Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

не стал в их жизни последним. Разматывая в памяти всю цепь событий, приведших тогда к катастрофе, Михаил лишь дивился тому, как много явных знамений давалось ему Небесами, чтобы предупредить о крайней нежелательности и самого замысленного похода, и любых рискованных поступков вообще в эти дни. Но все, что только ни случилось с ним на подъездах и подходах к Скнятину в устьях Нерли и Волнушки, откуда должен был начаться Волжский маршрут по Угличскому плесу, только подхлестывало его решимость добраться туда вопреки всему и даже побуждало проявлять незнаемую за самим собой бесшабашность. Ум просто отступил куда-то вглубь, уступив руководящую роль упрямству.

Разбираясь в случившимся в период с утра первого мая и до позднего вечера третьего мая, Михаил впервые осознал, что он вместе с Мариной и двумя их колли – Ньютой и Бетси – стал объектом прямого столкновения сверхъестественных сил противоположной направленности и в то же время ареной их собственной борьбы, накал которой все возрастал по мере приближения к той грани между жизнью и смертью, которую им едва не пришлось перешагнуть. Но тогда Михаилу и в голову не приходило, что движет его поступками – божественное или дьявольское начало. Взять хотя бы его упрямство. Его всегда надо было проявлять в любом походе, чтобы дойти до конца, но в этот раз он последовательно, шаг за шагом, превосходил в упорстве и самого себя, и все мыслимые границы.

Началось еще с Савеловского вокзала в Москве. Заблаговременно купить билеты на прямой поезд до Скнятина не удалось. Оставалось только ехать электричкой до Савелова с тем, чтобы там пересесть на другой поезд. В то утро – а было уже первое мая – обычно малолюдный вокзал оказался переполненным народом. За билетами на электричку выстроились длиннющие очереди. Михаил повез тележку с вещами к поезду. Собаки были при нем, Марина осталась стоять в очереди. К моменту отправления электрички она в вагоне не появилась. Еще через четверть часа Михаил перестал надеяться, что Марина с билетами успела сесть в хвостовой вагон. На счастье на всем пути до Савелова контролеры так и не появились. Но все равно ситуация крайне осложнилась. Надо было с дальней платформы где перевезти, где перенести упакованную байдарку и рюкзаки с вещами и продуктами на главную платформу, к вокзалу. Это было непросто само по себе, а тут еще нервничали и рвались с поводков собаки, которые места не находили без отставшей хозяйки. Михаил весь извелся, покуда не взял билеты на местный поезд, однако главное было еще впереди. Он ума не мог приложить, как один с такой уймой вещей, да еще и с двумя собаками, сумеет втиснуться в вагон, осаждаемый целой толпой желающих в нем уехать. Следующая электричка из Москвы, на которой могла приехать Марина, приходила в Савелово всего минут за десять до отправления другого поезда. И тем не менее, Михаил влез-таки с собаками и со всеми вещами в переполненный вагон, а затем вылез из него, пошел встречать Марину и успел с ней вернуться назад. Это уже показалось ему чудом. Они снова были все вместе и продолжили путь к своей цели. Но радость Михаила оказалась преждевременной. В Скнятине выгружалась едва ли не половина битком набитого вагона. В основном это были туристы и рыбаки с громоздким багажом. Высадка на перрон шла очень медленно и лишь когда почти весь народ вышел, в том числе и Марина с собаками, и Михаил выгрузил всего два рюкзака, поезд тронулся с места и неожиданно быстро набрал приличную скорость. Михаил без раздумья выбросил с площадки байдарочные упаковки. Рядом стояла проводница. Она с ужасом наблюдала за Михаилом, понимая, что вслед за последней выброшенной между путями вещью должен будет прыгать и он.

