Повести и рассказы - Александр Крестинский

По правде сказать, ток этот совсем слабый. Гораздо сильнее страх. А еще сильнее стыд.

Если все мальчишки и девчонки берутся за руки, а крайние — за стенку и перила — как же Тусе остаться в стороне?

— Есть контакт! — кричит Лева, и все чувствуют, что контакт есть.

И Туся чувствует, что контакт есть. Он чувствует, как сквозь него бежит электричество, и Туся прыгает, хохочет, словно от щекотки.

Почему он сдается первым? Ну, третьим, вторым хотя бы. Нет, первым!..

Вечером, в постели, Туся мечтает, каким сильным и смелым он в д р у г станет. И тогда Лева Тройкин возьмет его в друзья.

Ничего ему больше не надо. Ради этого все можно вытерпеть. Ради того, чтобы идти рядом с Левой Тройкиным и ловить взгляды прохожих. «Да-да, это мой друг… Вы бы тоже хотели иметь такого? Понимаю… Но не каждому так везет…»

Прошлой зимой Лева Тройкин свинтил с кроватей все шарики. У себя дома свинтил, к Тусе пришел — свинтил и, забравшись с Тусиной помощью к дяде Вове, там тоже свинтил.

Эти шарики служили для красоты и для дела. В то далекое время каждая металлическая кровать была увенчана такими шариками. Стоило их свинтить — кровать начинала дребезжать, звенеть, покачиваться, скрипеть, не говоря уже о том, что внешний вид ее не вызывал никакой радости.

Лева Тройкин и Туся сидели на полу и считали шарики. Рядом потрескивала сосновыми дровами кафельная печь, украшенная толстыми крылатыми мальчишками.

— Тридцать пять, тридцать шесть, — считал Лева. — Давай катать!..

Катали-катали… Надоело.

Стали вверх кидать и ловить. Тоже надоело.

Стали в цель бросать. Чуть стекло не выбили.

Разделили шарики пополам и гадали по очереди: в какой руке? Угадаешь — твой.

Никто не выигрывал.

— Ага, придумал, — сказал Лева Тройкин и открыл печную дверцу. Он стал швырять шарики в печку, один за другим.

— Прячься! — крикнул он Тусе. — Сейчас будет взрыв!

Туся спрятался за буфет. Взрыва не последовало.

— Это я нарочно. Вылезай, — сказал Лева Тройкин.

Они сели около печки и стали смотреть в огонь.

Даже такие озорные люди, как Лева Тройкин, стоит им сесть у огня, становятся на некоторое время как бы другими. Потом они снова будут шалить, но некоторое время сидят тихо и остолбенело глядят в огонь.

…Словно солдатики в алых мундирах, стреляя на бегу, взбираются вверх по поленьям упругие и гибкие языки огня. Крепость не сдается, но мало-помалу они окружают ее. Стены крепости чернеют, обваливаются с треском — и обнажается ярко-оранжевый город… Враг забросал его ядрами. Вон они валяются там и сям, тускло-багровые ядра.

— Золото… — говорит Лева Тройкин. — Золотой век… Хочешь золота?

Туся кивает.

— Гляди, вон золото, — говорит Лева и показывает кочергой на россыпь шариков. Он подвигает их ближе к печной дверце.

— Бери, — шепчет Лева, — оно твое! Твое!..

— Как? — шепчет Туся.

— Рукой, вот как!

Туся потянулся и схватил ближайший шарик…

— Ты что, дурак? — прошипел Лева. Он смотрел на Тусю удивленно и с опаской. Собственно говоря, он в п е р в ы е смотрел на него: что за человек такой?..

Вряд ли надо описывать, как люди плачут, обжегшись. Как им оказывают первую помощь. Впрочем, запомните: постное масло. Лейте на ожог постное масло!

Обещал — вези

Розалия Степанова, или попросту Роза, переехала в Тусин дом после Нового года. И на следующее утро вышла гулять.

Ее сразу окружили ребята. Шумят, дергают за пальто, спрашивают, кто о чем.

— Тебя как зовут, а? Как зовут?

— Ты откуда?

— Ты чья?

— У тебя санки есть? А игрушки есть? А лопатка?..

— Я видел, ты вчера в окно смотрела. Нос прижала и смотрела. Зачем смотрела?

— А меня Шурик зовут, — сказал Туся.

Роза Степанова в башлык закутана, только нос и щеки торчат, а глаза так и зыркают по сторонам, как бы чего не прозевать. «Смелая девчонка, — думает Туся, — приехала в чужой двор и ничего не боится…»

— Ты, Шурик-дурик, меня за пуговицу не дергай, отвечать будешь, если оторвешь, понял?.. — говорит Роза Степанова.

— Шурик-дурик, ха-ха, Шурик-дурик! — закричали ребята и оставили Розу в покое.

— А я могу на санках покатать, — сказал Туся как ни в чем не бывало. — Кто хочет?

— Я хочу!.. Я!.. Я!..

