Повести и рассказы - Александр Крестинский

— Дурак, — говорит Лева Тройкин, — ну и дурак Гриха, разве тут ловят! Я знаю, где ловят…

«Все он знает, — думает Туся, — все…»

Подымается ветер и несет по набережной тучи тополиного пуха. Пух летает над головой, щекочет шею, лицо, а то вдруг завьется под ветром в маленький белый смерч и кружит по берегу, кружит…

«У-у-у!» — доносится справа. Это речной буксир выходит из-за поворота. «У-у-у-у!»

Буксир идет прямо к спуску, где стоят мальчики. На его прокопченном носу белый краской выведено: «Мятежный».

Из грязно-голубой рубки высовывается голова в чехле от бескозырки.

— Эй, огольцы! Сбегай на вахту, скажи, «Мятежный» пришел, пускай тару дают!

Туся почти ничего не понял, но обрадовался. Лева понял все, кивнул и побежал к морскому экипажу. Туся за ним.

— Товарищ вахтенный! — крикнул Лева матросу с тесаком. — «Мятежный» пришел, тару просит!..

Вахтенный, щекастый матрос с заспанными глазами, сказал, почти не раздвигая губ:

— Тара-то здесь, да кому катить-то… Я с поста не уйду…

— Мы! — закричал Лева Тройкин. — Мы покатим! Чего катить надо?

— А пропуска-то у вас есть? — спросил щекастый и тут же сообразил, что перед ним мальчишки. — Ну, валяйте.

Он побренчал связкой ключей, выбрал, какой надо, отворил ворота и мотнул головой.

— Выкатывайте…

Во дворе стояли две бочки. Одна ростом с Тусю, другая повыше. Туся заглянул в ту, что поменьше, понюхал: из бочки несло чем-то кислым.

— Вали ее и кати, — сказал Лева Тройкин, — а я эту…

Туся так и сделал. Повалил свою бочку и покатил. А она его не слушается. Все норовит в сторону свернуть. Он ее в ворота толкает, а она от ворот. Он в ворота, она от ворот. Лева Тройкин давно уже свою бочку на улицу выкатил, а Туся все за ворота не выберется. Перепачкался — из бочки слизкое ползет, — вспотел… Хоть бы вахтенный помог, да, наверно, на посту нельзя бочки катать, он и стоит, ключами бренчит, ждет…

— Ну, что ты там! — кричит Лева Тройкин. — Чего застрял?

— Да кривая она! — отвечает Туся. — Прямо не катится!

— Сам ты кривой! Гляди…

И Туся увидел, как ловко, толкая ногой и ровняя время от времени руками, гонит свою бочку Лева. Услышал, как звонко гремит она по камням набережной. Увидел рулевого, который стоит на берегу, руки в боки и ждет свою тару. И захотелось Тусе подогнать бочку так же весело и легко, как Лева.

Эх! Он ударил свою бочку ногой, и бочка закружилась на месте, как волчок. Она брызгалась кислой капустой, а рулевой хохотал, и Лева Тройкин тоже хохотал…

Так все было хорошо — и вдруг… Проклятая бочка!.. Туся стиснул зубы, остановил бочку, тихонько повел ее руками, следя, чтоб она касалась мостовой только средней, самой пузатой своей частью, и вдруг ощутил, как это легко, как просто, и хотя ничего не слышал вокруг, занятый своей бочкой, понял, что никто больше не смеется над ним.

— Ну, огольцы, спасибо, — сказал рулевой.

Он вкатил бочки на буксир, поставил их плотно одну к другой и теперь обтирал руки ветошью.

— Дяденька, прокати… — сказал Лева Тройкин.

— Прокатить… Да я же в порт иду, туда нельзя. — Он помолчал, поскреб ногтями шею, поглядел куда-то поверх мальчишек и сказал лениво: — Ну ладно, прокачу маленько, только за борт не свешиваться!

…Лева Тройкин стоит и поплевывает в воду, словно ничего и не случилось. Рулевой держит свой руль и забыл про них…

— Эй, Гриха! Прощай! — кричит Лева Тройкин.

«Тых-тых-тых-тых…» Буксир делает поворот, и вот уже пропал Гриха за поворотом, и вахтенный, и тополя…

Мальчишки сидят на маслянисто-черных бухтах каната, под ногами у них вздрагивает и мелко трясется палуба, а мимо глаз проплывает новый, невиданный город.

Город, словно в кривом зеркале, вытянулся вверх всеми своими домами, а все потому, что Туся видит его снизу. Город кажется странно удаленным, и все в нем как бы уменьшилось. Город все время движется, а значит — меняется…

— Вон папиной сестры дом, моей тети! — кричит Туся и показывает на серый дом с колоннами и старинными фонарями. — А вон девятка автобус, мы на нем ездили, а вон!..

«Мятежный» надламывает свою черную с красной полосой трубу, выпускает облако дыму и копоти и — тых-тых-тых… — собирается пройти под мостом.

