Реестр Исполненных Желаний - Сильвиа Каваллано

Я чуть не подпрыгнула на стуле! Опять этот реестр! Уж и дня не проходит, чтобы про него не заговорили! Не значит ли это, что мне пора, наконец, сунуть свой нос в чужие дела?

- А можно мне на этот реестр посмотреть? - набравшись наглости спросила я. Внутри все дрожало от какого-то волнения, и я всеми силами старалась не выпустить его наружу. «Просто я однажды уже видела такой, или похожий. Мне любопытно, он ли это и как он к вам попал». Тут я на минуту замялась в нерешительности, особенно после этих слов про магию, а потом все-таки решилась: «Я пытаюсь сочинять, ну, то есть, писать истории. Но для того, чтобы воображение заработало, нужно опираться на реальные факты».

Вот здесь бы взять и вставить такую лихую магию, мол, реестр исчез, потому что Аня и Джулия записали туда без спроса вовсе не волшебную историю, или историю, у которой еще ВЕРШИТСЯ продолжение. Но я обещала Элизе, что магии в этой истории не будет. Это история про обыкновенные житейские вещи, которые происходят в жизни каждого, а не только с ведьмами и колдунами. Кстати, детям такие истории нравятся гораздо больше. Гораздо легче представить себя Джулией или Аней, чем каким-нибудь волшебником с пятью головами. Просто надо по-другому прищурить глаза, или как-то голову иначе наклонить, чтобы все это заметить, уловить. Ведь все зависит от взгляда. Можно смотреть на дождь, как на сплошную серую пелену, мешающую выйти из дома и заняться чем-нибудь интересным. А можно смотреть на синие тучи, из которых этот дождь льется, как на чудесный, неописуемо красивый фон для охристых дубовых листьев и восхищаться этой гармонией красок, а не думать о серой пелене. Или еще: не смотреть на все происходящее как на обособленные друг от друга события, а хвостик одной истории привязывать к носу другой, чтобы получилась цепочка. Тогда и реестр никакой не понадобится! Или еще: творить истории с продолжениями! Не бросать их на пол-пути, махнув рукой.

Глава 10. Где Реестр?

«Пойдем! Не хочу ее на улицу выносить, она вся разваливается, давно переплести пора. Это отец называет его реестром, он любит необычные имена, но на самом деле это обыкновенная тетрадь, что-то вроде семейного дневника или бортового журнала. Правила придумала моя прабабушка: она записывала в него счастливые истории «впрок», как она говорила, «на черный день». Ее сестра любила жаловаться на жизнь, и помнила почему-то только плохое, вот прабабушка и решила записывать только хорошее, чтобы потом «предъявить» своей старшей сестре, да и сама в старости охотно читала эти «счастливые истории». Потом тетрадь перешла к моей бабушке, а от нее — к отцу. Там много любопытных записей. Я люблю его читать, когда мне грустно, или когда что-то не получается. Мне это придает силы и вселяет надежду. Там столько счастливых историй! Не сказочных, а настоящих, из жизни. Кто-то всерьез верит, что записанные в него желания сбываются, мол, для того он и был придуман. Но, по-моему, это все ерунда. Я сама не проверяла — знаешь, не хочу искушений. Ведь мало сказать «не введи во искушение», надо и самому противиться, вот я и противлюсь, да и отец с детства приучил меня записывать туда только те истории, которые уже случились. А вот рисовать там не запрещал никогда, никогда не говорил «не порть старинную вещь», нет, он и сейчас относится к этому реестру как к летописи что ли, хочет, чтобы она продолжалась, записывает в него истории, услышанные от постояльцев, истории со счастливым концом. Продолжает, так сказать, традицию. Надеюсь, что ничего плохого в этом нет. Ведь бывает, не складывается жизнь у человека, а ободришь его такой историей, глядишь — он и воспрянет, и в себя поверит. А если еще какой мелочью ему поможешь - людям ведь приятно, когда о них заботятся». Рассказывала Элиза, что-то объясняя мне, или сама пытаясь в этом разобраться пока мы по какому-то лабиринту коридоров и лесенок поднимались на второй этаж. Наконец, мы добрались до мансарды. Внутри дом был еще фантастичнее, чем казался снаружи. Я в восхищении разглядывала бабочек на стенах, переплетения живых и искусно нарисованных лиан на потолке. Вот тут-то я и узнала историю дома, которую описала раньше. Элиза остановилась перед ларем. Я замерла: он был точной копией ТОГО ларя, на втором этаже у близнецов, только в несколько раз меньше, как будто это была вторая или третья матрешка, вынутая из первой. Та же форма ножек, те же цветы и те же цвета... «А его здесь нет!» - озабоченно нахмурившись сказала Элиза. «Ну, Джулия, ну и задам я ей хорошенько!»

