Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine

— Кое-кто говорил мне, что мой привал на перекур будет первым! — вместо того, чтобы спорить с инопланетным созданием, свалившимся на голову ещё в далеком восемьдесят третьем году, Лиза обнимает парня, проводя холодной рукой по согнутой спине, и не спешит рассказывать, кого опять вспоминала. Но у Лизы есть Космос, и она не хочет думать о тревогах, охватывающих существо так внезапно и непрошено. — Ну… чего ты, неугомонная? Пойдем меня просвещать?

— Давай, солнце, торопись, — Лиза на сто процентов уверена, что, Космос, скорее, весь вечер будет изучать узор на её новом сарафане, чем звуки музыки, разносившиеся по концертному залу, но всё же они идут вслед за Беловым, — тем более надежды я не теряю… что все полезно.

— К напомаженным на скрипочке лабать не пойду! Ни слуха, ни голоса!

— Скажи ещё, что медведь в детстве на ухо наступил.

— Нет, пчела одна знакомая тебе укусила.

— Да не отдам я тебя ни в какие консерватории!

— Мне зрелищ всяких и без этого по жизни позарез.

— Страна же такого не выдержит!

— Ладно, пошли искать нашего интеллигента, поржём хоть…

Саша, переминаясь с ноги на ногу, дожидался зазнобу у большой лестницы, сминая в ладони краешек газеты, в которую завернул неброские астры. Парень, мысли которого денно и нощно занимали схемы, достойные главных воротил подпольного мира столицы, выглядел всклокоченным, как юный птенец, выпавший из гнезда.

Прежде Лизе приходилось видеть такого зелёного и беззащитного Сашку в далёком восемьдесят шестом году под сенью школьного вяза. Тогда Белов впервые серьезно влюбился. В девушку классической красоты и высоких моральных качеств. Чем обернулась короткая история любви друга детства, Лиза не могла вспоминать без содрогания. Как и горящие глаза Ленки, темной ночью восемьдесят восьмого, кричащие о ненависти.

— Как вспомню, к чертовой матери… — Космос и Лиза наблюдали за Сашей и Ольгой из-за угла, не спеша нарушить их уединение. А заодно и своё. — Что она пиликала как дятел, когда я на твои восемнадцать от похмелья подыхал, то всё, отпаивай боржоми.

— Да тебя от любой музыки тогда воротило.

— Я вообще против пыток!

— Гуманист нашёлся.

— Ты чего там на своем долбанном юридаке делаешь? Ворон считаешь? — Космос пытался воззвать к совести своей неугомонной бестии, используя однажды услышанный в программе «Время» аргумент. — А СССР конвенцию против пыток, меж прочим, подписал!

— И там ни слова про бухих драконов, огнедышащий ты мой!

— Таковы реалии. Ты учись, запоминай, адвокатом будешь!

— Почему не прокурором?

— Чтобы меня зашерстили, нахер?

— Типун тебе! Блин, пока языками мололи, все разбежались, где этот зал?

— Найдем! Без нас не начнут.

Лиза не могла сказать, что происходящее на сцене не давало вспомнить, что по левую сторону от неё восседают два ценителя, с завидным упорством и громким шепотом обсуждающие насущные дела, решать которые забились уже завтрашним утром. С одинаковым безразличием Павлова понимала и принимала прелесть «Времен года», разыгрываемых на скрипочке усердным высоколобым студентом, и проблемы новой подконтрольной автомойки, успевшей проесть у Космоса невидимую плешь.

О темной стороне занятий самых близких её кругу людей, заставляющей нередко выводить на стрелки помятые «девятки» и битых жизнью бойцов, Лизе приходилось догадываться самой, по обрывочным отголоскам, разносящимся из кухни почти каждый вечер.

