Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

ДЕЛАТЬ с тем, что полагалось бы делать, но почему-то БЫЛО НЕЛЬЗЯ вот так, сходу, и не потому что он боялся не возбудиться, а потому, что с достойной женщиной ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ? Момент, когда надо было определенно ответить себе на данный вопрос, неумолимо приближался, но он не знал, не находил ответа. Проводить ее до дому? А там что? Может быть, и ей так же трудно, как и ему, будет признать вслух, что она все заранее знает и готова, и за ней не надо ухаживать, чтобы получить право сблизиться именно так, как традиция и нечто целомудренное, остающееся жить внутри несмотря на весь сексуальный опыт, требуют от уважающих друг друга людей? Каково ей будет переступить через это? Неужто проще, чем ему? Вряд ли. Глаза не могли обмануть. В них Михаил видел ожидание, но не абсолютную готовность действовать без проволочек – лишь бы скорей.

Преодолевая в себе дикое неудобство и неловкость за себя, Михаил возле дверей метро (ему туда без Лики было не надо), склонился перед ней в почтительном поклоне и попрощался. Лика сделала вид, что не удивлена, и попрощалась как будто тоже сердечно.

На следующий день его посетила не скрывавшая своего удивления Татьяна Кирилловна, уже явно распросившая Лику, как пошло дело после метро. – «Никак», – ответила та, ничуть не греша против истины. Не дожидаясь вопросов, Михаил объяснил: «Она мне показалась очень приятной, можете поверить. Но именно из-за этого я не смог перешагнуть через то, что обычно предшествует сближению. Я сам от себя такого не ожидал, но теперь вижу, что и ее, и мое достоинство требуют какой-то постепенности или, по крайней мере, какого-то общепринято уважительного повода, чтобы я мог естественным образом пригласить ее.

– Я могу передать ей это? – спросила Татьяна Кирилловна.

– Конечно. Со своей стороны обещаю не затягивать с поводом – в надежде, что буду прощен.

Очевидно, объяснение Михаила было принято с пониманием, потому что когда Михаил через некоторое время пригласил Лику в ресторан обмыть только что полученную им как экспонентом бронзовую медаль ВДНХ с причитающейся к ней премией от главвыставкома, она без раздумий согласилась. Сначала они пошли было в «Прагу» – но туда не попали – перед закрытой дверью стоял уже длинный хвост желающих, и тогда Лика предложила поехать на ВДНХ, в центре сейчас все равно никуда не попасть, а там полно ресторанов и в это время они малолюдны. Да и где обмывать медаль ВДНХ, как не там, где ею наградили?

Так они и сделали. Михаил не запомнил названия ресторана, в котором действительно было полно свободных мест, да оно и не имело никакого значения, потому что его по очереди обслуживали центральные рестораны Москвы, и сегодня дежурил персонал «Метрополя». Они хорошо провели время за обедом с хорошим вином и непринужденным дружеским разговором. На обратном пути к выходу из выставки Михаил в узкой темной аллее впервые привлек и поцеловал ее, и она ответила на поцелуй с готовностью. По мере приближения к главному выходу они целовались все чаще. Спустившаяся темнота помогала им чувствовать себя свободней. Домой он ее отвез как само собой разумеющееся. И вот он оказался, наконец, в ее квартире, где уже мечтал быть по праву возлюбленного и влюбленного, а не просто так – на основании информации о взаимной потребности. В прихожей Михаил обнял Лику сзади за плечи. Она повернулась, и они стали целоваться, но тут какой-то стопор сработал уже внутри нее, и она с изумившей его силой почти оттолкнула его от себя, несмотря на то, что он сопротивлялся как мог. Он выпустил Лику из объятий с сожалением, но без обиды. Видно, время ее желания еще не пришло. Она имела право идти к сближению так, как ей хотелось. Да и его иное не устраивало бы. Но он уже действительно радовался тому, что Лика стала ему желанной.

Еще через какое-то время Михаил вместе с Ликой был приглашен в выходной день к ее старой подруге и сотруднице Тамаре, которая теперь работала в их институте, и эта встреча тоже прошла хорошо. Лика осталась там ночевать, и потому провожать ее не пришлось, но неделю спустя он уже был званным гостем в ее квартире. Лика приготовила обед, а Михаил пришел с вином. После одного из тостов в честь достоинств хозяйки Лика призналась, что в прошлую встречу у Тамары поняла, что «сможет с ним».

– Так не будем больше откладывать? – прямо спросил Михаил.

Наступило молчание. Михаил терпеливо ждал приговора.

– Ладно, – наконец, решила она. – Сам выбирай. Я еще не очень хочу, но раз настаиваешь, согласна. Только смотри – если что, потом не обижайся. Пеняй тогда на себя.

Она дала ему поразмыслить. Потом строго спросила:

– Ну как?

– Хочу сейчас. И терять тебя не желаю.

