Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен - Глеб Васильев

Ночь кончилась. Заплатив Ивану Никитовичу за утраченный плащ, доктор Гаспарян снова занялся тем, за что ругал себя уже не первый десяток лет.

Среди всех возможных вредных привычек у него была одна-единственная – доктор имел большую книгу в кожаном переплете, и в этой книге Серж записывал свои рассуждения о важных событиях. Конечно, он понимал, что едва ли в действительности понимает что-нибудь хоть сколько-то важное. Но отучиться от ведения дневника не получалось никак.

– Надо быть аккуратным, – сказал доктор, подняв палец, и тут же плюнул прямо на кожаный переплет. – Да кого я дурачу! Но… Сегодня ведь правда был весьма необычный день. Да. Только сегодня. Последний раз. Торжественно клянусь, э… самому себе! А потом – ни-ни, даже если прямо у меня на глазах случится, например… Нет-нет-нет! Больше никогда!

И, несмотря на усталость, доктор Гаспарян раскрыл свою кожаную книгу, сел к столу и стал записывать:

«Творилось сегодня столько, что просто ой-ой-ой! Я готовился к приятной прогулке, а потом все пошло совсем не так, как я планировал. Там были всякие наркоторговцы, пушки, известные артисты и другие, но я-то показал им класс. Даже на сломанных каблуках, будучи без оружия и контактных линз, я вышиб из отморозков дерьмо всех цветов радуги. «Сегодня ваш счастливый день?» – спросил я их заранее. «Повезет вам? Или, может быть, мне? Ну что, щеночки, поиграем? Кто ваш папа, а? Ну же, подходите ближе. Хочу почувствовать запах страха из-под ваших трусливо поджатых хвостов!» – сказал я им. И они, задействовав природное чутье, так сильно развитое у примитивных существ, тут же поняли, что спасти свои жалкие жизни они могут, лишь вылизав…»

Тут доктор услышал позади себя шум. Гаспарян оглянулся, инстинктивно захлопнув дневник. На своей же кровати Серж увидел человека. Человек издал громоподобный храп и перевернулся на другой бок. Это был артист Канатов.

Часть вторая

Андроид

наследницы

Софьи

Глава IV

Удивительные злоключения продавца

веселящего газа

На другой день на площади Благоденствия кипела работа. Автомеханики по винтику перебирали все десять лимузинов. Полицейские их подбадривали, приносили им сигареты, кофе и бутерброды. Автомеханики делали свое дело без особенной охоты – очень уж им хотелось выпить, и отнюдь не кофе.

– Какого лешего мы возимся с этими тачками для вонючих наркоманов-мятежников!– возмущались они.

– Думаю, для них подошли бы и лимузины в стандартной комплектации. А то весь фарш для них подавай.

– Они стреляли по Дворцу Трех Толстушек из пушек своих танков и самоходных установок. Пусть сами и доводят эти чертовы катафалки до ума. А у нас со вчерашнего дня трубы горят!

– Друзья, я вас прекрасно понимаю! – успокаивал трудяг старый полковник с пушистыми белоснежными усами. – Клянусь, что вы получите оплату сверхурочных в тройном размере! Вы уж расстарайтесь, ребятушки! Нехорошо же огорчать Трех Толстушек. А они очень хотят, чтобы машинки стали чудесными, точно конфетки. Руки ведь у вас золотые, друзья мои. Так уж покажите все свое мастерство, не скромничайте, дорогие мои.

С утра толпы народа с разных сторон направлялись к площади Благоденствия.

Дул сильный ветер, летел и кружился мусор, вывески раскачивались и скрежетали, бейсболки, шляпки парики срывались с голов и катились под колеса прыгающих автомобилей.

В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец оксида азота, более известного как веселящий газ, был унесен на воздух. Кроме ветра причиной этого происшествия стала неуемная коммерческая фантазия и предприимчивость продавца. Узнав, что закись азота, добавленная в бензин или керосин, существенно повышает скорость сгорания топлива и заставляет двигатель буквально рвать с места, лопаясь от мощности, продавец задумал небывалый рекламный перформанс для своего товара. Он купил на барахолке старый реактивный ранец, заправил его топливом с щедрой примесью веселящего газа, прицепил к ранцу баннер с яркой надписью «МОЙ ГАЗ ОКРЫЛЯЕТ» и взмыл ввысь.