— Сейчас Фонтанка! — кричит Лева Тройкин.

Сейчас Фонтанка, за Фонтанкой — Нева, за Невой — залив. А там…

Через мост ползет трамвайчик, он ползет высоко и кажется маленьким. Туся машет рукой пассажирам, улыбается им и жалеет их искренне и снисходительно. «Смотрите, смотрите на нас, видите, как чудесно мы плывем!..»

А впереди другой мост, с башенками, похожими на крепостные, с тяжелыми цепями, перекинутыми от одной башни к другой. За мостом — громадные краны по всему небу!

Буксир подходит к дощатой пристани на железных понтонах. Рулевой первый раз за все время поворачивает голову.

— Все. Дальше нельзя…

Туся и Лева Тройкин стоят на пристани и молча смотрят вслед буксиру, пока он не скрывается из глаз. Где-то там, в невидимом пространстве, сплошь усеянном кранами и кораблями, он гудит еще раз — а может, не он? — но Тусе так хочется, чтобы это он, «Мятежный», прогудел. Прогудел — попрощался…

— Я, когда вырасту, — говорит Лева Тройкин, — обязательно фамилию сменю. Я бы на месте отца давно сменил…

Левин отец военный, у него по кубику в петлице. Он ужасно маленький, чуть-чуть выше Левы, и Лева этого стесняется. Он старается не выходить из дому рядом с отцом.

А Левин отец ничего не стесняется — засучит рукава гимнастерки и тащит белье в прачечную, а там встанет рядом с Левиной матерью и полощет. А смеется — умора! — тоненько-тоненько, как ребенок.

— Какую ты хочешь фамилию? — спрашивает Туся.

— Ну, не знаю еще, подумать нужно…

Знает он, знает, и фамилия у него есть и даже наверняка не одна, только говорить не хочет. Что поделаешь — не друг…

— Тебе, между прочим, тоже не мешало бы фамилию поменять, — сказал Лева. — Что это такое: Пряников! Цирк…

Туся и сам стесняется своей фамилии, но сейчас ему даже приятно, что у них с Левой есть что-то общее, общая досада, что ли…

— Слушай, а ты весь в саже! Вот это да! Ну-ка, посмотри на меня… Что, тоже?.. Ай да ну-ну! — Лева захохотал.

И Туся тоже захохотал.

Он впервые идет пешком по этим улицам и переулкам, впервые без взрослых переходит трамвайную линию, впервые никто не одергивает его: «Подожди, посмотри — куда? Правильно, влево. А потом — куда? Правильно, вправо…» Он сам знает, что надо сначала подождать, потом посмотреть влево…

Ну, вот и дом. Здрасте, я ваш сын. Не узнаете? Разве я так изменился? Да-да… Чего я вам расскажу! Дайте только пообедать. Вы даже не поверите, где я был! Сядьте за стол и сидите спокойно, а я буду рассказывать. Так вот… Не охайте, ничего страшного не было…

Ничего страшного, надо только нажать на звонок. Дзинь — и все. А рука почему-то тяжелая… Ну, раз…

Так и есть, мама, папа, кто-то еще… Да что они так смотрят? Он же не умер! Видите, он улыбается, но боится открыть рот, потому что стоит ему сказать слово — и начнется такое…

— Я…

— Где ты был? Что за вид? Что это значит?..

Вот. Ничего они не поймут. Ничего.

Туся стоит в коридоре и смотрит на свои руки. Они у него все черные, в мазуте и саже. Свидетели необыкновенного чуда.

Прапрапра-Пряников и другие

Тусина мама, как я уже сообщал, работала в аптеке. Была она рецептаром. Принимала заказы на лекарства.

На первый взгляд, это простая и даже легкая работа. Сиди себе, читай рецепты, выписывай талончики… Но только на первый взгляд!

Однажды Тусина мама обнаружила в протянутом ей рецепте ошибку.

Если бы приготовить лекарство так, как написано, от него не то что поправиться — еще сильней заболеть можно! А то и хуже…

Тусина мама задумалась, потом молча исправила ошибку.

После работы она зашла в телефонную будку и позвонила тому врачу, чья подпись была на рецепте.

Знали бы вы, как он благодарил Тусину маму! Он даже заплакал.

Этот старый опытный врач ошибся впервые в жизни. У него в тот день случились неприятности. Из-за них он и ошибся.

Каждый год с тех пор Восьмого марта старый врач приносил Тусиной маме большой букет цветов.

Каждый год. Вплоть до самой войны.

А в другой раз Тусина мама проверяла принятые рецепты и вдруг видит: маленькому ребенку прописали дозу взрослого! Оказалось, что лекарство это уже сделано и даже выдано заказчику часа два тому назад. Тусина мама быстро отыскала адрес больного ребенка и со всех ног бросилась туда.

Вовремя успела!

Этот случай сделал Тусину маму знаменитой. Родители ребенка написали в газету восторженное письмо, и редакция напечатала его под заголовком: «Благородный поступок».