СМЕРШ в бою - Анатолий Терещенко

Вылетели из Москвы на советском стареньком, клепанном-переклепанном «ЯК-42». Когда-то именно в Саратове производились эти, в целом достойные машины, – сейчас завод лежит в руинах. Через пару часов к вечеру мы были в этом старом купеческом городе, расположенном на правом берегу полноводной Волги с его оригинальным мостом через широкую водную магистраль. Слово «Волга» здесь настолько широко распространено, что стало своеобразным знаком города, его знаковым брендом. Совсем не удивило, что и нас поселили в гостинице «Волга». Напротив, вдоль местного «Арбата» – узкой пешеходной улицы, названной в честь С. М. Кирова, стоят торговые ряды и магазинчики, забегаловки и ресторанчики. На многих вывески: «Волга», «Волга», «Волга», только расписаны названия разными цветами и буквами.

Рано утром на машине нашего саратовского коллеги «Дэо-нэксия» мы отправились в гости к знакомому мне затворнику, чье имя тридцать лет назад произносили мои коллеги с придыханием и гордостью, – во Втором отделении 1-го Отдела 3-го Главного управления КГБ разоблачили шпиона по фамилии Филатов.

* * *

Село Старая Жуковка, расположенное в ста верстах на север от Саратова. Именно в нем, по данным продюсера «НТВ» – программы «Русские сенсации», работающего над фильмом «Лубянка-2» Андрея Суханова, в одном из окраинных домов проживает или доживает свои годы отшельником А. Н. Филатов.

– Наш герой, или антигерой, неохотно дает интервью, с журналистами не дружен, – понятно, кому хочется вспоминать подобное прошлое пишущей братии, охочей на сенсации, – заметил телевизионный маэстро, несмотря на молодость, корреспондент и продюсер в одном лице.

Местные коллеги нас сразу предупредили, что его трудно застать дома. Он то ходит к сестре в соседнюю деревню… за 30 километров, то отправляется за сбором трав или грибов, то вообще прогуливается по окрестностям Старой Жуковки, ее лесам, перелескам и лугам.

Но мы все же рискнули. Я почему-то надеялся, что он непременно будет дома, и я смогу разговорить его, поэтому пошел к его калитке первым. Постучал в высокую, посеревшую от дождей и небрежно сбитую дверь, – никто не ответил. Прошло несколько минут, и мы решились пройти теперь к входной двери. Проходя мимо окна, я тихо побарабанил пальцевыми подушечками по стеклу. Интуиция на сей раз меня не подвела.

Дверь со скрипом открылась, и на низеньком порожке, выстеленном из не оструганных досок, появился худощавый, поджарый, чуть выше среднего роста хозяин. Ничто не напоминало его таким, каким он был тридцать лет назад, ничего не осталось от некогда вьющейся копны русых волос и прямой, гордой походки. Перед нами стоял лысый человек с поседевшими и коротко остриженными волосами по бокам головы. Но все равно я узнал его, несмотря на тридцатилетнюю оторванность моих глаз от лица «объекта оперативной заинтересованности».

– Анатолий Николаевич?

– Да???

– Анатолий Степанович, я, как слышите, ваш тезка и коллега по званию в 1977 году. Курировал по линии военной контрразведки вашу воинскую часть и принимал участие в задержании известного вам агента ЦРУ «Алекса».

Филатов вздрогнул, но не растерялся и стал засыпать нас вопросами.

– А что вы хотели? Какая ваша цель приезда? Тут уже приезжали некоторые, после которых остался неприятный осадок. Многие из журналистов оказались непорядочными людьми.

– Мы приехали просто навестить вас, увидеться с вами, поговорить скорее не о прошлом, которое и вы, и я прекрасно знаем, не бередить вашу рану, не корить вас – вы за свой грех перед Родиной получили сполна. Я считаю, что человек останется человеком, если будет переживать боль чужую, как свою. Но я бы не пришел в ваш дом, если бы вы были инициативником. Ну, продались «янкам» за деньги, как это делали некоторые ваши коллеги из военных разведчиков… после вас, – говорил я сначала от неожиданности побледневшему визави. После этих слов постепенно у него стала пропадать бледность, и уставшие глаза заблестели искорками той радости от общения, которого так очевидно не хватало ему в этом медвежьем углу. Видно, он хорошо знал слова об общении, которые когда-то говорил великий француз Сент-Антуан Экзюпери. А французскую художественную литературу он знал хорошо.

– Ну, тогда проходите, а то тут были разные владельцы «золотого» пера, – и всякий раз меня опускали в прошлое. Одним словом – «молодили». Все спрашивали да спрашивали, как я на бабу залез. Будто не знают, как это делается. Об этом не спрашивайте, – мне и моим детям подобная тема противна. Да, если бы молодость знала, а старость могла. Вот почему кредит доверия к людям подобной профессии у меня исчерпан. Все и все норовят обмануть ближнего и на этом нажиться.

