Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

Начались случайные и неслучайные встречи.

Через два дня Кшесинская с сестрой ехала по Большой Морской улице, и у Дворцовой площади их обогнал в своем экипаже цесаревич. Он узнал Матильду, обернулся и подарил ей долгий взгляд. А затем, гуляя по Невскому, она как-то проходила мимо Аничкова дворца и увидела наследника и его сестру Ксению. Словно маленькие дети, оставленные взаперти взрослыми, они разглядывали прохожих из-за высокой каменной балюстрады, окружавшей дворец и сад. Юное сердце Матильды не требовало большего…

Когда она поступила в императорскую балетную труппу, то мечтала только об одном – увидеть цесаревича во время представления, а может быть, даже встретиться с ним. Ведь по принятому обычаю император, сопровождаемый великим князем, поднимался на сцену в антракте перед большим дивертисментом и беседовал с актерами.

Ее мечта скоро сбылась. И в первый день появления в театре царской фамилии, и во время каждого спектакля наследник приходил за кулисы и разговаривал с Матильдой. Чувство, вспыхнувшее при первой встрече, затопило ее сердце. И когда однажды цесаревич сказал, что отправляется по настоянию отца в кругосветное путешествие, она уже знала, что любит его.

Близкий знакомый Матильды красавец гусар Евгений Волков, входивший в свиту наследника, передал балерине его просьбу встретиться с нею перед отъездом. Но тогда еще Ники опасался появляться в доме ее родителей, а устроить свидание где-нибудь на стороне оказалось сложно и даже опасно. Кшесинская даже не могла послать ему свою фотографию: единственная карточка казалась ей ужасной, и она не хотела показывать ее Кокр. Так Матильда про себя называла теперь цесаревича.

Когда наследник вернулся в Петербург, Кшесинская, чтобы встретить его, каждый день выезжала на набережную, зная, что и он ездит в то же время. То были встречи на расстоянии – обмен взглядами, многозначительные улыбки. Но она не могла от этого отказаться, даже получив препротивный нарыв на веке, за которым вскоре последовал другой, на ноге. Матильда стоически продолжала свои выезды, пока здоровье ее не ухудшилось настолько, что ей пришлось оставаться дома.

Она скучала у себя в спальне, одна, с завязанным глазом, когда вдруг услышала, что позвонили у входной двери. Горничная доложила, что Матильду желает видеть гусарский офицер Евгений Волков. Она попросила провести его в гостиную и вдруг увидела, что вошел не Волков, а цесаревич.

Кшесинская не могла поверить своим глазам или, вернее, глазу и была без памяти от счастья. Они впервые были одни и могли свободно поболтать! Как она мечтала о подобной встрече!..

На следующее утро Матильда получила от наследника записку:

«Я надеюсь, что Вашему глазочку и ножке стало лучше. Я плаваю в блаженстве после нашей встречи! Как только будет можно, приду опять.

Ники».

Потом цесаревич часто писал ей, рассыпая в своих письмах любовные намеки вроде цитаты из арии Германа в «Пиковой даме»: «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой!» В другом письме он упомянул о любви Андрия к панночке в гоголевском «Тарасе Бульбе». О любви, которая заставила забыть все, даже отца и родину. Тогда Матильда не поняла скрытого смысла его слов: «Подумай о Тарасе Бульбе и о том, что сделал Андрий ради его любви к юной полячке».

Царевич стал почасту навещать Кшесинскую, всегда вечером и обыкновенно с Михайловичами, как они называли между собой Георгия, Александра и Сергея, сыновей великого князя Михаила Николаевича. В этих вечерах для Матильды таилась очаровательная интимность. Михайловичи пели грузинские песни, которым выучились на Кавказе, где их отец был наместником более двадцати лет. К ним часто присоединялась ее сестра. Так как они находились в доме родителей, Матильда не могла предложить гостям ужин, но иногда исхитрялась угощать их шампанским.

Однажды после шампанского цесаревич взялся изобразить ее танец Красной Шапочки из «Спящей красавицы». Он взял корзиночку, повязал волосы платочком и посреди погруженной в полумрак гостиной исполнил и роль Красной Шапочки, и роль Волка. А в другой раз горничная объявила о приходе петербургского полицеймейстера. Император узнал, что его сын вышел из Аничкова дворца, и полицеймейстер счел своим долгом незамедлительно предупредить об этом цесаревича.

