Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

второй раз? – спросила Лика.

– Да. Правда, пока без бумаги.

– А кому она нужна, эта бумага? Вон мы с Володей тоже жили без бумаги. Сначала он не хотел. А потом, когда захотел, я не пожелала. Из принципа…При оформлении выезда за границу, в Брюссель в этот, у него чуть все не сорвалось. Холостого органы не желали выпустить, вдруг там останется. Еле доказали, что фактически мы муж и жена, просто я регистрировать брак пока не собираюсь. Это я на беседе сказала, когда меня вызвали. Пустили в конце концов…А ты счастлив?

– Счастлив.

– Ну, я и рада, что у тебя устроилось. Не будешь теперь такой сексуально-озабоченный, – улыбнулась Лика, вспомнив свое любимое определение.

– Будем думать, – ответил Михаил.

– А я о тебе часто вспоминаю. Ты не пропадай. Захочется с кем-то поделиться, посоветоваться о чем – я о тебе вспоминаю. Вот ни о ком другом, а именно о тебе. Прямо как о близком родственнике.

– А мы с тобой и впрямь теперь родственники, – подтвердил Михаил. – Можем делиться друг с другом, не раздумывая, выгодно ли это делать. Скажи, действительно никто другой у тебя подобного не вызывает?

– Другой? Нет.

– Ну, будем родственниками и дальше, – сказал Михаил, придвигаясь к Лике.

Они поцеловались.

– Но тогда и зови меня, если понадоблюсь, – добавил он.

– Конечно. Какой может быть разговор?

Говорила она, как и раньше – чуть глуховатым, но глубоким и грудным голосом, слегка разделяя фразы. Не то от раздумья, не то из-за легкой одышки. Хорошо было слушать ее.

Глава 13

Михаил не сразу очнулся от воспоминаний. Исключительные женские достоинства Лики вот уже четверть века не тревожили его, а вот вспоминать о них и вообще о связи с ней каждый раз бывало приятно.

Марина с самого начала знала о Лике и никогда не корила его, как впрочем, и за других близких с ним женщин. Да и за что, собственно, было корить? За то, что они с Мариной не познакомились друг с другом раньше? Но сие от них не зависело. Какой-либо выдающейся испорченности в связях с бывшими любовницами не подхватил и сам как будто не проявил.

Зато ко времени знакомства с Мариной он стал практически свободен почти от всего и всех, если не считать того, что формально еще продолжал числиться мужем Лены. Но и у Лены к тому времени, как и у него, уже шла особая личная жизнь, и оба они не в свои дела серьезно не вмешивались. Лена, правда, иногда пыталась вставлять в обычные разговоры словесные шпильки по поводу его похождений, но Михаил на них не отвечал. Ему было глубоко безразлично, что она думает о связях – ведь вернуться к прежней жизни не стремились ни он, ни она. А потому ее ирония, как и попытки уличить его в чем-то, скорее смешили его, чем раздражали. Особенно потому, что по прихоти Судьбы (то есть совсем не по прихоти, а по Воле Небес) Михаилу стало известно о связи Лены с сотрудником ее института буквально с первого дня.

Тот день не предвещал никаких открытий. Михаил, ни о чем не думая, шагал по Кировской (ныне снова Мясницкой), когда вдруг какая-то сила заставила его резко повернуть голову и посмотреть через витрину внутрь кафе. Первое, что он увидел, побудило его остановиться и даже поднять в приветствии руку, поскольку там почти ему навстречу шла его законная жена. Однако почти сразу обнаружилось, что она шла совсем не к нему, а к Эдику Молодцову, с которым Михаил был немного знаком и чьи ироничные и умные стихи и песни считал весьма удачными. Эдик уже сидел за столиком, и его лицо, немного смущенное и в то же время явно победительное, совершенно определенно говорило о том, что он доволен собой и тем, как только что сдал экзамен по овладению новой женщиной. В один момент все стало потрясающе ясно. Они зашли в кафе, чтобы отпраздновать удачное сближение. Первым чувством, которое целиком захватило все существо Михаила, к его немалому последующему удивлению, был жгучий стыд. За себя, за то, что их видит. За свое приветствие. За то, что захваченные радостью любовники могут его заметить и подумать, что он выслеживал их. Михаил поспешил уйти, пока его не заметили, все еще переживая свой стыд и по-прежнему удивляясь ему, долго шел до дому пешком, так что Лена оказалась там даже раньше его. Неужто ему до такой степени претила вероятность выслушивать какую-то оправдательную ложь, которую так трудно выдавливать из себя, особенно экспромтом, заботясь о ее убедительности и добиваясь на самом деле очевидного обратного эффекта?