У меня зазвонил телефон: проснулся Коля и мои родители не знали, что с ним дальше делать. Я забрала Аню, и мы побежали домой. А телефонами так и не обменялись! Может, хоть Аня догадается, попросит у Джулии телефон, а то через два дня уезжать, так и забуду.

Так всегда бывает, если слишком перевозбуждаешься — долго не можешь уснуть. Я ворочалась туда-сюда, вспоминая все события сегодняшнего дня: разговор с Элизой, их дом, ларь, пропажу реестра... Именно вокруг реестра и крутились те мысли, что не давали мне заснуть. Я была уверена, что это проделки девчонок. Очередные фантазии. Закопали его где-нибудь в саду — с них станется - а теперь довольны что он «таинственно исчез». И все же... И все же слишком много загадок вокруг этого реестра! Однако, отложим это на завтра, сейчас надо попытаться заснуть. Левая рука на затылок, правая — на лоб — я пыталась вспомнить и воспроизвести проверенные мамой средства. Следующим средством был подсчет овец и слонов, потом я пробовала шевелить пальцами ног, дергать за мочку уха. Поодиночке и все сразу, но на сон это никак не влияло. Тогда я поняла, что все равно раньше двух не засну, взяла ай-пад, свечу — для романтизма, толку от нее не было никакого - и прокралась на балкон. Там я никому не помешаю, никого не разбужу, а атмосфера для сочинительства самая благоприятная: луна, шум моря, изогнутые силуэты каменных дубов — их всего-то не больше пяти, но ночью они образуют целый таинственный лес, а прямо за ними - серебристая лунная дорожка, короче, все, что нужно для вдохновения, даже бессонница. Правда, мелькнула мысль «А не искупаться ли? Разбудить Машку и искупаться!» Но, увы! Оказалось, что это мне слабо. Я завернулась в плед, включила ай-пад и начала писать дальше.

Глава 11. История реестра.

