«Остров». Подлинная история - Дмитрий Орехов

– Коль неугодно, так и не надо… уеду…

И вместо того, чтобы выехать из сада более широким путем, он повернул бычка обратно и пустился в путь по той же аллее, снова ломая кусты.

Митрополит, рассердившись не на шутку, запретил старцу появляться в Глосееве и приказал отобрать у него бычка. Однако, как только бычка поместили в монастырское стадо, начался необыкновенный падеж скота. Пригласили ветеринарных врачей, но те не обнаружили у животных никакой болезни. Скот продолжал падать; лаврский эконом положительно не знал, что делать. Наконец, потеряв всякое самообладание, он поехал к владыке.

– А когда начался падеж скота? – спросил Филарет.

– Как же, владыка… Да вот с того самого дня, как взяли бычка у этого проказника Феофила и начался.

– Вот как!

И митрополит распорядился удалить бычка из стада и вернуть его хозяину. Священник В.Зноско сообщает, что “к удивлению всех, падеж скота тут же прекратился”. Но больше всех радовался старец Феофил: он в тот же день вызолотил своему бычку рога – как победителю и триумфатору.

* * *

Неподалеку от Китаевской пустыни, в начале леса на пути в Глосеево было узкое ущелье, которое приходилось проезжать каждому путешественнику. Как-то митрополит Филарет спешил по делам в Китаевскую пустынь вместе с наместником Лавры архимандритом Лаврентием. И вот, когда экипаж проехал чуть ли не до середины узкого участка, из-за поворота показалась тележка с бычком, на которой сидел Феофил.

– Эй, свороти назад! – закричал кучер.

Однако пришлось ему остановить лошадей. Владыка и отец наместник вышли из кареты и увидели тележку, а на ней – отца Феофила, который притворялся спящим.

– Ну-ка, вставай, Феофил, вставай! – И митрополит стал расталкивать старца.

– Что такое? А! Это вы, владыка святой?

– Я, я… Чего дремлешь-то, проказник? Смотри, какой беды нам наделал!

А неприятность и вправду была большая: встреча произошла на таком узком месте, что ни бычка, ни кареты повернуть было нельзя.

Пришлось распрягать бычка. Кучер остался удерживать разгоряченных лошадей, митрополит погнал бычка палкой вверх, а отец наместник со старцем повезли за ним тележку. Когда путь был освобожден, владыка утер пот со лба и облегченно рассмеялся:

– Ну, проказник! Сколько телесного пару выкатил…

Вскоре дорогу немного расширили, но подобные случаи все же повторялись. И вот однажды Феофил со своим бычком снова преградил митрополиту дорогу. На этот раз места, чтобы развернуть бычка, вполне хватало, но Феофил умышленно не пускал карету. Кучер митрополита начал ругаться, старец же доказывал, что у владыки – целая четверка коней, а у него – только один бычок, и потому ему труднее будет наверстать потерянное время. Филарет терпеливо наблюдал эту сцену, потом не выдержал и сказал:

– Ну, отец Феофил прав… Нам следовало бы ему уступить. Но поскольку невозможно повернуться здесь с четвериком, то уж поверни ты, Феофил, со своим бычком…

Однако старец упрямился и не хотел исполнять приказания. Владыка стал досадовать и волноваться.

– Ну что же ты, а? Дурак, вот ведь дурак какой упрямый… Ну, кончишь меня из терпения выводить?

– И не кончу, – гнул свое Феофил. – И не кончу, потому что не мне, а тебе поворачивать надо…

– Как так?!

– Вот так…

В этот самый момент к митрополиту подскакал верховой с известием, что с лесов Софийской соборной колокольни свалился на землю мастеровой и разбился насмерть. Пришлось владыке и впрямь повернуть коней и отправиться обратно в Лавру. Вероятно, с этого момента Филарет уже начал прозревать, что юродивый монах совсем не так уж странен и глуп, как иногда хочет казаться. Между тем отец Иов настоятельно требовал удалить старца “куда подальше”.

Колеблясь, какое принять решение, добрый митрополит стал вызывать к себе советчиков и расспрашивать их о Феофиле. Выяснилось, что в Китаевской пустыни есть один инок, с которым старец бывает вполне откровенен. Этот монах как-то напрямик спросил отца Феофила, чем объясняются его “фокусы” во время богослужения, на что тот ответил:

– Я литургию читаю по порядку, вычитываю все определенные молитвы, но когда мысленно углубляюсь в совершаемое таинство, то забываю самого себя и все, что вокруг. Я вижу во время литургии луч, крестообразно сходящий с высоты и осеняющий служащих, и тогда все грешное существо мое восторгается неизреченно и я не в состоянии бываю оторваться от сладостного видения…

Получив такие известия о “проказнике”, митрополит призадумался. Однако пора было созвать келейный суд, да и бумага о переводе Феофила “как не состоящего в числе лаврской братии” в Мошногорский Вознесенский монастырь уже была подготовлена. Владыка Филарет призвал к себе наместника Лавры архимандрита Иоанна и экклесиарха (ключаря Лавры) иеромонаха Мелетия.