– Зачем это нам, я еще раз подчеркиваю, – мы летели, ехали и шли к вашей обители только с одной целью проведать вас, узнать, как живется споткнувшемуся вчерашнему военному в условиях крестьянского быта, посмотреть на Саратовщину и Старую Жуковку, – отвечаю искренне ему.

– Если честно, то хотелось и задать несколько вопросов о прошлом, но они вас не «опустят», – вставляет корреспондент Андрей Суханов – молоденький, подвижный, симпатичный поморец, окончивший факультет журналистики МГУ и работавший уже несколько лет на «НТВ».

– Грязное белье мы перетряхивать не собираемся, – уточняю я.

Видно было, что он постепенно гасит свое волнение – слова становились спокойнее, движения размереннее, не выказывалось никакой озлобленности по адресу телевизионщиков и чекиста, принимавшего участие в его разоблачении…

– Ну, тогда проходите, проходите на кухню, – вдруг смягчился и даже несколько заторопился в приглашении гостей Филатов.

В крохотной кухоньке с плитой и умывальником он отодвинул столик от окна, занавешенного плотной зеленоватой тюлевой занавеской, и поставил его посреди комнатушки. У плиты на стенке висели в пропилах деревянной полочки до полутора десятка самодельных кухонных и для других целей ножей, – разной формы, длины и заточки. Все они блестели от полировки.

– Сколько же вы тратите время на шлифовку?

– Дней двадцать о лоскут шинельной шерсти с добавлением пасты для шлифовки.

Оператор Павел Колесник принялся снимать эту реликвию самодельных ножей с разнообразными рукоятками и банку с лучинами.

– Зачем сосновые лучины?

– Это не сосновые, а осиновые. Спички делают только из двух пород дерева, – тополя и осины. Они горят ровным пламенем. Я поджигаю ими конфорки газовой плиты – экономлю на спичках. Сейчас все дорожает, а пенсия моя стоит на месте – два кусочка. По моим меркам, приличная. Мне хватает, потому что овощи все свои: от капусты до картофеля. В этот ряд входят свекла и укроп, помидоры и фасоль, тыква и горох.

– Не охотитесь? – кто-то задал и такой вопрос.

– Нет, ненавижу охоту – это трусливое убийство, ибо дичь, птица или зверь, не может защищаться.

– Значит, вы настоящий землероб, – восхитился Андрей Суханов.

– Такой, как все, кто работает на земле. Ну, хватит кушать слова, вы с дороги, я сейчас вскипячу воды и приготовлю чая, заваренного на травах, которые собираю.

Я выложил на стол коробку конфет, предусмотрительно захваченную в Москве.

– Это для чая.

– Спасибо.

Он тут же на всю съемочную бригаду в четыре человека принес табуретки, поставил на стол банку меду и разлил действительно ароматный напиток. Разговор сначала никак не клеился, и мы решили начать с отвлеченной, но приятной ему темы – огорода. Как только зашел разговор о своем кормильце, хозяин преобразился.

– Давайте, я очень прошу, хоть на минутку выйдем, я покажу грядки, – заторопился почти семидесятилетний Филатов. – Дом я купил сразу же после отсидки, по приезде сюда. Не мог же я жить в Москве с таким позорным клеймом. Никто бы на работу не взял. Неприятно было жене, дочери и сыну. И подался я на родину в одном костюмчике. Все оставил семье. Дал себе обет – помощи просить ни у кого не буду, да и понимал, – навряд ли кто бы ее мне оказал. Уповать надо было только на свои силы – я же не белоручка, берегущий чистоту своих манжет. Стал постепенно обрабатывать огород самодельным инвентарем – денег на покупку заводского не было. Посадил картошку, фасоль, помидоры, свеклу, укроп, морковь… От огурцов отказался – зубов нет. Оборудовал подвал. Тяжело было пережить первую зиму, а потом приспособился, и можно было не бояться умереть с голоду. Я огороду помог, а он мне. С сорной травой воевал ежедневно, давал и даю ей постоянный бой, и она отступила. Видите, какая чистота на грядках! В таком состоянии они каждый сезон.

Действительно, на грядках ни одного сорняка, он за ними охотится с раннего утра и до позднего вечера нехитрым изобретением – «ковырятелем», так он назвал инструмент, изготовленный из рессорного обломка…

* * *

И все же, когда Филатов понял, что к нему приехали не бередить раны, не спрашивать о том, что ему неприятно, не перебирать грязное белье, он неожиданно сам заговорил о своем прошлом.