Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

– Сергей Юльевич, я пригласил вас по весьма важному и очень деликатному делу, – начал император разговор со своим новым министром финансов. – Так как я вам положительно доверяю, то хочу, чтобы все услышанное осталось между нами…

Александр III пристально посмотрел на Витте, и тот молча поклонился, отдавая дань высокой для него чести.

Витте полагал, что государь поведет разговор о финансовых делах, и быстро подсчитывал в уме нужные цифры. Бюджет 1892 года был принят им от предшественника с большим дефицитом. Теперь министр намеревался немедля провести крупные реформы в области финансового законодательства, резко расширить казенное хозяйство за счет частного, и прежде всего в железнодорожном деле, столь хорошо ему знакомом, а также в питейной торговле. Но то, что он услышал, в первый момент привело его в состояние растерянности, если не шока.

– Мое непреклонное желание, Сергей Юльевич, раз и навсегда покончить с революционной деятельностью русских евреев, – гулко сказал император. – И здесь я не остановлюсь ни перед какими мерами. Я прошу вас высказать свои соображения по этому вопросу.

Витте задумался. Государь, конечно, знает, что он женат на еврейке. Не потому ли с этим вопросом царь обратился именно к нему? Как угнетенное меньшинство, евреи действительно играли в революционном движении России, да и не только России, совершенно выдающуюся роль. Помедлив, министр финансов ответил:

– Ваше величество! Как самодержец всероссийский вы можете применить к евреям самые крайние полицейские меры. Например, затолкать их обратно за черту оседлости. Или даже повелеть собрать все семь миллионов евреев, проживающих в империи Российской, на берегу Черного моря и всех утопить…

– Ценю ваше остроумие, – перебил его император.

– Но все же, ваше величество, – продолжал Витте, – полицейские меры вряд ли дадут желаемые результаты. Скорее, напротив, приведя в отчаяние еврейство, они лишь усугубят его революционную активность. Что же касается последней меры, – улыбнулся министр финансов, – то она, конечно, несбыточна. Во-первых, я убежден, что вы как христианин никогда бы не пошли на нее. А во-вторых, такая мера губительно отзовется на русском государственном кредите, так как закроет для него иностранные денежные рынки, всецело находящиеся в руках евреев…

Теперь задумался царь. Он вспомнил о петиции в защиту евреев, которую подписали между прочими граф Лев Толстой и философ Владимир Соловьев[170] и которая была оставлена государем без ответа. А затем о том же написали Александру III триста солидных и богатых англичан, прося его не притеснять евреев. Это письмо также не было уважено. И тогда один из крупнейших финансовых воротил – банкир Натаниель Ротшильд – заявил, что отказывается вести финансовые дела с Россией. Триста англичан, состоявшие у него вкладчиками больших денежных сумм, объявили, что если Ротшильд будет иметь дела с Россией, то они заберут свои вклады и разорят его.

– Да, я с вами вполне согласен, Сергей Юльевич. – Император развел руками. – Но я решительно не знаю, что можно было бы предпринять на моем месте!..

– Такая попытка, ваше величество, возможна. Там, где нельзя добиться применением силы, надо попытаться достигнуть цели путем сговора… – вкрадчиво заговорил Витте. – Только она ни в коем случае не должна быть поручена Министерству иностранных дел. И наипаче Министерству внутренних дел. А исключительно Министерству финансов. – Он встретился с голубыми глазами императора, который не мигая глядел на своего верного слугу. – И притом совершенно секретно…

– Об этом я просил вас в самом начале нашего разговора, – раздельно произнес государь. – Но какие меры вы можете предложить для проведения в жизнь этого плана?

– Надо разведать, ваше величество, прежде всего, где и с кем за границей следует вести переговоры. В России, государь, говорить не с кем. Финансовая поддержка революции идет из-за границы. Для этого, по моему мнению, следует назначить на пост агента Министерства финансов в Париже еврея, пользующегося полным доверием министерства, обладающего большими средствами и, так сказать, своего человека среди французских банкиров еврейского происхождения. Я считаю наиболее подходящим для выполнения такой задачи Артура Львовича Рафаловича.

«Да, Артур Львович, без сомнения, пользуется полным доверием Министерства финансов, а тем паче его руководителя, – подумалось императору. – Ведь с помощью Рафаловича, члена правления „Русского для внешней торговли банка“, ему удалось свалить с поста такого конкурента, как председатель департамента экономии Государственного совета Александр Аггеевич Абаза!»

