру, к своему духовному отцу, но увидеться с монахом Зосимой не смогла – он был в затворе, они это называли «перебаливает после пострига»...

Тогда у меня по мирским меркам было все: родители, семья и дети, замечательная работа (я преподавала в техникуме, меня очень любили мои студенты). Но после первых поездок в Лавру и его писем я вдруг ощутила, что здесь, в Лавре, я наконец нашла свой настоящий дом и настоящих родных...

И у меня было желание бросить все и улететь в этот новый духовный дом. Человеком я всегда была целеустремленным, послевоенное поколение (мы все готовили себя к подвигу!), а потому я даже не умела плакать. Но когда он меня провожал – вынес большую сумку с продуктами, а потом долго смотрел вслед – у меня непрерывно текли слезы. Но эти слезы были не слезами скорби, а слезами радости и внутреннего очищения.

Поэтому я могу сказать, что именно он научил меня плакать обычными человеческими слезами...

Ирина Клиндухова:

Мы познакомились в 1988-м, когда они поступали в семинарию. Тогда я еще не думала, что выйду замуж за Виктора Клиндухова, относилась в суженому просто как к одному из знакомых. Друзья его относились ко мне так же, не без любопытства, конечно. Игорь же со мной разговаривал очень серьезно и уважительно, как с будущей женой своего друга, чем меня сильно смущал. Но вскоре все встало на свои места.

В гостях у семьи Клиндуховых

Мы поженились, и близкие мужу люди стали друзьями и мне. Прежде всего это были будущие владыка

Зосима и иеромонах Никон, тогда еще Костя Пашков. Была интересная закономерность: у всех троих дни рождения следовали друг за другом с интервалом в две недели.

Ребята учились в семинарии, у нас рождались дети. Общения были частые, радостные и содержательные. Беседовали, рассуждали, делились мыслями.

Потом друзья стали послушниками, монахами, ушли с батюшкой Алексием в Данилов монастырь. Видеться стали редко, но внутренне остались рядом, как и сейчас, когда они оба уже отошли ко Господу.

Отец Зосима уже тогда выделялся своей цельностью и масштабностью, надмирностью какой-то – даже в частностях, в мелочах. Никаких обид, претензий, тени высокомерия не было.

Но знала я его грозным и непримиримым, когда речь шла о людях, предавших Бога ради своей выгоды, относящихся пренебрежительно к святыням. Наше же общение с ним было спокойным, теплым, поднимающим...

У схимонахини Анны (Тепляковой). 1995 г.

Игумен Евграф (Меметов):

Люди того времени отличались цельностью. Они понимали, что делают и зачем. У нас говорят, что даже стены лаврские исправляют и направляют человека. Сама среда, сама близость к Преподобному Сергию «переплавляет» личность, и из сердца уходит постепенно мирская шелуха.

У Игоря Давыдова этот процесс очищения (для многих весьма болезненный) проходил легко еще и потому, что сам он был человеком мягким и искренним.

Его влекли святыни, он перед ними благоговел. Интересовался старчеством, много читал об этом и часто говорил. Он легко впитывал знания и, в то же время, усваивал их творчески.

Почему я говорю о творчестве? Да потому, что и вся христианская жизнь по сути своей есть творчество. Нельзя ведь воспринимать христианство только как учение, набор правил. То есть, можно, конечно – но ничего хорошего из этого не получается. Чтобы христианство стало твоей жизнью, именно твоей – ты должен творчески пережить, переварить все полученные знания. И тогда у тебя появляется возможность войти в иную жизнь...

Даже сама молитва является творчеством. У епископа Феофана Затворника есть удивительное замечание о том, что к молитве надо подходить творчески. Что это значит? А это значит, что любая, самая простая наша мысль о Боге – уже является молитвой...

Духовное творчество – это не просто писать иконы или духовные стихи. Духовное творчество – это особое видение мира. И такое редкое видение было у владыки Зосимы.

Владыка Зосима:

Я приезжал в Псково-Печерский монастырь, когда уже стал насельником Троице-Сергиевой Лавры. Отец Иоанн, конечно, был уже старенький, но еще бодрый. И никогда не забыть ту любовь, которая из него сквозила.

