Рейтинговые книги
Читем онлайн Так они жили - Елена Ильина-Пожарская

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 19

— Ах, знаете, мать Акули… Знаете, что гусей пасет? Больна… Очень больна… И у нее ничего нет… И так грязно… И в воде мухи!

— Это вам Акулька отрепортовала? — каким-то замогильным голосом, в котором слышалась неминучая беда для Акульки, спросила экономка.

— Ну да… То есть я сама видела…

— Сами-с? Где же это вы видели-с? — все ядовитее и ядовитее звучал голос Марии Анемподистовны.

— Да я была там… В Пантюхине, в их избе.

— А кто же это вам разрешил-с? Кого вы спросились?.. Чем Акулькина мать больна? — спросила экономка грозно кухарку и Глашку.

— Да не знаю… Мальчонка-то у нее помер… — нехотя отвечала кухарка.

— В воспице мальчонка-то был, а теперь, говорят, и у матки Акулькиной воспица, — поспешила заявить Глаша, которую все в дворне звали язвой за вечные доносы экономке.

— Оспа! И вы изволили туда ходить! Батюшки! Да что же это будет-то? Да вы бабиньку уморить хотите-с! Кто же это вам на деревню бегать позволил?

При каждой фразе голос экономки звучал все громче и громче.

Женя оскорбилась.

— Это не ваше дело, — обрезала она ее сухо, — вы приготовьте, что я вам сказала…

— Нет-с, сударыня… Никаких я ваших глупостев делать не стану, а вас к бабиньке сведу! Пожалуйте-с, посмотрим, похвалит ли вас бабинька за этакие ваши поступки!

И Марья Анемподистовна довольно грубо схватила девочку за плечо.

— Не троньте меня!.. Вы не смеете!.. Я сама к бабушке пойду, — крикнула со слезами в голосе Женя.

— Ах-ти, грехи-то какие! — проговорила кухарка. — Марья Анемподистовна, чаво же с творогом-то делать? — крикнула она вслед экономке, стремительно летевшей за Женей в дом.

— Я сейчас… Ты припри погреб-то, да и жди… Я сейчас…

Глашка шла за экономкой и Женей и, видимо, была в восторге от того, что случилось.

Из окон кухни и людских изб выглянуло несколько лиц.

В сенях им встретилась Аскитрея и при виде яростного лица экономки и растрепанной Жени остановилась в изумлении и, дернув за рукав Глашу, спросила:

— Что это поделалось?

— И не говори… Экономка барышню к старой барыне ведет… Она на деревню бегала… А там воспа…

— Воспа? Это у Матрены мальчишка-то умер? Зачем барышню-то туда носило? Ну, быть беде!.. Старая барыня страх этих заразов боится… Ну и дела, — с жалостью покачала головой приятельница Жени, а Глаша побежала за ушедшими в комнаты, чтобы хоть в щелочку подслушать, как будут в зале господа ругать барышню.

А в зале происходило следующее: Мария Анемподистовна у самой двери опять поймала Женю за руку и, делая вид, что с ней борется и не хочет допустить убежать, закричала, прежде чем девочка успела открыть рот:

— Простите меня, ваше превосходительство, долго терпела… Ничего до вас не доводила, чтобы не расстраивать, а теперь смолчать не могу: совесть не дозволяет… Не рвись, барышня, не допущу до бабиньки!

— Что такое, — встревоженно спрашивала Александра Николаевна, — что случилось? Женя, в каком ты виде?

— А то случилось, что она у оспенных была… Приказывает туда лимонадов наготовить и пуховики послать!

— Оспенные? Какие оспенные? — с ужасом спрашивала бабушка.

У Александры Николаевны, особы вообще нетрусливого десятка, была одна слабость — она страшно боялась всякой заразы, и ей даже не докладывали, если кто заболевал оспой или корью. Понятно, с каким ужасом она услыхала, что ее внучка была у больных оспою.

— Да-с, на Пантюхине оспа ходит, у Матрены Сидоровой мальчонка умер, и она сама залежала… И барышня к ней бегала.

— Да как же ты смела? К заразным!.. Ты уморить нас хочешь! Брата и сестру…

— Я их до барчука не допустила, — нагло врала экономка. — Не пущу, говорю, как угодно…

Женя совсем растерялась. Она смотрела с изумлением на волновавшуюся бабушку и с презрением на лгунью экономку.

— Уведите ее сейчас, скверную девчонку, в баню. Мыть ее сейчас… А волосы… Волосы лучше остричь… А, какова девочка? Чуяло мое сердце, что она беды наделает. Да как ты смела в деревню уйти?

— Бабушка, да она одна… Ей пить подать некому… Мухи там… Нищета какая, — со слезами наконец заговорила Женя.

Последние слова только подлили масла в огонь. Александра Николаевна везде говорила, что в ее вотчине нищих нет, и вдруг такое обвинение со стороны родной внучки.