Год назад, уезжая в Туркестан, предыдущий глава финансового ведомства Вышнеградский поручил товарищу министра Тернеру покупку золота. Однако, не доверяя его способностям, сам расписал, в какие дни эту операцию производить, а главное – заранее посоветоваться насчет продажи золота с Абазой. Тернер буквально исполнил приказание. Узнав расчеты Вышнеградского, Александр Аггеевич тотчас телеграфировал в Одессу Рафаловичу купить ему золота, чтобы выиграть при перепродаже. А Рафалович, появившись в Питере, натурально показал эту депешу Витте и объяснил, что таким путем с его помощью Абаза нагрел казну на семьсот тысяч. Это-то и стало главным обвинением Витте против Александра Аггеевича. В результате Абаза должен был подать в отставку и уехать навсегда за границу.

– Что ж, я согласен, Сергей Юльевич, – сказал государь.

– Но ваше величество! Еврейские банкиры финансируют не только революционеров, но и контрреволюционеров, – молвил на прощание Витте.

– Не может быть! – ахнул император.

– Вы знаете, государь, в молодости я был одним из основателей Священной дружины…

– Как же, как же! Наслышаны… – подмигнул Витте развеселившийся от неожиданного сообщения Александр III.

– Так вот, она получала немалые суммы от банкира и барона Гинсбурга…

– У которого вкладчицей состояла великая княгиня Мария Павловна, – вставил царь.

– Совершенно верно, ваше величество… Священная дружина финансировалась не только Гинсбургом, но и банкиром Поляковым. А в Киеве, где я тогда обретался, деньги давал сахарозаводчик Зайцев, тоже иудей…

– Чудны дела Твои, Господи! – шутливо перекрестился император.

Рафалович был послан в Париж. Прошло несколько месяцев, прежде чем он смог доложить Витте, что в результате долгой дипломатической подготовки ему удалось наконец иметь откровенный, с глазу на глаз, разговор с Ротшильдом. Финансовый король отнесся к сказанному скорее сочувственно, однако пояснил, что в Париже ничего сделать нельзя. Он порекомендовал поговорить об этом в Лондоне, куда и отправился Рафалович. Но начатый на эту тему разговор с Натаниелем Ротшильдом привел к тому же нулевому результату. Русскому представителю было прямо и определенно указано обратиться на сей раз в Нью-Йорк, к банкиру Шифу.

Какая-то бесконечная сказочка про белого бычка…

В очередном докладе царю Витте сообщил, что для переговоров в Нью-Йорке в распоряжении Министерства финансов имеется весьма подходящий человек – некий чиновник Виленкин, женатый на мадам Зелигман, родственнице Шифа. Виленкин был немедленно назначен агентом Министерства финансов в США с поручением вступить с Шифом в переговоры.

Благодаря своим родственным связям Виленкину не было надобности готовить почву для разговора, и таковой состоялся очень скоро после его прибытия в Америку.

Оказалось, что информация лондонских Ротшильдов была верной. Шиф признал, что через него поступают значительные средства для революционного движения в России. Но на предложение Виленкина пойти на соглашение с русским правительством по еврейскому вопросу и, в случае успеха переговоров, прекратить денежную поддержку революции Шиф отослал его снова к парижским Ротшильдам.

Заколдованный круг.

Чтобы разомкнуть его, Витте направил в Париж очаровательную княгиню Витгенштейн, которая выполняла некоторые сугубо секретные поручения министра финансов.

На одном балу княгиня танцевала белый танец с Морисом Ротшильдом и завела с ним разговор на ту же тему.

Банкир, очевидно уже получивший инструкции из Нью-Йорка, твердо и недвусмысленно ответил:

– Тгор tard, madame, et jamais avec les Romanoff.[171]

16

He было ли в этих словах некоего зловещего пророчества? Не ощущался ли глухой намек на начало конца: «Слишком поздно… и никогда с Романовыми!»

Как бы то ни было, подземные толчки уже сотрясали семейное благополучие Дома Романовых. Мария Федоровна, по слухам, сделалась очень нервна и, одеваясь, колола горничных булавками за нерасторопность и сердилась на них. Царю даже приходилось одаривать прислугу, чтобы она терпела августейшие капризы. Императрица нервничала не зря. От сына великого князя Владимира Александровича, тринадцатилетнего Андрея, смышленого мальчика, который состоял при ней как бы в должности сплетника, она узнавала все новые подробности романа ее Ники с Кшесинской, о чем судачили в городе.