Семнадцатилетние - Герман Матвеев

— Не знаю… По-моему, это зависит не от желания человека, а от воспитания. В человеке от рождения много заложено.

— Много? — изумилась Женя. — Значит, ты считаешь, что природой в человеке заложены и эгоизм, и жадность, и зависть? Так? Нет, мамочка, ты глубоко заблуждаешься. Это даже, если хочешь знать, — реакционная идея! Насчет воспитаний ты говоришь правильно. Человек рождается с пятью чувствами. Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание. И все! Остальное в нем надо воспитать.

— Разные люди на свете живут, Женя, — сказала мать. — Вот ты говоришь — «жадность»… Одни всю жизнь только и делают, что копят. Надо не надо, все в дом тащат. А другие вообще о запасах не думают. Живет, работает, одет, сыт — и ладно. Что это? Тоже воспитанием дается? Они же все в одной школе учились.

— Значит, по-твоему, выходит, что воспитанием ничего не сделаешь?

— Много можно сделать, но только люди все очень разные… До того разные, что просто удивительно! И не скоро их поймешь. Вот, например, подруг своих ты таешь?

— Иной раз кажется, что знаю, а покопаюсь глубже… и выходит — плохо знаю.

— Вот, вот… Потому что ты заранее к ним свои мерки приставляешь.

Младшая сестренка Зюка, — как ее звали в семье, — всхлипнула во сне и зашевелилась. Женя подошла к кроватке, поправила одеяло, поцеловала девочку в лоб и снова вернулась на свое место. Она долго сидела молча, раздумывая над разговором. Вспомнила и невольно начала сравнивать одноклассниц. Действительно, какие они разные! Вот Белова и Алексеева. Какое между ними сходство? Какое-то есть, и в то же время — никакого! Ерофеева и Вершинина. Катя Иванова и Тихонова. Последнее сравнение вызвало на лице улыбку. После того как Лариса стала учиться лучше, она ходит с таким самодовольным видом, как будто от ее отметок зависит судьба Ленинграда. Отчего это? От глупости?

— Н-да! Ты права, что нельзя мерять людей своей меркой. Константин Семенович об этом тоже говорил, — промолвила она и вздохнула. — Н-да! Глупый человек может жить счастливо, но мне кажется, что когда он осознает свою глупость, он будет несчастен…

— А чем он ее осознает, если глупый?

Этот вопрос огорошил девушку. Так бывало часто во время их споров: какой-нибудь одной фразой мать ставила ее в тупик! И каждый раз Женя удивлялась, почему это так: мать кончила всего пять классов, а она, десятиклассница, всегда пасует перед ней. «Какая я все-таки дура, — думала Женя, — ничего не могу доказать». Даже там, где касалось специальных знаний и Женя начинала цитировать какие-нибудь авторитеты, мать останавливала:

— Это не твои слова. Вот когда ты сама разберешься и на своей шкуре попробуешь…

— А почему ты думаешь, что не мои слова?

— Потому, что ты не доросла до них. В книжках прочитала и брякаешь, где попало. Помню, когда ты была совсем еще маленькая, вроде Зюки, я часто думала… Смотрю на тебя спящую и думаю… Подрастет моя дочка — и всю премудрость житейскую я перед ней раскрою. Чтобы знала, что надо делать, как поступать… А сейчас поняла, что по молодости так думала. Конечно, кое-что могу тебе и подсказать и остановить вовремя, ну и в школе, и в книгах ты многому можешь научиться, а все-таки есть в жизни такое, чему тебя никто не научит. И пока ты сама не переживешь, до тех пор не поймешь…

Иногда на Веру Александровну находило говорливое настроение и она подолгу беседовала с дочерью. Приводила ей примеры из своей жизни.

— Мама, ты жила в другое время. Сейчас другие задачи, другие запросы, — пробовала возразить Женя.

— Вот уж сказала! Неужели я такая старая!.. Запомни-ка, дочка. Какое бы время ни было, а жизнь остается жизнью и человек человеком. Если по-твоему рассуждать, то все, что люди раньше сделали, все надо выбросить и начинать сначала! Нет, милая моя. Прошлое-то тоже с умом нужно понимать. А ты все вперед без оглядки рвешься. Так легко и заблудиться. Знаешь, как в лесу люди плутают? Идет человек и уверен, что идет он вперед, а на самом деле — на одном месте кружится…

Убедительно говорила мать, и нельзя было с ней не соглашаться, а все-таки Женя всегда старалась найти какой-то изъян в ее рассуждениях и доказать себе, что мать отстала, что она многое понимает, слишком примитивно, а многого просто не знает. Это сделать было легко, и девушка каждый раз после такого разговора, найдя лазейку, оставалась при своем мнении. Но это ей только казалось. На самом деле слова матери глубоко западали в душу и незаметно становились ее собственным мнением. Именно поэтому в высказываниях Жени сочетались житейская мудрость с наивностью.