Надо сказать, что продавец представлял свой полет совсем не таким, как он вышел в действительности. Бешено ревущий реактивный двигатель, совершенно озверевший от слоновьей дозы закиси азота, швырял торговца по небу то туда, то сюда, как пинг-понговый мячик, скачущий между ракеток. То он свечей взлетал вверх, то в крутом штопоре несся к земле. Рекламный баннер обмотался вокруг тела несчастного, спеленав его точно мумию египетского фараона. Торговец визжал от ужаса. Его желудок, кишечник и мочевой пузырь, не выдержав стресса, экстренно и синхронно опорожнились.

– Ура! Ура! – кричали дети, наблюдая за фантастическим полетом.

Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых, некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца веселящего газа. Дети всегда завидовали этому продавцу. Его товар не только вызывал приступы эйфории и безудержного веселья, но к тому же имел приятный сладковатый привкус и запах. У продавца всегда была целая куча ярких баллонов с товаром – красных, синих, желтых и зеленых. Каждому хотелось иметь такой баллон. Но чудес не бывает! Ни одному мальчику, даже самому симпатичному, и ни одной девочке, даже готовой на все, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного баллона: ни красного, ни синего, ни желтого, ни зеленого. «Любой баллон за ваши деньги. А бесплатно вон – можете с моста в реку спрыгнуть» – говорил он.

Теперь судьба словно наказывала его за деловую хватку и верность товарно-денежным отношениям. Топливо в реактивном ранце прогорело, и продавец камнем полетел вниз. Когда до черной неприветливой мостовой оставались считанные метры, и катастрофа казалась неизбежной, продавцу немыслимым усилием удалось высвободить из пут одну руку. В решающий момент он успел дернуть кольцо парашюта, и за его спиной распахнулся пестрый купол. Ветер радостно подхватил парашют, раздул его, как парус фрегата, и помчал продавца высоко в сверкающем синем небе.

– Караул! – кричал продавец, извиваясь в своем коконе как гусеница, и ни на что уже не надеясь.

На ногах у него были ботинки из кожи голубого каймана, купленные на распродаже с солидной скидкой. Размер скидки, по мнению торговца, с лихвой компенсировал то, что ботинки были на пять размеров больше остальной его обуви. «За маленькие деньги такие огромные ботинки! Вот, что я называю идеальной сделкой!» – решил тогда продавец веселящего газа. Пока он ходил в них по земле, все устраивалось благополучно. Для того чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как человек с симптомами детского церебрального паралича.

А теперь, очутившись в воздухе, продавец не мог уже прибегнуть к этой хитрости.

– Черт возьми!

Ноги болтались, точно отплясывая лихую джигу.

– Черт, возьми меня и опусти на землю невредимым! Забери душу мою бессмертную, но сохрани оболочку бренную! Заклинаю!

Ветер играл с парашютом, как припадок эпилепсии играет с телом больного – беспощадно и непредсказуемо. Подвешенный на стропах продавец, извиваясь и подвывая от ужаса, чертил в небе ломаные линии и крутился в немыслимых пируэтах.

Один ботинок все-таки слетел с его ноги.

– Смотри! Боеголовка! Боеголовка! – кричали дети, бежавшие внизу.

Действительно, падавший ботинок размерами, формой и цветом напоминал управляемую авиационную ракету «земля-поверхность».

По улице в это время проходил инструктор школы танцев на шесте. Он казался гораздо более изящным, чем полагается быть мужчине. Инструктор был длинный, с маленькой круглой головой, мелированной челкой, подведенными глазами и презрительно поджатыми губами под ниточкой нарисованных тушью усов. Тонкие ножки и костлявые бедра, обтянутые розовыми джинсами, и зеленый вельветовый сюртук на узеньких плечах делали его похожим на птицу фламинго, чья матушка согрешила с кузнечиком.

Деликатный слух инструктора, привыкший к печальным нотам эмбиента и трипхопа и нежным словам танцоров, не мог вынести громких, веселых криков детворы.

– Перестаньте кричать! – рассердился он. – Разве можно так громко кричать, упоминая головку всуе! Выражать восторг этим предметом нужно красивыми, мелодичными фразами… А лучше стонами – сперва тихими, еле слышными, на грани шепота, томными и мучительными. Затем чуть более дерзкими, настойчивыми, мотивирующими к продолжению и нарастанию темпа. И лишь в момент искрящейся кульминации можно позволить своему сладкому голоску разорвать плеву приличия и взять наивысшую ноту!