К счастью вагон был последним, и площадка была концевая, поэтому Михаил успел подумать, что попасть под колеса ему не грозит. Однако ни ему, ни проводнице не пришло в голову еще в момент отправления задержавшегося в Скнятине поезда дернуть стоп-кран. Наконец, настал миг решающего прыжка. Михаил, держась за поручень, спустился на нижнюю ступеньку, напомнил себе, что надо откинуться телом возможно дальше назад, а ногами после касания земли развить возможно большую скорость – и толкнуться от ступеньки. Он сумел откинуться назад и рванулся ногами вперед, но, едва успев сделать пару шагов, тяжело рухнул грудью на землю. Удар оказался основательным, но переносимым, и он сразу встал на ноги. В поле зрения попал удаляющийся вагон и лицо проводницы, свесившейся с площадки и смотрящей назад, на него. В груди что-то сильно болело примерно в области сердца. Михаил мотнул головой, вспоминая только что пережитое и двинулся назад собирать выброшенные вещи. Все-таки он не дал обстоятельствам разлучить себя с Мариной и собаченьками. Хоть это можно было считать удачей, как и то, что он не покалечился и не потерял ничего из вещей. Но кошмарный путь еще не закончился – от Скнятинского вокзала до воды надо было выматывающей силы вязкой песчаной тропой, местами слишком узкой для перевозимых вещей, тащить тележку со всем грузом. Однако, оказавшись, наконец, на берегу Волнушки рядом с железнодорожной насыпью, он чувствовал себя хотя и побитым и лишенным сил, но все-таки непобежденным. Пока он собирал байдарку, Марина приготовила на примусе яичницу и чай, и, может быть, не столько сама еда, сколько вид их первого бивака, на котором все выглядело как всегда, вернул ему уверенность и силы – вернул несмотря на то, что внутренний голос уже довел до его ума крайне важное предупреждение – кто-то или что-то весьма действенно препятствует тому, чтобы он своевременно принимал верные решения и тем самым заставляет его совершать экстравагантные до глупости поступки, хотя верные решения лежали буквально на поверхности – и, тем не менее, он их не находил. Ему бы попытаться понять, в чем тут дело, где коренится причина отказа умственных способностей, на которые он привык полагаться и которые до той поры не подводили, но нет. Голос напомнил об опасности и смолк, а сигнал так и не был воспринят разумом, как нечто сугубо серьезное. Мало ли, какие в пути встречаются трудности, на то он и считается опытным путешественником, чтобы находить некий выход из трудного положения, зная, что риска в полной мере все равно никогда не избежать.

Отдохнув немного после тяжелой дороги из Москвы, они отправились по Волнушке на север, туда, где она через несколько километров вливалась в Волгу. Там можно было устроить лагерь и даже остановиться на дневку. Грудь после удара о землю болела достаточно сильно, там даже прощупывался вздувшийся на ребре желвак, и все же Михаил мог отвлекать себя делами от боли. Следующий день они провели на месте. Боль в груди беспокоила меньше, просторы на Волге звали к себе, и еще раз переночевав, они третьего мая продолжили путь. Погода была ветреная, и Михаил вооружил байдарку парусами. На выходе из Нерльского залива стало ясно, что с норд-веста дует слишком сильно, но это был попутный ветер, и потому жаль было убирать или уменьшать парусность. Покуда они шли за цепью островов, отделявших от них основной Волжский плес, было еще ничего, но когда они выскочили на него, обнаружилось, что по нему гуляет уже довольно высокая и, главное, крутая волна. В таких условиях на фордевинде и бакштаге байдарка слушалась руля из рук вон плохо, стремясь привестись к ветру и подставить борт волне. После нескольких невероятно трудных возвращений на фордевинд, особо жестокий шквал сильно накренил снова оказавшуюся бортом к волне байдарку. Михаил кинулся, несколько мог, корпусом в противоположную сторону, но тут Ньюта решила подвинуться к подветренному борту, и судно легло парусами на воду, и все они – Михаил, обе собаки и Марина оказались в воде рядом с плавающей уже килем вверх байдаркой. Катастрофа, которая уже буквально десятки лет ходила рядом с ними, наконец, произошла метрах в трехста от левого берега и более чем в километре от правого. Память Михаила зафиксировала переворот в мельчайших подробностях – как он потравил во время шквала шкоты грота и стакселя, чтобы ослабить ветровое давление, в то же время изо всех сил выжимая ногой правую педаль управления рулем. Бешено полощущиеся паруса все равно забирали слишком много ветра, и тут Ньюта сместилась влево, и он понял, что уже ничего не сможет поправить.

Очутившись по горло в воде, Михаил лихорадочно соображал, что теперь делать, хотя давным-давно знал, что. Однако в этот момент, как это уже слишком часто случалось в данном походе, кто-то или что-то заблокировали нормальную работу его ума, хотя он отнюдь не паниковал – просто спасительные мысли находились под гнетом, из-под которого их было неимоверно трудно извлекать. Часто он доставал оттуда только обрывки нужных мыслей. Они побуждали к действиям,