Венгерский набоб - Мор Йокаи

- Так, с этой познакомились. Поставим рядом: _нюхательная соль_.

- Ага! Графиня Керести. Вот дама примечательная: высоченная, широченная, мужеподобная, с бровями густыми, мохнатыми. Голосище, будто батальоном командует: "А? Что? Кого? Зачем?" Как пойдет этим своим басом перебивать, человек поделикатней совсем смешается; а захохочет - дом так и загудит. Все общество держит в руках, а уж рассердит кто ее, сам не рад. Юнцы эти наши желторотые дрожмя дрожат, едва завидят ее: застращала их, что твой профессор; по-латыни так и шпарит, уложения назубок все знает любого стрекулиста, самого дошлого, переспорит, а пьет!.. И табак курит бесподобно. Лошадьми не правит, правда, но кнут у кучера вырвать да по спине его съездить, если плохо везет, с нее станется. При всем том добрейшее создание, и благосклонность ее завоевать легче легкого: ручку ей поцелуй да "милой тетенькой" назови - и ничего можешь не опасаться; сама если не напортишь, полюбит и горой встанет за тебя, пусть-ка попробуют тень бросить на тебя, такой шум подымет в твою защиту, - кто куда разбегутся.

Фанни заглазно в эту матрону влюбилась. Хорошо все-таки немножко позлословить, а иначе как не напугаться дамы столь воинственной.

- О ней ничего приписывать не будем, ее и так просто узнать.

- Дальше ее милость госпожа Кертвейи идет. У нее одна слабость: сыночек любимый, годик этак двадцать один будет деточке. Мамаша души в нем не чает. Чувство, достойное уважения. Вот ты о нем и расспроси; Деже ее крошку зовут. Она с три короба о нем наговорит, но выслушаешь до конца достойнейшей в Венгрии женщиной будешь в ее глазах. Ну, а что Дежечке ее бездельник отъявленный, это ведь тебе знать не обязательно.

- Ох и лукавица ты, Флора!

- Порчу тебя, да?

- Нет, описываешь их хорошо. Мне бы твою наблюдательность! Но все равно мне так не научиться.

- Поживи сначала с мое.

Тут тоже, конечно, обе вдоволь посмеялись.

- Ну, бабуся дорогая, добрая моя старушка, с кем там нам еще надо познакомиться?

- Вот здесь графиня Сепкиешди. Тихая, бессловесная женщина, ни на что не обижается, - мужем она ко всему приучена; но и обрадовать ее не обрадуешь ничем; на лице у нее, во всем облике одна надежда, одно желание: умереть поскорей.

- Бедняжка!

- И ту еще муку доставляет ей нечаянно каждая миловидная женщина, что муж тут же, на ее глазах начинает ухаживать за ней. Когда-то слыла она красавицей, но за десять лет совсем состарилась от горя и забот.

- Ах, бедная, - вздохнула Фанни (есть, значит, и ей кого пожалеть).

- Могу еще супругу Джорджа Малнаи представить. Ее ты берегись. Непрерывно льстить будет, чтобы секрет какой-нибудь выведать, неосторожное слово подстеречь. Чистый Мефистофель в юбке. Всех своих приятельниц ненавидит, но встретит - сейчас обниматься, целоваться: подумаешь, любит без памяти. Открыто ссориться с ней - труд напрасный, назавтра же сделает вид, будто ничего и не произошло: в объятия кинется, расцелует, все восторги изольет. Самое лучшее - совсем ее не замечать. Поздоровайся холодно, неприступно, и все. За это она за спиной невежей, грубиянкой тебя обзовет, но это из ее поклепов - самый безобидный.

Фанни пожала благодарно руку Сент-Ирмаи. Сколько пришлось бы оступаться без нее! На скольких ошибках учиться! А может, мучаясь, так и не научиться ничему: людей наблюдать, разбираться в них она ведь не умела. Мало была приучена к самостоятельности.

- Есть еще, кого стоит упомянуть?

- Барышня Марион.

- В самом деле?

- Она такая, какой ты видела ее. Всегда одинаковая. Это не личина, а натура ее.

- А еще?

- Еще одна предательница и сплетница, наговаривающая на всех, которая ехидные наблюдения делает над сокровеннейшими слабостями людскими, но тебе ее бояться нечего, тебя она любит искренне и не предаст, не осудит, не обидит никогда. Она-то кто, угадаешь?

Тронутая, просиявшая, Фанни бросилась подруге на шею, обнимая ее и целуя. И долго они еще смеялись, труня над собой, что вот славно как позлословили, посплетничали обо всех.

20. ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ДЕНЬ

Экипаж за экипажем въезжал в карпатфальвские ворота. Все виды и роды четвероколесных были в этот день во дворе многолюдного барского дома: там - желтая кругловерхая бричка на высоких щеголеватых рессорах, которую, словно в наказание себе, купил какой-нибудь "милостисдарь", тут большущий рыдван с жалюзи на застекленных дверцах, бог знает на скольких уж коней и ездоков, с двойными запятками и поручнями сзади, двойными, склоненными друг к дружке гербами по бокам и серебром повсюду вместо обычной меди. Это все самоходы графские да княжеские. А между ними, глядишь, и тарантасишка потрепанный затесался, тотчас облепленный воробьями, которые налетели на крошки коврижные да калашные, просыпанные за долгую дорогу; в нем протопоп приехал какой-нибудь со своей протопопицей. А вон совсем убогая таратайка, одно звание только что экипаж: короб простой на тележном ходу. Есть и дрожки чудные, аглицкие, способные в полное недоумение привести несведущего человека: два сиденья всего-навсего на колесиках. Одно для кучера, видать, другое для лакея, а барину-то самому где же поместиться?..

Виднелись в скопище этом и разукрашенные крестьянские повозки, запряженная каждая пятеркой лошадей в бубенцах и лентах; на этих пожаловали самородки в узорчатых кафтанах и тулупах. И вылезала огромнейшая арба с восьмеркой волов впереди, с шестеркой борзых позади, на которой заявился Мишка Хорхи с шестью цыганами, оглашавшими по дороге своей музыкой каждую деревню.

Гости, пройдя уже чрез химическую реакцию разделения дам и мужчин, не достигли, однако, того состояния равновесия, когда все перезнакомятся, и еще таращились друг на друга, как случайные встречные. Любопытно, что в людном обществе незнакомые обыкновенно смотрят друг на дружку враждебно; дам, разумеется, мы не имеем в виду. Насколько выгодней положение хозяйки: она всех уже знала со всеми их достоинствами и недостатками, сильными и слабыми сторонами и вела себя соответственно. Графа Сепкиешди с глубочайшим почтением встретила как выдающегося патриота, заверяя, что с давних пор восхищается им: великим оратором, высоких помыслов мужем. Граф чертыхнулся про себя: вот, еще на одну налетел, взирающую на него, как на монумент. Графу Гергею Эрдеи еще издали послала приветственную улыбку, за которую тот отблагодарил, одной рукой сняв шляпу, а другой - парик, что вызвало общий хохот. Шутник-то обрился наголо, чтоб волосы лучше росли, и пугал теперь слабонервных своей лысой головой. Пред губернатором графом Шарошди с супругой юная хозяйка склонилась в молчаливом поклоне, почтительность, каковая весьма по душе пришлась аристократу-патриоту: он не мог не признать, что и мещанка, коли в дворянское семейство попала, может быть на высоте. Тут же наказала она своим служанкам быть безотлучно при ее сиятельстве, все ее пожелания удовлетворяя, завоевав тем расположение и губернаторши, которая, правда, захватила с собой двух камеристок, но этого ей, понятно, недоставало. По прибытии же графини Керести Фанни с искренней радостью бросилась навстречу и, прежде чем та успела помешать, поцеловала руку, в результате чего воинственная матрона схватила ее сперва мощными своими дланями и, отстранив, вгляделась, сдвинув густые черные брови и словно насквозь желая пронизать взглядом, а после привлекла к себе и, похлопывая по спине, прогудела своим глубоким виолончельным басом: "Сойдемся, дорогуша, сойдемся".

В первый же час Карпати всех, таким образом, завоевала, всех к себе расположила. Мужчин обезоружила ее красота, женщин - ум и такт, а закуска а-ля фуршетт [холодный завтрак, закуска с мясными блюдами (франц.)] и тех и других равно восхитила: с какой роскошью, с каким вкусом и умением сервировано, устроено все. Никто ни капельки не чувствовал себя скованным, ни у кого никаких причин для недовольства. Питейная братия в отдельный зал попала, за особый стол, чему была рада несказанно, и вообще ей особенно нравилось в хозяйке, что она совсем им не докучает. А Джордж Малнаи не успевал отклонять предлагаемых ему блюд и призывал небеса во свидетели, что с обедом теперь уж никак не справится, добавляя, посмотрел бы он, кто в состоянии съесть еще хоть кусочек, будь это даже амброзия сама, но восклицая тем не менее при каждой новой перемене: "А ну, отведаем сейчас!" Наконец, после целого моря паштетов и печений, которое переплыл с помощью ножа и вилки достойный сей господин, на стол - к приятному изумлению протопопа, про чью слабость Фанни проведала у его благоверной, - подали жареный картофель. Все общество засмеялось, зная особое к нему пристрастие отца благочинного. Малнаи же вскричал: "Что это? Картошечка? А ну, отведаем сейчас!"

Из-за стола, таким образом, общество встало в хорошем настроении и перешло в другой зал, дабы приступить к совещанию. Недурная, право, мысль: за зеленое сукно да от белой скатерки; так-то оно куда легче слушается и говорится.