Лика не ответила. Она стояла посреди кухни, глядя мимо него и, наверно, даже сквозь стену. Видно, у нее еще не кончились колебания. Но вот, словно отринув от себя последнее сомнения, она тряхнула головой и произнесла:

– Нет, пойдем!

Михаил встал из-за стола и обнял ее сзади. Лика освободилась одним коротким движением своих округлых и полных плеч и пошла в комнату. Заглянув туда, Михаил убедился, что Лика начала разбирать постель и сказал:

– Я пока в ванную, ладно? – и ушел не дожидаясь ответа.

Выходя оттуда после душа, он столкнулся с Ликой. В узком коридорчике не пришлось прибегать к каким-либо ухищрениям, чтобы прижаться к ее груди – на такую грудь архитекторы, безусловно, не рассчитывали. Просто не могли. Даже Рубенс – и тот бы, пожалуй, не смог. Не то, что современные архитекторы.

Протиснувшись боком мимо остановившегося Михаила, Лика без всякого выражения сказала:

– Идите, раздевайтесь и ложитесь. Я сейчас.

Он не стал выяснять, с чего это вдруг она опять перешла с ним на «вы». Имело значение совсем другое – «раздевайтесь и ложитесь»! И еще то, что на ней уже был халат, а не костюм.

Свет в комнате оказался выключен – видимо, специально. Слабое сияние просачивалось в комнату с улицы через занавески там, где плотные шторы не перекрывали их. В комнате было свежо.

Михаил лежал под одеялом, согревая постель и прислушиваясь к падающим в ванну струям воды. Он ощущал новую для себя мягкость ложа и аромат белья. И его сладко томило ожидание близости с женщиной, которой еще не знал.

Вода перестала шуметь. Послышалось шуршание простыни, которой вытиралась Лика. Потом все смолкло, но она все не шла. Михаил подумал, что сейчас она может разглядывать себя в зеркале прежде чем выйти к нему – лицо, грудь, прическу. Жаль, но зеркало в ванной было слишком мало, чтобы вместить в себя такую женщину всю целиком. Для этого надо было глядеться в другое зеркало, висевшее в прихожей, где она отражалась бы в полный рост – замечательно красивая женщина в полной зрелости, знающая, что при ней есть и остается и что уже может начать уходить.

Но в прихожей было темно. Что-то ее все же задерживало. Контрацептивы? Сомнения? Нет, сомнения вряд ли. Решившись, она по своему характеру должна была пойти до конца – это здорово чувствовалось в ней. Да и кормила она на ночь мужика как на работу.

Но вот щелкнула задвижка. Лика вышла в коридор. Послышалось шарканье шагов, довольно неожиданное для такой сильной женщины, но тут же подумалось, что на ней просто ночные туфли без задников.

Она появилась в дверном проеме, резко повернулась, шагнула через порог, бросив короткое: «Не смотрите!» (снова на «вы») – хотя на ней все еще был халат.

– Еще чего-не смотреть! – радуясь ее появлению, отозвался на ее требование Михаил.

– Разлегся тут, – с напускной строгостью и недовольством заметила она и еще плотней задернула штору на окне. Вдруг сразу перешла на другой тон.

– Я сниму шиньон, чтоб не мешать вам.

Послышалось шуршание снимаемого халата, стук шпилек, падающих на стекло. Затем совсем рядом с постелью раздалось повелительное:

– Подвиньтесь! А то разлегся тут один!

Все-таки она была здорово взвинчена, если так часто путала «ты» и «вы». Михаил отодвинулся вглубь и распахнул перед ней одеяло.

– Нахал. Разлегся тут… – начала она

– …как в своей постели, – досказал Михаил.

– Конечно, нахал! – подтвердила она с вызовом, очевидно, рассчитывая, что Михаил примется ей возражать.

Однако он промолчал

– Не смотрите на меня! Все пялится, пялится!…

– Так темно же! Что тут увидишь? – удивленно сказал Михаил

– Я уже говорила. Сказала не смотреть – значит все, – отрезала она.

Михаил, конечно, смотрел. Темнота не могла погасить всю белизну ее тела. Наконец, она придвинулась вплотную. Обильная нагота повернулась к нему другой стороной. Кровать справа от Михаила мягко и глубоко просела. Он потянулся к Ликиному лицу. На это последовало:

– Сразу целоваться лезет.

Лежите спокойно

Правда, давайте спокойно полежим.

Думает, легко привыкнуть к мужчине.

– Не думаю. К женщине тоже непросто привыкнуть.

– Не думаете – и ладно.

Думает, если я сразу пришла, значит, все можно!

– Лежи, – прервал ее Михаил. – Ничего я такого не думаю.

– И чего это я вам «вы» говорю? – вдруг спохватилась она.

– Не знаю. Раньше все время говорила «ты». Я не просил менять обращение.

– Нахал! Позволяет себе фамильярность.

– Ну нет,