Холмогоров боялся, что его девушка начнет разбираться в этих перепутах не хуже его самого, и поэтому оставлял для неё малую часть, увенчанную успехом, который стал сопровождать «Бригаду», действующую так, как и когда-то загадывал Кос, на четыре головы. О том, что Белый забрал бразды правления в свои руки, всегда оставляя за собой последнее слово, Кос предпочитал умалчивать, но продолжал иметь на всё своё мнение…

Скрипачке Суриковой ещё предстояло осознание открываемой дороги, на перекрестке которой она и встретила Сашу Белова. Встретила в самый тревожный момент его жизни, когда судьба не оставляла шанса подумать, чтобы вернуться к прежним идеалам. Сашка не станет изучать вулканы, как когда-то обещался при знакомстве с Ольгой, и он не будет соскакивать, точно зная, что перекрыться нет шанса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Белов заискрился, как пожар, и не собирался останавливаться на ступени, достигнутой в провинциальном Среднеуральске. Но Оле неведомы масштабы, в которых действовал симпатичный ей Саша, и она продолжает витать в облаках, улетая за звуками скрипки. Она внимательна к своему инструменту, у неё ловкие музыкальные пальцы и вся она поглощена своей игрой, пусть и бросает украдкой взгляд в зал, на восхищенного Александра.

Ольга влюбилась в него вопреки сложившимся обстоятельствам и ориентировкам, украшавшим каждый забор Москвы и Московской области осенью прошлого года. Именно ради неё Саша рискнул и пренебрег предостережениями Космоса: высиживал битые часы на концерте, дожидаясь услышать капризные звуки скрипки Суриковой. Побежал на кишащий ментами рынок, чтобы починить сломанную туфлю Ольги.

Дожидаясь электрички до Дубны, Оля увидела злосчастный фоторобот, а последующие спасительные бега Белова разлучили их на целых полгода. Но всё же Ольга поверит доводам Пчёлы, нашедшего её под Новый год, и с искренним облегчением наберёт незнакомый иногородний номер. Насыщенные глаза скрипачки светились от подъёма, который возносил её до небес, и Лиза могла предвидеть, что чувствует миловидная поселковая мечтательница.

Однажды Елизавета и Ольга почти наверняка не сойдутся во мнении, правильной жизнью ли живут их спутники. Две сироты, потерявшие родителей при трагических обстоятельствах, не одинаковы в своём положении. Но до этого ещё далеко….

Хотя бы потому что выпускнице консерватории Суриковой наперебой кричат «Браво», хваля её совершенную игру на скрипке, а Космос Холмогоров, не отрывающий руки от изящной талии студентки юридического института Павловой, действительно разглядывает узор её яркого цветастого одеяния. И Лиза интересна ему куда более чем вся консерватория, Москва и чувства Саши и Ольги вместе взятые.

***

Пачка «Самца» расходовалась предательски быстро. Хотел — курил, не хотел — все равно курил. Кажется, что это и есть девиз Пчёлы, который протирает старые джинсы, выстаивая лишние минуты у дома на улице Патриарших. К таким подъездам, у которого стоит он, нередко подъезжают служебные «Чайки» и «Волги», перевозящие лиц высокопоставленного ранга, а Пчёла, с его-то свиным рылом не слишком подходит в этот калашный ряд.

Он не сын профессора астрофизики, и даже не внук председателя исполкома Здорового «Линкольна», разукрашенного заморским художником, у него нет. Родители его — простые рабочие завода, живущие от получки к получке, в совокупности рублей на триста в месяц. От них он и научился так четко считать деньги. Со временем, особенно когда из Среднеуральска вернулся Саня, финансовые умения Пчёлы только служили на руку.

Зоны влияния расширились, как и возрастал авторитет, приобретенный после присоединения к движению Белого, но Витя по-прежнему не мог рассчитывать на то, что серый дом на Патриарших ему улыбнется. Хотя бы улыбкой загадочного сфинкса.

Не то, чтобы Пчёла переживал, что его не поймут или скажут, чтобы со своей рыжей мордой он валил куда угодно. Но где-то в области грудной клетки что-то обречённо покалывало, и, наверное, тому виной не пиво, не сигареты и не чрезмерная увлеченность формами Натахи Запольской, простой девахой с нашего двора, которая не требовала от него постоянных заморочек. Просто отличная «пятерка», круче рыжей с буферами, одной из хорошо знакомых Пчёле пловчих.

Он не звонил Софке неделю. На укоризненно склоненную голову сестры, смотрящую в его сторону, Витя уверял, что все идёт по плану, и продолжай, Лизка, смотреть на мир сквозь призму Космоса. А Пчёлкин решит, что делать дальше, когда чувства, неведомо возникшие под зелёным взором симпатичной брюнетки, заставили его приобрести привязанность на свою голову. Вите не все равно, что друг Пума приносит Софе кассеты с писклявыми песнопениями Сандры, которые слышны из каждого утюга.