СМЕРШ в бою - Анатолий Терещенко

– Ваш анализ следователям не нужен, дайте им вещественные доказательства – и дело закрутится, – проворчал маленький генерал с большими звездами на погонах.

– Они будут, потому что есть. Разрешите действовать согласно плану оперативных мероприятий.

– Действуйте, только без третьего и четвертого пункта плана.

– Но ведь это же основные пункты, – еле успел проговорить оперативник.

– Вы свободны. Кстати, а то, что «Дипломат» тесно общался с военными атташе США в Бирме и Индии, ни о чем еще не говорит…

* * *

Прошло немало времени в тяжелейшей тяжбе с начальством, пока оперативники наконец-то убедили все инстанции – от председателя КГБ и до военного прокурора – о наличии оснований для задержания Полякова – «Дипломата».

За это время оперативный состав второго отделения основательно проработал материалы своих предшественников: поднимались архивные дела по расследованию фактов утечки секретных данных, проводился их дополнительный анализ, оценивались вновь поступавшие данные, выдвигались и перепроверялись очередные версии по вновь открывшимся обстоятельствам.

Год за годом, месяц за месяцем сужался круг подозреваемых лиц в возможной причастности офицеров ГРУ Генштаба к агентуре противника. А круг был велик – сначала в него входило более шестидесяти человек! Через год осталось 31, на следующий – 25, потом – 10. И, наконец, пятеро…

Последний год был самым активным, самым нервозным. Наконец-то вычислили кандидата на задержание и проведения с ним соответствующей работы. Им был генерал-майор Поляков, чья причастность к вражеской агентуре была оперативно доказана.

И вот санкция на конспиративное задержание Полякова была получена, обставленная немалым количеством письменных предупреждений страховочного плана, в том числе о наступлении тяжелых административно-правовых последствий в случае провала операции.

Риск, конечно, был: шпионскую экипировку, о которой военные контрразведчики знали, где она хранится, предатель мог уничтожить в любое время. Но оставалась надежда, выстроенная на солидной практике работников второго отделения, что уликовые материалы никуда не денутся – они под охраной. С другой стороны чекисты догадывались оперативным чутьем, что «Дипломат» их сохраняет для возобновления преступной деятельности. Такую уверенность могут проявлять и испытывать только профессионалы высокого класса. Серия проведенных оперативно-технических мероприятий подтвердила правильность разработки в направлении легализации уликовых материалов. Оперативным путем они были обнаружены в тайнике. Теперь у контрразведчиков были все основания заявить: перед нами – шпион.

* * *

7 июля 1986 года Поляков был задержан по поводу хранения незарегистрированного огнестрельного оружия и препровожден в Лефортово. Как и ожидалось, на поставленные вопросы контрразведывательного характера дал сразу же соответствующие пояснения.

– Я давно хотел вам все рассказать, но времени свободного не было… Хотя ждал, всегда ждал, что этот черный день для меня наступит, – проговорил шпион и стал добровольно перечислять сохранившиеся аксессуары шпионской экипировки и указывать места их хранения.

Не надо забывать, что это был агент ЦРУ с великим опытом, длиною в двадцать с лишним лет, прекрасно понимающий, что после задержания начнутся обыски и непременно будут найдены улики, а поэтому решил сыграть на получении смягчающих обстоятельств, – дескать, «чистосердечное» признание зачтется.

«Найдут ведь, все равно найдут, а может, уже знают, где эти «игрушки» находятся, и водят меня за нос. Тут есть шанс, и им надо воспользоваться, – рассуждал оборотень, загнанный в клетку, – но надо четко заявить, что работал на ЦРУ только за границей, и то из-за неприятия реформ Хрущева. Действовал как социал-демократ, чьи идеи мне всегда были ближе, чем коммунистические».

Об этой особой «любви» к социал-демократии, которая, как он посчитал, будет приветствоваться «архитекторами перестройки», он и скажет спустя некоторое время на суде. Разоблаченный шпион тонко почувствовал наступление антидержавных реформ горбачевской эпохи и хотел хоть какой-то гранью своего обвинения в чудовищном преступлении прислониться к кремлевским политиканам. Надеялся – Горбачев разделит с ним эти мысли «борьбы с тоталитаризмом социал-демократическим оружием». Но и тут ошибся…

Оперативный состав второго отделения был удовлетворен результатами своего труда – этого трудового чекистского марафона. Каждый сотрудник подразделения внес свою конкретную лепту в разоблачение матерого шпиона, поставившего своеобразный рекорд преступного долголетия.