Если император своим крутым характером и походил на Тараса Бульбу, то было ли у наследника хоть что-то от самоотверженной любви к панночке Андрия? Вряд ли. А вот Матильда с ее тонким польским умом и коварством в характере в самом деле напоминала панночку. Она уже открыто говорила повсюду о своих отношениях с цесаревичем и даже утверждала, будто бы он упросил царя разрешить ему два года не жениться. Но мог ли великий князь решиться на столь отважный шаг? Зная его слабохарактерность и панический страх перед отцом, близкие ко двору лица полагали, что он просто обманывал свою Малю.

Эти люди вообще сомневались, способен ли цесаревич на подлинно глубокое чувство. Сперва пламенно влюбился в сестру Вильгельма II принцессу Маргариту, потом увлекся Алисой Гессенской, далее публично заявлял, что-де нет лучше в мире женщин, чем японки. А теперь вот написал Кшесинской, когда говел на Великий пост, что от нее без ума, но скоро оскоромится и вот тогда они «заживут генералами». И Матильда тотчас же сделала так, чтобы содержание записки стало известно великосветским сплетникам. Балерина, конечно, прекрасно понимала, что не может стать его женой, но горда была уже своим положением особы pour le bones grâces.[169] А государыня под различными предлогами старается не отпускать сына из Ливадии в Петербург, чтобы он не очень уж увлекался балетом, и таит все от царя.

В столичных салонах судачили об императрице, жалели ее и мешали правду с небылицами. Сплетничали, будто государь увлекся юной княжной Долгорукой и что это фатально для сына Александра II, будто бы охоты на лосей и кабанов в Славунке и Лисино под Петербургом устраиваются исключительно для свиданий государя с ней и что Мария Федоровна удручена горем.

Впрочем, неприятностей у нее хватало с излишком и без этих вымыслов.

Государыня, имевшая огромное влияние на царя, теряла веру в его окружение. Сперва она считала очень надежным министра внутренних дел графа Толстого, а затем все свое доверие перенесла на Ивана Николаевича Дурново. Но после взрыва газа в Гатчинском дворце, будто бы устроенного террористами, потребовала от Ивана Николаевича, чтобы его брат, директор департамента полиции Петр Николаевич Дурново был немедленно уволен. Министр тянул время, и в конце концов Мария Федоровна с гневом узнала, что не Иван Николаевич, выгораживавший брата, а Черевин подтолкнул императора к мысли об увольнении директора департамента полиции.

А дело было так.

Петр Николаевич весьма успешно ухаживал за одной дамой из высшего общества. Какое-то время эта дама относилась к нему весьма благосклонно, но затем завела роман с бразильским посланником. Как директору департамента полиции Дурново был подведомствен секретный «черный кабинет», о существовании которого Александр III в свое время узнал от графа Лориса. И вот, подстегиваемый ревностью, Дурново приказал по службе доставлять ему письма этой дамы к бразильскому посланнику.

Письма были настолько красноречивы, что не оставляли никаких сомнений в характере отношений дамы с послом. Взбешенный, Дурново поехал объясняться с дамой своего сердца. Та категорически все отрицала. Тогда Дурново бросил ей в лицо пакет ее писем к посланнику и уехал, неосторожно выпустив письма из своих рук. Дама не преминула пожаловаться своему новому покровителю.

На одном из придворных балов Черевин подвел посланника к государю, и тот рассказал ему всю эту историю. Александр III был возмущен. Он тут же подозвал к себе министра внутренних дел и громко объявил:

– Иван Николаевич! Немедленно убрать прочь этого дурака!..

Провал с директором департамента полиции не был просто частным скандальным делом.

В семейных разговорах император говорил, что революционеры вновь оживились, что они умело используют недовольство крестьян неурожаем, из-за чего голод охватил двадцать губерний, что среди террористов очень много евреев.

– Плеве докладывал еще несколько лет назад о польском террористическом кружке «Самоуправление» в Цюрихе. Но кто руководил им? Некий Исаак Дембо. Господь, верно, наказал его. Когда под Цюрихом он пробовал бомбы, предназначенные мне, ему оторвало обе ноги. А кто был заводилой в кружке Дембо? Сестры Гинсбург…

– Сашка! – задумалась Минни. – А нельзя ли договориться с ними?

– С ними нельзя. Это фанатики, – мрачно отрезал император. – А вот с теми, кто стоит за ними, с банкирами, которые оплачивают их деятельность, пожалуй, можно…

Эта мысль крепко запала в сознании царя.