Тысяча девятьсот восемнадцатый год - Лион Фейхтвангер

Я не желаю произносить дешевые фразы. Я моим рабочим не друг. Я оплачиваю их точно так же, как кормлю своих ломовых лошадей. И точка.

_Томас_. Очень удобно закрывать глаза. Очень удобно видеть различия и не видеть общего. Очень удобно, когда кто-нибудь зовет на помощь, пожать плечами: я, мол, не понимаю диалекта, на котором ты говоришь.

_Георг_. Вы - хороший оратор, Томас. Но мы не на митинге. Я не принимаю на веру фразы. Меня вы не ошеломите фонтанами красноречия. Дайте мне факты.

_Томас_. Если вашим рабочим не доступно ничего, кроме жратвы и распутства, почему они настаивают, чтобы вы извинились? На ваше извинение они хлеба ведь не купят. Почему они не довольствуются деньгами?

_Георг_. Они, вероятно, не упирались бы, если бы их не подстрекали. Если бы вы, Томас, их не подстрекали. Они были тупы и довольны. А теперь они кричат о "чести" и "человеческом достоинстве". И они несчастны.

_Томас_. Да, это я подстрекал их. Я разбудил в них недовольство. Я ненавижу тех, кто довольствуется малым. Во всех бедствиях на свете виноваты те, кому не нужно многого.

_Георг_. Вы как будто только что говорили о смирении? Странное смирение. С винтовками и бомбами. Не кажется ли вам порой самому, что это - та же гордость, только замаскированная?

_Томас_. Когда я вижу человека бедного, опустившегося, то не разницу между ним и собой я замечаю; нет, я чувствую, что сам нисколько не лучше его. Я знаю, что мы - братья, и отношусь к нему по-братски. Это и есть мое смирение.

_Георг_. Братья. Ерунда. Гете и какой-нибудь людоед не братья. Одного среди тысяч я, может быть, признаю братом. С единственным я могу общаться, пожалуй, даже приду ему на помощь. А масса, множество, человечество вздор.

_Томас_. Вы не думаете, что созерцателю, стоящему над человеком, вне человека, разница между так называемой духовно развитой личностью и массой должна казаться до смешного ничтожной? Животное развилось в человека, а вы не допускаете, что духовно неразвитый человек может преодолеть одну крохотную ступень и подняться к нам, развитым? Я верю в это, Георг.

_Георг_. Верить в человека - это теперь модно. Дешевая, удобная мода, каждый может следовать ей, она всем к лицу. Очень легко смешаться с массой. Трогательно и удобно говорить каждому встречному: ты мой брат. Вы не думаете, что гораздо трудней защищаться, оградить себя от этой бациллы гуманности?

_Томас_. Здесь уже никакая логика не поможет. Здесь чувство берет верх над самыми логическими доводами. Я не могу сидеть сложа руки, углубляться в размышления, рассчитывать и взвешивать, читать книги и писать драмы, когда вокруг столько горя.

Выстрел в окно.

_Томас_ (вздрагивает). Что это?

_Георг_. Будда разбит.

Только бы Беттина скорей вернулась. Она поехала в город. И ничего мне не сказала. (По телефону.) Что случилось? Погнались за ним? Прекрасно. Благодарю. (Кладет трубку.) Жаль статуи. Мне она доставляла огромную радость.

Я хочу рассказать вам коротенькую историю, Томас. Однажды Будда подошел к небольшой речушке, на берегу которой жил святой старец. Святой был очень старый и очень святой. Такой святой, что он мог перейти через реку, не омочив ног. Это была его специальность. Он показал свой фокус Будде. Действительно, перешел реку туда и обратно, не замочив ног, и был этим очень горд. Будда сказал ему: "Очень хорошо, сын мой, прекрасно. Но почему ты не переехал на лодке?"

_Томас_. К чему это вы?

_Георг_. На свете есть много такого, что нуждается в улучшении. Допустим. Но разве нельзя этого уладить административным путем? Организацией? Для чего утруждать дух, душу? (Тихо смеется.) Почему вы не садитесь в лодку, если вы хотите переправиться через реку?

_Двое слуг_ (вводят оборванца). Это он, господин Гейнзиус. Мы успели его поймать, когда он перелезал через забор. В полицию уже позвонили.

_Георг_. Оружие у него отобрано?

_Слуга_. Да. Вот оно.

_Георг_. Прекрасно. Он останется здесь до прихода полиции.

_Слуга_. Вы хотите остаться с ним вдвоем...

_Георг_. Здесь еще господин Вендт.

_Слуга_ (не то испуганно, не то презрительно). Господин Вендт! (Слуги уходят, покачивая головой.)

_Томас_. Почему вы стреляли?

_Оборванец_. Он назвал нас подлецами. Зверь и тот кусается, когда его разъярят.

_Георг_. Гм...

_Оборванец_. Вот вы стоите здесь, ухмыляетесь, потому что вы отделались благополучно, а я попался. Но погодите, придет другой и уже не промахнется.

_Георг_ (смотрит на него, ходит взад и вперед перед осколками, затем неожиданно). Уходите скорее. Не то полиция застанет вас здесь.

_Оборванец_ (вытаращив глаза). Что? Я могу...

