Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон

сказать?

— Это никогда не было виной. Послушайте меня, смотрите на жизнь проще, легче и проще.

Лина почувствовала, как рука его приближается к ней, и она отодвинулась. От его мягкой, теплой руки, помогавшей ей раньше взбираться по крутизне, теперь повеяло холодом. Она закричала бы, прикоснись он к ней. Лина не переносит холода.

Рафаил, словно догадавшись, что она сейчас думает о нем, положил руки на перила беседки и спросил:

— А как поступили вы? Что вы не развелись, это я вижу. А может, кто-нибудь другой уже надел вам обручальное кольцо? Смотрите не рассказывайте этому человеку о том, что произошло с вами, если не хотите, чтобы подобное повторилось сызнова. История, не забывайте, часто повторяется, и не всегда как фаре. Или думаете, что второй муж будет чем-то отличаться от первого? Он просто будет более осторожен, не так рассеян с адресами на конвертах.

— Знаете, — сказала Лина, вставая, — я начинаю вас бояться. Кто вы? Я впервые встречаю человека, который все подвергает сомнению, никому не верит, ни во что не верит, не верит даже в любовь.

— Ошибаетесь. Прикажите мне спрыгнуть с обрыва в это бушующее море, и увидите — верю я или не верю! Но любовь не служение одному богу, это язычество, а язычники не знают единого постоянного бога. Они служат одновременно нескольким богам. Что вас так удивило в письме вашего мужа? Что вы не были у него единственной? Разве есть на свете мужчина, который поклонялся бы всю жизнь одной богине, а женщина — одному-единственному своему богу? Я таких еще пока не встречал. Милая, человек уж так создан, что не может всю жизнь обходиться лишь одним богом. Вам, женщинам, возможно, это трудно понять. Среди вас встречаются такие, которые всю жизнь остаются верны своему единственному богу, но не потому, что они этого желают. Они вынуждены. Хотите возразить?

— Нет, нет, продолжайте.

— А что, собственно, могли бы вы мне возразить? — продолжал Рафаил. — Ну разве что приведете себя в пример: мол, вы об этом не знали. Но оттого, что мы с вами сейчас закроем глаза, луна не исчезнет. Вы просто не хотели это знать, как не хочет знать мужчина, что то же самое, что позволяет себе с другой, может случиться и случается с его женой. Теперь, я думаю, вы больше не принадлежите к тем женщинам, которые продолжают внушать себе, что их мужья исключение. Так же как я, скажем, давно не принадлежу к мужьям, которые думают, что их жены не похожи на других.

Рафаил говорил это как бы бравируя. Лине казалось, что и от нее он требовал того же — никому ни в чем не верить, никто ей ничем не обязан и никому она ничем не обязана!

— Пора, — сказала Лина. — Уже поздно. Let us go[9].

— Вы говорите по-английски? — спросил Рафаил и, кажется, обрадовался этому.

— Инженер в наше время, — ответила Лина, — где бы он ни жил, не может обойтись без русского и английского языков. Английским я владею свободно, но, конечно, не так, как родным.

— Если ваш избранник тоже владеет английским, я уверен, объяснение в любви произошло на английском.

Лина удивленно повернула к нему голову.

— Почему вы так думаете? Вы объяснились с вашей женой в любви по-английски?

— Нет, мне этого делать не пришлось. Моя жена, кроме, «love you»[10], которое она к тому еще не отличает от «like you»[11], ничего по-английски не знает, хотя два года училась в политехническом институте. — Они опять подошли к самому краю обрыва. — Знаете, что я заметил, — продолжал Рафаил Евсеевич. — То, что трудно порой произнести на родном языке, нередко легко произносится на чужом. Поэтому, очевидно, влюбленные, не знающие иностранных языков, чаще всего молчат. Тем, что вы знаете английский, вы мне помогли. Не люблю оставаться в долгу: вы доверились мне, я доверюсь вам. На чужом языке мне это будет легче. Надеюсь, что после этого вы не станете меня винить, что я, как вы утверждаете, ни в чем и никому не верю.

Сражение прибоя с отвесным каменным обрывом, вставшим у него на пути, становилось все ожесточенней. Прибой словно смеялся над тем, что говорил Рафаил. Но когда Рафаил стал ей рассказывать, что однажды, совершенно случайно, увидел, как его жена вошла в гостиницу с незнакомым, и он, Рафаил Евсеевич, несколько часов простоял на морозе, так и не дождавшись ее, — сражение волн с обрывом не показалось Лине уже таким свирепым. Он слишком верил своей жене, чтобы усомниться в ее верности, но когда он спросил ее, где она была так поздно, и она ему ответила, что у подруги, и если он не верит... И так расплакалась... Нечего удивляться, что он ей поверил. Он поверил потому, что хотел в это поверить. Да, хотел. Ради этого даже придумал некое оправдание для нее: он мог засмотреться и не заметить, как она вышла из гостиницы и свернула в переулок к своей подруге.

Рафаил привлек Лину к себе и сразу же отпустил ее. И уже не так уверенно, как хотелось ему, спросил:

— А с вами разве не произошло то же самое? Разве ваш супруг не убедил вас? И вы, не веря ни одному его слову, дали себя уговорить, потому что хотели в это поверить, так ведь легче, чем совсем потерять веру. Вы не разошлись со своим мужем потому, что вам страшно стало потерять веру в человека, а я не разошелся просто потому, что понял, да, понял, что она не виновата. Так уж устроен человек. О чем вы задумались?

— Ни о чем. — Лина стояла напротив него, как ученица, не знающая урока и ждущая подсказки.

— Вам не холодно? — Он снял с себя пиджак и заботливо накинул ей на плечи.

От внутреннего напряжения голос ее немного дрожал. Она не смотрела на Рафаила, когда спросила:

— С чего вы взяли, что я не разошлась с мужем?

— Такие, как вы, в подобных случаях не расходятся. Зачем терять свободу, которую муж сам вам подарил? Не знаю, может быть, вы исключение и я в вас ошибаюсь. Но