Осторожный стук в дверь вывел Женю из задумчивости.

— Войдите!

В комнату вошла Светлана. Это было приятной неожиданностью для Жени.

— Почему у вас дверь не закрыта? — спросила Светлана раздеваясь.

— Наверно, соседка вышла. Здравствуй, Светлана! — приветливо сказала Вера Александровна.

— А я с катка.

— Уроки сделала? — спросила Женя.

— Сделала. Насчет физики пришла к тебе.

— Смотри, Светка, допрыгаешься. Каток надо отложить, а то возьмем в переплет, как Лиду.

— Не ворчи, пожалуйста. Физику выучила?

— Как раз над ней сижу.

Светлана взяла стул и подсела к подруге.

— Поставлю чай. Скоро отец вернется, — сказала мать и вышла из комнаты.

— Ты была с Лидой? — ревниво спросила Женя,

— Нет, одна.

— Не нравится мне это… Нашла себе подругу.

— А что ты имеешь против нее?

— Не знаю… Не лежит к ней душа.

— Напрасно. Она хорошая и простая. Отец у нее такая умница и такой занятный! Вот уж никогда бы не подумала, что академик! Они с Игорем так смешат всех… Ему Игорь понравился.

— Очень рада за вас… — обиженно пробормотала Женя.

— А ты не дуйся, я же тебе говорила… — шепотом сказала Светлана. — Игорь влюбился в Лиду… Ну и вот… Приходится ходить к ним из-за него. Ему же одному неудобно.

— А она? — прищурив глаза, спросила Женя.

— Что она?

— Она тоже в него влюбилась?

— Не знаю. Думаю, что нет. Просто так, развлекается…

Женя засмеялась и обняла подругу за шею.

— Эх ты, простота!.. Развлекается! А почему она покраснела, когда я намекнула? Заметила?

— Ну, мало ли почему… смутилась. Неприятно же, когда вслух говорят про интимное, — сказала Светлана и заговорила о другом. — Были вы на заводе?

— Были. Ну и работка! Достанется здорово! Большущий запущенный цех! Столько там всякого мусора скопилось! Ужас!

— А вы испугались.

— Почему? Наоборот. Катя посмотрела и говорит: «Самая подходящая работа для Вершининой и Косинской», — со смехом сообщила Женя.

— Ну и что?

— Ничего. Посмеялись и согласились. Дадут нам грузовики… Наше дело — погрузить на машины весь мусор. Вот и все. За всю работу три тысячи рублей.

— Так много!

— А ты не удивляйся. Когда увидишь, сколько работы, — сама ахнешь!

Проснулась Зюка и начала кряхтеть, собираясь заплакать. Женя подошла к ней и взяла на руки тепленькую полуголую девочку.

— Зюка, моя Зюка… — нежно бормотала она. — Крошка моя Зюка…

Светлана с радостным умилением наблюдала, как подруга возилась с малюткой, и у нее почему-то сладко сжалось сердце.

— Ну спи, моя маленькая… спи, моя кроха… — шептала Женя, переменив пеленку и снова укладывая девочку в кровать —…Вот так! Ах, как мы потягиваемся!

Она постояла несколько минут у кровати, ожидая, пока сестренка уснет.

Самым любимым занятием Жени было возиться с Зюкой. Она подолгу гуляла с ней на улице. Женю часто принимали за мать малютки, и ее это очень забавляло.

— Это ваш ребенок? — спрашивала какая-нибудь нянька или бабушка, гулявшая в сквере.

— А чей же еще?

— Уж очень вы молоды. Сколько же вам лет?

«Шестнадцать, отвечала она, нарочно сбавляя год.

— Да не может быть! — поражалась любопытная. — Ска-а-жите пожалуйста! Хоть раньше так и было принято. Рано выходили замуж и детей рожали по дюжине, и здоровые были.

Начинались обычные воспоминания, как жили раньше, и «молодая мать» торопливо уходила от словоохотливой старухи.

Когда Женя успокоила свою любимицу и, вернувшись на место, уселась за физику, вошла Вера Александровна и начала накрывать на стол.

— Девочки, сейчас выпьем чаю, а потом занимайтесь, — распорядилась она.

— Вера Александровна, я уже пила… — начала было Светлана, но Вера Александровна не дала договорить.

— И слушать ничего не хочу! Ты у нас в доме своя, и нечего церемонии разводить. Я сегодня угощаю печеньем собственного изготовления.

Светлана знала, что возражать бесполезно, и покорно уселась за стол. Вера Александровна взяла тарелочку, положила на нее печенье и притворно строгим голосом сказала:

— Изволь это съесть, а то мне будет обидно.