— Нищета? Ах ты, мерзкая девчонка! Уведите ее сейчас с глаз моих долой!.. Еще всех заразит… Да и лгать смеет! В баню, сейчас в баню, а платье сжечь… Или отдать там кому. Локоны эти снять. Коли она простоволосая по деревенским избам бегает, так нечего локоны завивать.

— Бабушка, я не виновата… Что же я такое сделала?

— Ты еще дерзить? Уведите ее с глаз моих! И кто это ей дорогу туда показал? Анемподистовна, наведи справки и мне доложи… А няньку к ней не пускай, пока не вымоете в бане да не переоденете. И в самом деле Гришеньку заразить может. Ее следует в карантине выдержать. Ну и девочка! Нечего сказать, хорошо английское воспитание!

Женя хотела сказать еще что-то в свое оправдание, но экономка ловким движением руки повернула ее к дверям и разом их захлопнула.

— Пожалуйте, сударыня, пожалуйте, нечего бабиньку расстраивать… Эй, Глашка, беги, вели баню топить, а вас я пока в предбаннике посажу. Покараулю, чтобы других бед не наделали.

Женю под конвоем экономки и Глашки повели в конец сада, к бане.

Глава X

Неудачный фейерверк

Таким образом, снова Женя была наказана и, по ее мнению, совершенно несправедливо и бессмысленно жестоко.

Страх бабушки был ей совершенно непонятен. Это поддерживалось и мнением всех девушек, забегавших к ней в комнату в мезонине, пока приехавший врач не успокоил всех, что Матрена больна болотной лихорадкой, а после смерти мальчика прошли все предохранительные сроки.

Но неделю Жене пришлось просидеть в одиночестве. Нельзя сказать, чтобы она очень скучала. Книжный шкаф был под рукой, а неустрашимая Калька, рискуя сто раз нарваться на дозор, постоянно к ней прибегала с новостями и гостинцами. Прочие девушки заходили к Жене только по вечерам или в сумерки. И все в один голос возмущались тем, как было поступлено с «анделом-барышней».

— Чего там заразы какой-то бояться; уж от Бога не спрячешься: будет Его воля, так помрешь, а не будет, так хоть с воспенным спи, ничего не пристанет!

— Нет, уж мне всего обиднее, за что они барышню этак обкорнали, — волновалась Калька. — В волосах, мол, воспу занести могла! Да ведь волосы-то щелоком вымыли, так какая же тут воспа, прости Господи, усидела бы… А на-ко, срам какой наделали!

Потеря чудных локонов да известие о том, что бедную Акульку по наговору экономки так высекли, что она два дня белугой ревела, всего больше возмущали Женю. Она старалась сдержаться, но во всех ее речах чувствовалась горькая обида.

Безалаберное чтение, полное отсутствие дела, угнетенное состояние духа — все это так дурно повлияло на девочку, что она стала страшно нервна, пуглива и совершенно не могла спать одна в комнате.

Аскитрея прокрадывалась к ней каждую ночь и ложилась на полу возле дивана, на котором спала Женя. Там они вели бесконечные разговоры, из которых Женя все лучше и лучше знакомилась с условиями жизни миллионов людей в России.

В свою очередь Женя рассказывала об Англии, о тамошней жизни, старалась объяснить некоторые явления природы, хотя мало в этом преуспевала.

— Может, это по-вашему, по господскому, и так, а только что Илья Пророк громом заведывает, это уж верно.

— Да ведь я же тебе говорила (Женя согласилась обращаться к девушкой на «ты» под тем условием, что и Аскитрея без чужих будет ей «ты» говорить), что это от скопления электричества…

— Уж там лектричество ли, нет ли, а отчего же в Ильин день всегда гром бывает? Уж век ясно… А как Ильин день, так и гроза.

На этот неотразимый довод Женя ответить не умела.

Много страшных рассказов наслушалась девочка от своей приятельницы. Она старалась оспаривать то, что ей казалось пустым суеверием, но Аскитрея говорила с таким убеждением, она так горячо верила в свои слова, что Женя сама чувствовала: все ее убеждения не могут расшатать этой глубокой веры.

А расстроенные нервы делали свое. Через неделю, когда Жене было разрешено спуститься вниз, она вошла в жизнь семьи озлобленной, пугливой и еще более скрытной, с затаенным чувством обиды на всех и на все.

Бабушке сделалось немножко совестно, когда она увидела бледное личико, похудевшее и со впалыми глазами, причем коротко остриженные волосы делали его еще худее и придавали еще более болезненный вид.

Но показать чувство сожаления за слишком строгое наказание было бы, по тогдашнему убеждению, непедагогично. Родители и старшие не могут ошибаться, — это было основное правило воспитания.

Но все-таки и бабушка, и родители Жени, только что вернувшиеся из двухнедельной поездки к родным, все старались обращаться с ней ласковее и очень удивлялись, что девочка не радовалась этому и не шла навстречу этим ласкам с открытым сердцем.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 19
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Так они жили - Елена Ильина-Пожарская бесплатно.
Похожие на Так они жили - Елена Ильина-Пожарская книги

Оставить комментарий