Я был тогда молодым человеком, совсем недавно прочитал житие преподобного батюшки Серафима, а тут – вот он, живой старец перед тобой. И постепенно в моем сознании образ отца Иоанна как-то слился, переплелся с образом преподобного Серафима Саровского. Та же теплота, та же сердечность, та же любовь. И я понял, что именно таким должен быть настоящий монах...

Есть такое выражение: человек никогда не станет верующим, пока не увидит отблеск веры в глазах другого человека. Для меня этот «отблеск веры» в глазах батюшки Иоанна значил очень много. Именно наши встречи с батюшкой побудили меня в выборе жизненного пути, укрепили меня на этом пути, привели по-настоящему в Церковь. Ведь желаний-то у нас в головеи в сердцах бывает немало, особенно когда мы молоды. Но для того чтобы доброе желание стало жизнью, нужна поддержка. И такой поддержкой стало для меня общение с батюшкой Иоанном.

Успенская площадь Псково-Печерского монастыря

Даже внешний образ Батюшки привлекал к нему – образ мудрого и доброго старца, убеленного сединами, его внимательный и любящий взгляд через очки, его мягкая улыбка. Приходя к нему, ты знал, что этот человек может утешить тебя, может поддержать, может принять на себя твою душевную боль...

ОБИТЕЛЬ КНЯЗЯ ДАНИИЛА

1992-1998

Марк, архиепископ Вятский и Слободской:

В 1992 году будущий владыка Зосима, а тогда еще иеродиакон, перешел, вслед за своим духовником отцом Алексием, из Троице-Сергиевой Лавры в Данилов монастырь. Конечно, мы, монахи двух монастырей и друзья, общались часто.

Как-то, будучи у него, я попечаловался о своих школьных друзьях, которые в то лихое время лишились работы и жили буквально впроголодь. И он сразу сказал: «Приезжай ко мне, я буду помогать, чем смогу». И в течение полугода он передавал для моих друзей продукты, я вез их на Третьяковскую, и семья эта – с двумя детьми, родителями и бабушкой – жила благодаря этой помощи.

Кажется, не очень-то масштабные добрые дела. Но именно такие незаметные, скрытые благодеяния свидетельствуют, что этот человек всем сердцем переживает боль и жизненные трагедии своих ближних. Даже тех, кого он никогда не видел.

Светлана Луганская, переводчик сербской духовной литературы:

...Мое воцерковление было долгим и непростым. Поиски духовника продолжались три года. После очередной потери работы верующие друзья посоветовали поработать в Даниловом монастыре экскурсоводом, сказали, когда прийти, чтобы найти иеромонаха Зосиму, который тогда, помимо прочего, нес послушание в экскурсионном бюро. Пришла раньше, чтобы успеть помолиться.

Иеродиакон Зосима. На колокольне Данилова монастыря. 1992 г.

Служба закончилась, из алтаря вышел светловолосый молодой священник, в выражении его лица, во взгляде удивительно сочетались серьезность, озабоченность, ласковость и радость. Мы молча пересекли монастырскую площадь, поднялись в офис. За эти несколько минут в душе родилась уверенность – «нашла»! («Не сердце ли наше горело в нас...») Разговор был недолгим, батюшка заботливо спрашивал об обстоятельствах жизни, предложил работать под его началом в экскурсбюро Данилова монастыря.

С этого дня посещение храма и исповедь стали для меня регулярными, а спустя два-три месяца я отважилась спросить – могу ли я стать его духовным чадом. Он с удивлением поднял глаза – а разве ты не чадо?.. Это было моим воскресением. С тех пор прошло пятнадцать с небольшим лет. Благодаря ему воцерковилась моя весьма категорично настроенная против Церкви семья.

На исповеди он был немногословен, даже молчалив, сначала это вызывало недоумение, ведь так хотелось получить готовый ответ на сложный вопрос или просто «душевно поговорить». Он учил не столько словом, сколько самим собой, своим образом жизни, чистотой, преданностью Богу, любовью. Часто ответ читался в его взгляде. Советовал, укорял с любовью, обличая в грехе, ободрял, шутил, давая силы бороться и не впадать в уныние, и всегда оставлял место свободе выбора и ответственности за свои поступки. Огорчался, когда не слушалась, говорил – «ведь страдать будешь»...