Руководство военной контрразведки КГБ СССР особо отметило работу по этому делу таких опытных работников, как А. Моляков, С. Безрученков, Н. Михайлюков, И. Хорьков, А. Бганцев, С. Цветкова и ряда других оперативных работников. Они все были отмечены ведомственными и правительственными наградами. Н. Стороженко получил за участие в операциях по разоблачению оборотня знак «Почетного сотрудника госбезопасности». Это была высокая оценка труда военного контрразведчика…

* * *

Следствие неоспоримо доказало сотрудничество Полякова с американскими спецслужбами и представило вещественные улики. Среди них – инструкция «Бурбону» по связи с американскими разведцентрами как на территории США, так и стран Запада, закамуфлированная в подложку брелка для ключей; двадцать листов тайнописной копирки, замаскированной в книге американского издания; два кадра микропленки с текстом инструкции по радиосвязи и схемой постановки графического сигнала в районе Воробьевского шоссе, находившиеся внутри дюралевой трубки; специальное устройство для подзарядки аккумуляторов быстродействующего приемопередатчика, вмонтированного в бытовую радиотехнику.

Представило четыре контейнера для хранения и транспортировки шпионской экипировки, оборудованные в обложках книг и футляре для рыболовных принадлежностей, транзисторный приемник иностранного производства, предназначенный для приема односторонних радиопередач, и ряд других предметов шпионской экипировки.

Находясь в камере следственного изолятора КГБ, Поляков часто обращался к прошлому, анализируя свои действия. Сокамернику он говорил:

– О многом, что я делал, чекистам почему-то известно, словно из первых уст. Наверно, американцы меня заложили ради спасения более важной и молодой птицы. Где же верность долгу? Я же на них проработал столько лет, и вот такое свинское отношение. Никто из-за океана не поднял голос в мою защиту! Сволочи они все! Сколько из них на моей информации выросли, сделали себе карьеру?!

Здесь «Бурбон» был частично лишь прав. Карьеру они и ему делали за предательство. А что касается «забугорной» реакции, то она была. О нем все-таки вспомнили, но не правительственные, тем более не церэушные чиновники. Для них он был уже отработанным материалом. О Полякове вспомнил член Европарламента консерватор лорд Беттелл, который неоднократно, но безуспешно поднимал вопрос о судьбе «Топ Хэта» в Комитете по правам человека этой международной организации.

13 сентября 1990 года лорд получил письмо от советского посла в Европейском сообществе Владимира Шемлатенкова, в котором говорилось:

«Я хотел бы проинформировать Вас о том, что согласно официальному ответу из Верховного суда СССР, Поляков был приговорен к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже и нарушении таможенного законодательства.

4.3.1988 года его просьба о помиловании была отклонена Президиумом Верховного Совета СССР.

Приговор приведен в исполнение 15 марта 1988 года».

* * *

Но это к слову о защите провалившегося ценнейшего агента его хозяевами. А пока, до суда, события разворачивались так…

Он в камере болтает с сокамерником о жизни, пролетевшей, как один миг. Уставившись в зарешеченное окошко, он ощутил вдруг прилив воспоминаний, подобных сновидениям. Такие чувства, замешанные со сгустками галлюцинаций, появляются у человека, как читал он когда-то в одном из американских журналов, перед уходом из жизни. В красочном калейдоскопе прошедших событий вдруг возникали пронзительно четкие, живые картинки. В голографическом, трехмерно-объемном измерении проплывали суровые реалии фронтового ада, веселой послевоенной службы, а затем безмятежные годы учебы. Промелькнули счастливые будни заграничной сытой жизни, растянувшиеся в совокупности цепочкой на целых пятнадцать лет…

На судебном процессе он попытался побороться за жизнь, смысл которой, по мере осознания содеянного, плавился, как воск на солнцепеке. На скамье подсудимых сидел постаревший сразу лет на десять и осунувшийся до неузнаваемости человек. Трудно было узнать в нем еще недавно энергичного генерала, словоохотливого на охотничьи и рыбацкие побасенки.