_Георг_. Вот выход. Сверните направо, там начинается лес...

_Оборванец_ (ухмыляется). Ну, спасибо. Очень благодарен. (Исчезает.)

_Томас_. На жесты вы мастер, Георг.

_Георг_. Неприятно запирать зверей в клетку. Только и всего. А вы, Томас, любите сильные эффекты, признайтесь. Мои заводы стоят, мои статуи разбивают вдребезги, в меня самого стреляют. Ваши доводы не лишены силы. (Вспышка света.) Автомобиль. Наконец-то Беттина. (Очень любезно.) Простите мою агрессивность. Ни я вас, ни вы меня не переубедите. К чему тогда спорить? У меня, впрочем, перед вами преимущество: вы меня, как личность, не признаете, а я вас - признаю.

_Беттина_ входит: бледная, окровавленная, лицо перевязано;

ее поддерживает под руку горничная.

_Георг_ (бросается к ней). Что случилось, Беттина?

_Беттина_ (горничная и Георг усаживают ее в кресло). Ничего, дорогой. Пустяки.

_Горничная_. Они бросали в машину камнями. Мы были уже у самой виллы. Осколки стекла попали в лицо.

_Георг_. Бегите же. Звоните врачу.

Горничная уходит.

_Георг_. Беттина. Милая Беттина. Очень больно тебе? Чем тебе помочь?

_Беттина_. Ничего, дорогой, ничего.

_Томас_ (медленно приближается). Беттина.

_Георг_ (вспылив, по тихо). Уходите. Я ненавижу вас.

_Томас_ (с усилием поворачивается, делает несколько шагов к выходу). Прощайте.

_Беттина_. Подойдите ко мне, Томас. (Протягивает ему руку.) Забудьте то, что он сказал.

Томас берет ее руку.

_Георг_. Уходите.

Томас в большом горе удаляется.

КНИГА ВТОРАЯ

Тот, кто действует, всегда лишен совести.

Лишь у созерцателя есть совесть.

Гете.

1

Комната Томаса. _Анна-Мари_. _Кристоф_. _Конрад_.

_Анна-Мари_. Вы его не убедите.

_Кристоф_. Но должен же он понять. Надо рассуждать трезво. Как быть? Не подставлять же ему голову под пули только потому, что он гений?

_Анна-Мари_. Никто не может его теперь понять. Он часто внушает мне страх.

_Конрад_. Когда ему вручат приказ о явке, тогда будет уже поздно. Пока еще довольно легко освободить его. Надо только, чтобы он захотел этого.

_Анна-Мари_. Но он не захочет. Он прямо-таки ждет этого приказа. Уверяю вас.

_Конрад_. Томас - это сгусток ненависти. С тех пор как он умолк, его глаза агитируют лучше, чем самые пламенные речи.

_Анна-Мари_. Он совершенно перестал спать. Прошлой ночью он прилег на полчаса и вдруг начал стонать. Я спросила: "Ты спишь, Томас?" - "Нет", отвечает он, встает, одевается, садится к окну и смотрит в ночь. Без конца. Я спрашиваю: "Что с тобой?" Он только взглянул на меня, и взгляд был такой пустой, что у меня мурашки по спине побежали. И бросился вон. И вот до сих пор его нет.

_Кристоф_. Надо с ним поговорить. Вы, Конрад, должны урезонить его.

_Томас_ (входит). Вы здесь? Военный совет держите, а?

_Анна-Мари_. Ты, наверное, голоден, устал. Приготовить тебе завтрак?

_Томас_. Да, приготовь мне завтрак.

Анна-Мари уходит.

_Томас_. Я буду пить кофе и, может быть, даже булочку съем, а то и две. Видите, друзья, я благоразумен.

_Кристоф_ (печально). Почему ты не разговариваешь с нами? С тех пор как газета запрещена, ты совершенно не говоришь с нами.

_Томас_. О чем говорить? Вы добры ко мне. Вы преданны нашему делу. Вы отважны. Именно отважны, - это настоящее слово. Но мне нечего сказать вам. При всем желании. О чем говорить, друзья? Каждый из нас может спросить: почему? Но другой ответит ему тем же вопросом: почему? Конрад, умный Конрад, скажите, о чем говорить? (Похлопывает его по плечу; насмешливо). Голосовать против военных кредитов, что ли?

_Конрад_. Да, следовало бы. Среди прочего - и это. Бросать оружия не надо. Чем больше война раздувает отчаянье, тем лучше наши перспективы. Надо уметь спокойно смотреть на кровь, если хочешь быть врачом. Разве это мужество - закрывать глаза при виде крови? Разве это мужество - бежать по ночам в лес и там кричать деревьям о своем отчаянье?

_Томас_. Нет. Мужественно убить какого-нибудь генерала, зная, что за это убьют тебя. Мужественно обратиться с речью к народу, зная, что тебя бросят за решетку. Я не обладаю мужеством, умный Конрад; я не могу быть трезвым, милый Кристоф. Я вижу, как люди сходят с ума, я вижу, как люди умирают гнусной смертью, и тела их сваливают в ямы, как мусор. Я не могу рассуждать трезво, друзья.

_Кристоф_. Что ж ты собираешься делать, Томас?