– Ну, как же мы поступим? – спросил он.

– Зачем тревожить праведника! – горячо вступился за Феофила отец Мелетий. – Пусть остается и просвещает нас…

– Да, да! – обрадовался митрополит. – Не стоит его тревожить, не стоит…

Так старец Феофил, к печали своего начальника Иова, остался в Китаевской пустыни.

“А ведь я благодарен тебе, проказник…”

Вскоре митрополит совершенно изменил свое отношение к старцу Феофилу.

Надо сказать, что 1841 году владыка Филарет тайно подстригся в схиму и с тех пор исполнял строгие обеты. Его молитвенное правило было очень продолжительно, и на выполнение его требовалось шесть-семь часов в сутки.

“Не понимаю, – говорил владыка, – как старики, а монахи особенно проводят свою жизнь, если они не приобрели навыка и вкуса к молитве! Это должно быть для них чрезвычайно тяжело и скучно. Ах, как необходимо заранее привыкать к молитве всем, кто желает вести в старости не безотрадную жизнь!”

Сам он первый был примером соблюдения этой заповеди. Как-то ему понадобилось срочно уехать в Китаев. Сильно утомившись накануне, митрополит встал на полчаса позже. Когда он читал утреннее правило, вошел его келейник, отец Назарий, и доложил, что лошади поданы. Не желая медлить и не имея возможности дочитать правило, владыка велел подать рясу. Через полчаса он был уже в Китаевском лесу. Владыка любовался природой через открытое каретное окно и пребывал в совершенно благостном настроении, как вдруг его взгляд упал на большое дерево. Владыка так и замер: на высокой ветке, свесив ноги в рваных туфлях, сидел старец Феофил и водил носом по раскрытому молитвослову.

Митрополит приказал кучеру остановиться и выскочил из кареты.

– Эй, проказник! Ты что это на дерево взобрался? – закричал он.

– Да вот, келейное правило дочитываю, – ответил сверху Феофил.

– Что, что ты сказал? – не понял митрополит.

– Молитвенное правило, говорю, дочитываю!! – во весь голос закричал отец Феофил. – А то дома некогда было! Дела помешали!!

– Вот как! – только и сказал митрополит и, до крайности озадаченный, сел в свою карету.

После описанного случая владыка стал чрезвычайно внимателен ко всему, что касалось китаевского подвижника. Однажды митрополит решил навестить Феофила в его келье, но, подойдя к ней, обнаружил, что старец замазывает свою дверь глиной. Сразу догадавшись о смысле этой пантомимы, владыка ушел. Однако в другой раз Феофил все же впустил его, усадил на скамью и даже сам поставил самовар. Тут внимание старца привлек деревянный посох митрополита.

– Что ст о ит эта клюшка? – спросил он.

– Ничего не стоит, – ответил митрополит.

– Нет, – покачал головой Феофил. – Она стоит двадцать пять рублей.

Потом он встал и зачем-то вынул из самовара кран. Вода хлынула на пол, и смущенный Филарет вышел из кельи, так и не попробовав чая.

Прошло несколько дней. Владыка жил на даче в Глосееве. Был июнь, погода стояла прекрасная, и митрополит решил прогуляться. Надо сказать, что в простой рясе, без клобука, с Евангелием в руке владыка Филарет был похож на простого старика монаха. Он направился в конец Глосеевского леса – там был пригорок, откуда открывался вид на город и Лавру. Здесь стояла скамеечка, и митрополит часто сидел на ней – отдыхал, читал и молился. Увы, на этот раз помолиться ему не удалось: из леса вышел человек с дубиной. Митрополит хотел благословить его, но тот сделал нетерпеливый угрожающий жест и спросил:

– Что ст о ит эта палка?

Владыка спокойно посмотрел на дубину, потом вынул кошелек и сказал:

– Тут, должно быть, мало…

Когда он распахивал полу, чтобы достать из кармана кошелек, незнакомец заметил на нем золотые часы с цепочкой и дерзко сказал:

– Коли, говоришь, мало, давай тогда и часы.

Филарет исполнил требование.

– Эге! – сказал незнакомец. – Как же так? Ты – монах, а часы у тебя золотые? Или ты не из простых? Казначей, что ли?

– Нет, не казначей.

– А кто ж?

– По правде сказать, я митрополит.