— Я хочу! — громче всех закричала Роза Степанова.

— Садись, — сказал Туся.

Роза вытянула вперед длинные ноги — они не помещались на санках, — и Туся покатил ее по двору: мимо горки, мимо помойки, мимо сарая, мимо дров… Остальные бежали сзади и кричали:

— Меня! Меня!

Туся остановился передохнуть.

— Я могу и двое санок везти, — сказал он. — Привязывайте.

Привязали. На вторые санки сели двое, а на первых — все та же Роза. Не слезает, кричит:

— Быстрей, быстрей!

Покатил Туся двое санок по двору. Мимо горки, мимо помойки, мимо сарая… Тяжело. А Роза кричит сзади:

— Давай! Давай!

Остановился Туся дух перевести и говорит:

— Я могу целый поезд катать. Хотите?

Привязали еще санки — поездом. Все за санки цепляются, падают, каждый хочет кататься. Туся улыбается: «Пожалуйста, садитесь, всех прокачу…» А Роза с передних санок кричит:

— Давай вези! Чего стоишь? Обещался — вези!

А сама нарочно ногами в снег упирается.

Другие на нее смотрят и тоже в снег упираются. «Давай, — кричат, — вези! Обещал — вези!»

Туся — веревку через плечо, поднатужился… Ни с места. Обернулся — видит: Роза изо всех сил ногами в снег уперлась. И другие, на нее глядя, тоже уперлись.

— Вы ногами держите, — сказал Туся, — я вижу.

— Врешь, врешь! Не держим! — кричит Роза и ногами болтает. Другие, на нее глядя, — тоже.

Туся снова веревку на плечо. Раз, два, три! Ни с места. Повернулся, а Роза скорей ноги убирает, чтоб он не заметил.

— Так нечестно, — сказал Туся, — вы держите.

— Честно, честно! — кричит Роза. — А ты, Шурила-дурила, обещался — вези!

Туся третий раз веревку на плечо, и такой вдруг сердитый стал — сам испугался. Набрал побольше воздуху, щеки надул, ногами в снег втоптался — и рраз! И — два! И — трри!.. А в голове у него: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Жарко Тусе. Чуть не бросил он веревку, да кричит сзади Роза:

— Шурила-дурила, быстрей!

И вдруг — сдвинулись санки. Медленно-медленно поехали по двору.

Обернулся Туся: с последних санок двое мальчишек слезли и ему помогают — вперед толкают санки. Роза ругается, грозит им, а они не слушают, делают свое.

— Поехали! — кричит Туся.

— Поехали! — кричат те двое.

Помчался поезд мимо горки, мимо помойки, мимо сарая, мимо дров. Роза не удержалась на повороте — бах! — и в сугроб.

Приехала.

Чего бы еще…

Роза Степанова и Туся — соседи. На одной площадке живут. Пришла Роза к Тусе в гости и говорит:

— Какая у вас салфеточка на комоде!..

— Хочешь подарю? — говорит Туся.

— А мама?

— Мне мама что хочешь позволяет!

— Вре-ешь…

— Хочешь, Ваську подарю?

Васька на полу сидит, глаза жмурит, хвост кренделем.

— Хочу, — говорит Роза.

— Бери!

— Да я…

— Бери, бери!

Туся — салфетку через плечо, Ваську в охапку и — к Розе.

У Розы тоже дома никого. Все на работе. На стене фарфоровое блюдо — корабль-парусник льдами затерт. Вокруг ледяные горы. А где же люди? Наверно, внутри сидят, печку топят, греются, сухари грызут… Больше ничего у них не осталось. Подмоги ждут…

— Подари мне это блюдо, — говорит Туся.

— Ой, что ты! — испугалась Роза. — Разве можно?

Жалко. А как бы хорошо повесить это замечательное блюдо над кроватью и разглядывать каждый вечер перед сном — и тогда приснится голубой лед, и белый снег, и голубой корабль, и люди в голубых каютах…

— Ну подари…

— Ты что, очумел! — рассердилась Роза.

— Ну, понарошку подари, как будто…

— Понарошку?

— Ну! До вечера!

Роза залезла на диван, сняла со стены блюдо, и они торжественно понесли его к Тусе.

Вбили гвоздь над кроватью. Повесили блюдо.

— Ты смотри не обмани, — говорит Роза, — только до вечера.

— Я же сказал.

Туся ложится на кровать и любуется блюдом.

— Да, ты обманешь, — говорит Роза, — все вы мальчишки — обманщики…

— Не веришь! — вскакивает Туся. — Чего бы еще… Вот! На! — Он хватает со стола любимую мамину чашку с охотником и собакой. Роза растерянно прижимает чашку к груди. — Неси домой, ну! Не бойся, неси!

Роза исчезает. И тут же возвращается. В руках у нее большая кукла с закрывающимися глазами.

— Хочешь подарю? — робко спрашивает она. — Совсем почти новая, только нога отбита…