Пора, наконец, подробнее рассказать про этот таинственный реестр. Его история началась не то в 17, не то в 18 веке, с записей баронессы Лейтвалль. Это был ее личный дневник. Она помогала бедным, часто бедным девушкам-бесприданницам, или подкидышам, или просто попавшим в трудное положение... Причем делала это анонимно и тайно, хотя и нельзя сказать чтобы совершенно бескорыстно. Это было ее развлечением. Люди потом придумывали волшебников, говорили о чудесах, а она посмеивалась и продолжала делать добро. В то время как другие дамы ее положения развлекались на балах, меняли драгоценности и кареты, баронесса Лейтвалль развлекалась на свой лад. Потом этот дневник каким-то образом очутился у известного сказочника Шарля Перро и реально существовавшие люди стали персонажами его сказок. От Перро он попал к его другу, путешественнику Карло Падуани, который, в отличие от сказочника, не стал ничего придумывать, а продолжил «хронику» баронессы, назвав потрепанные листки внушительным словом «Реестр» и вписав в него реально случившиеся истории «со счастливым концом». Желтели и обтрепывались страницы, распухала книга, старел Падуани. После его смерти реестр долго валялся на старой вилле Сан Кименто, чуть не сгорел в пожаре, и несколько поредел, так как некоторые страницы пошли на растопку, а некоторые — на строительство мышиного гнезда. В начале двадцатого века виллу купил адвокат из Фриули, перестроил ее под отель, а все бумаги и часть мебели перевез к себе в Удине, собираясь со временем разобрать их, и если это покажется интересным, издать. Но случилось так, что гостивший у него племянник заинтересовался реестром и выпросил его у дяди. Он читал его всю ночь, а утром появился второй реестр. И вовсе не потому, что в первом просто не было больше свободного места. Нет, причина тому — любопытство, тщеславие и другие незначительные людские пороки. Этот племянник густо зачеркнул слово «исполненных» и сверху подписал «исполнения». Вы не видите никакой разницы? А между тем, она есть. Покуда реестр назывался «исполненных» желаний, человек, вносивший в него записи, не претендовал ни на что, он просто был рассказчиком, летописцем, свидетелем. «Исполнения желаний» подразумевает еще не сбывшееся желание. Стоит внести его в реестр — и запустится механизм, закрутятся шестеренки, застучат молоточки, задвигаются туда-сюда всякие зазубринки и загогулинки, попадая в нужную пазуху и приводя в действие следующий рычажок, колесико, пружинку, и желание начнет продвигаться по желобку, пока не плюхнется, наконец, на блюдечко с золотой каемочкой. А кто запустил маятник? Человек, вписавший жаление в реестр. Таким образом человек, вписывающий желание, приписывает себе неограниченные возможности, становится всемогущим магом. Так решил племянник адвоката. Впрочем, теперь уже трудно сказать наверняка, зачем он так поступил. Возможно даже, что намерения у него были благие, но всем известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями... А может, он и не сразу зачеркнул старое название, а сначала не поборол искушения, вписал что-то в реестр, просто из любопытства, а желание-то, пустяковое, вздорное желание, возьми и исполнись! Он попробовал еще раз — и снова все получилось именно так, как он хотел. Вот он и стал вписывать в эту истрепанную тетрадку все, что взбредало ему в голову. Наверное, это как выигрыш в карты. Первый кажется случайностью, и хочется это проверить. Второй уже не может быть простой случайностью, и вот человек попался, запутываясь все сильнее и безвыходнее в сетях собственной слабости, а потом и страсти. Вроде бы все, что он записывал в реестр, осуществлялось в действительности, то есть сбывалось, но при этом вовсе не так, как он воображал. А самое главное - он не испытывал ни малейшего удовольствия от этих сбывшихся желаний, никакой радости. Наконец, ему прискучило исполнять собственные желания. А может, он просто постарел (ведь с возрастом становится приятнее не собственные желания выполнять, а реализовывать мечты других). Впрочем, вряд ли он руководствовался такими побуждениями. Перспектива осуществлять чужие желания окончательно вскружила ему голову. В свой реестр он заносил всех людей, которые лелеяли сокровенное желание, но не имели средств на его осуществление. (Прошу заметить, он хотел помогать не просто нуждавшимся, для этого было бы достаточно установить контакт с красным крестом или любой другой благотворительной организацией, это было слишком обыкновенно, скучно, попахивало бюрократией, социальной защитой и прочими скучными вещами. Поэтому помогал он не просто нуждавшимся, а людям с мечтой. «Бездомным пусть помогает государство» - говорил он. И это было последней ошибкой, после которой пути назад уже не было. Не было не по каким-то мистическим причинам, просто он сам зашел слишком далеко.  Ведь так бывает во всем — вначале делаешь что-то, любое дело, от вождения машины до варки каши, неумело, медленно, потому что нет сноровки, но потом втягиваешься, учишься, и становишься настоящим виртуозом! Так же и с плохими привычками, и с хорошими: взошедшие ростки тщеславия, высокомерия, сознания собственной избранности опутали его. У него появилась какая-то алчность и нехороший азарт и он вообразил, что это - волшебный реестр, а владелец реестра — всемогущий волшебник. Стал заносчивым, возгордился, решил даже что имеет право вмешиваться в судьбу людей.  И все это было лишь естественным результатом его поведения, его поступков. Закончил он тем, что сочинил «Трактат об исполнении желаний». «Трактат» издал, выдав за свое произведение, какой-то не то немецкий, не то голландский философ. Исписанную каракулями тетрадку он просто выкинул. А сам племянник адвоката умер в сумасшедшем доме.