Дома Михаил ни словом не обмолвился о своем открытии. Убедился только, что Лена действительно не голодна, так что ей совсем не пришлось ему врать. И она пребывала в уверенности, что он ничего достоверно не знает, до того самого дня, когда они пришли в суд подавать заявление о разводе. Тут уж пришлось удивляться Лене. Во-первых, тому, что Михаил даже не поинтересовался, за кого она собирается замуж. (Пришлось самой сказать, что за Эдика Молодцова). Во-вторых, тому, что длительная связь с Эдиком для Михаила была не новость (тут уж он сказал, каким образом узнал о ней с первого дня). В-третьих, тому, что несмотря на свою осведомленность, Михаил вовсе не считал, что она обязательно выйдет за Эдика (мало ли – вдруг за кого-то другого). Вот это уже не только удивило, но и покоробило Лену. Как и то, что он на этот счет ни разу не заговорил с ней. Даже после того, как удостоверился в том, что Лена сама собиралась уличить его во вранье – точнее было бы сказать – во вранье с сексуальной подоплекой.

Это было примерно за год до конца их совместной жизни под общим кровом. В канун одного из выходных дней Михаил сказал Лене, что поедет перед походом в Карелию повидаться с дочерью на Истринское водохранилище. Аня жила там в туристском палаточном лагере вместе с одноклассниками. В ответ Лена сообщила, что поедет к приятелям на дачу. Однако поехала она не к приятелям, а на Истринское водохранилище, и была заметно поражена, что встретила Михаила именно там, где он сказал. Он понял, что у нее не было никаких сомнений, что она сможет уличить его во лжи и использовать данный случай как повод для того, чтобы сделать его единственным виновником развода. Кому она собиралась предъявить доказательство собственной невиновности, и вообще кого, кроме них, должна была интересовать причина прекращения супружеских отношений, Михаил так и не догадался. Но факт оставался фактом – Лене хотелось иметь предлог для предъявления претензий. Пришлось ограничиться взаимным признанием в суде о фактическом распаде семьи и взаимном же нежелании ее восстановить.

Словом, развелись они спокойно и пристойно, без материальных претензий друг к другу. Лена даже не поднимала вопрос об алиментах на Аню, уверенная в том, что Михаил и так будет платить. Они прожили вместе шестнадцать лет, и тысячи нитей, которые связали их за это время, надо было рвать, и, несмотря на всю их взаимную готовность сделать это необходимое дело, оно для обоих оказалось непростым. Их прежняя мечта прожить всю жизнь вместе потеряла смысл. Предстояло попытаться осуществить ее с новыми партнерами, не имея гарантий, что вторая попытка у каждого из них будет удачной, несмотря на то, что они оба вполне определились с тем, кто кому нужен. Михаилу – Марина. Лене – Эдик.

Враждебности не проявила ни одна из сторон. Эмоциональных потерь Михаил почему-то не ощущал и надеялся на то, что и у Лены будет примерно то же, но узнавать, так ли это, у нее самой совершенно не стремился. Как и ожидалось, Аня взяла сторону матери, поскольку в Ладожском походе сразу поняла, что отца с Мариной связывает отнюдь не только туристский интерес. Однако скоро отношения с дочерью восстановились. Михаил не мог сказать, что они стали очень близкими, однако искренними и сердечными сделались вновь. Короче говоря, больших потерь они избежали. А приобрели гораздо больше, чем потеряли. Во всяком случае, в своей удаче Михаил был абсолютно уверен; что касается Лены, то через Аню до него доходило, что иногда (и не очень редко) она сообщала новому мужу, что то-то и то-то прежний муж делал лучше нынешнего. Но это-то как раз можно было считать мелкими издержками, хотя радости Эдику они не добавляли.

У Михаила с Мариной, как и у нее с ним, подобных проблем не возникало. Ну, а потом, спустя годы, если не совсем забылся свинский поступок Лены, когда она не поздоровалась с Мариной в вагоне перед отъездом Ани, Коли, Марины и Михаила в Ладожский поход, то во всяком случае он отступил в такую даль памяти, что практически перестал влиять на отношения между собой обеих жен Михаила – нынешней и прежней. Лена, правда, по инициативе Ани, даже пригласила Марину прожить целый сезон в ее загородном доме, пока у Горских не появился свой, вместе с двумя внуками – сыном Ани и дочерью Коли – поскольку Марина в тот год как раз вышла на пенсию и оказалась практически единственной во всех заинтересованных семьях, кто все время мог находиться на даче с детьми.

Тот весенне-летний сезон начался для Михаила и Марины майским походом, который лишь чудом