Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав

— Да.

—

Иди.

На кухне он рассказал Никитичне разговор с лавочником.

—

Ты, Родя, иди, — сказала повариха, — отдохнёшь маленько, сил наберёшься. Успеешь наработаться.

—

Как же я пойду, я и рыбачить не умею, я только с удочкой, а они сеткой рыбачат.

—

Там ума много не надо, это не поле пахать, будешь помогать Митричу, он добрый дядька. Он справляется один, а вдвоём подавно справитесь. Подожди его здесь, он скоро придёт, рыбу принесёт, а я тебе приготовлю котомку. По утрам будешь брать еду на весь день, а там уж сам справляйся.

Митрич пришёл со своей корзиной, которую подал кухарке, а сам присел на завалинку. Поварихи не было несколько минут, она подала старику корзинку, в которой вместо рыбы лежал свёрток.

—

Митрич, возьмёшь с собой парнишку, Илья Саввич попросил.

—

К чему? Я и один управляюсь.

—

Возьми, сирота-парнишка, не след обижать, подкормится да отдохнёт подальше от хозяйских глаз, а то умаялся.

—

Ну, раз барин просил, тогда что ж, тогда пойдём. Как кличут тебя?

—

Родька, — пробормотал парнишка.

Ему совсем не нравилось, что с ним обращаются, будто с маленьким, не понравилось и то, как старик посмотрел на него, словно на дырку в заборе.

—

Родион, значит. Ну-ну. Бери, Родион, корзину да пойдём отдыхать.

Они так и шли по деревне: впереди старик, за ним с котомкой за плечами и с корзинкой в руках шагал Родион.

Лодка-долблёнка с нарощенными бортами лежала на песчаной косе, привязанная верёвкой за валёжину. Митрич отвязал лодку и столкнул её на воду. Родион, привыкший к самостоятельности, быстро бросил поклажу в лодку и пристроился рядом. Старик удивлённо посмотрел на мальчишку и покачал головой.

Через четверть часа они уже пристали к небольшому островку. Здесь для лодки был вбит кол, за него привязывали верёвку, а дальше еле приметная тропинка вела к небольшому шалашу в глубине острова. Шалаш, построенный из жердей, был покрыт лапником, внутри устелено тоже лапником и сеном. Трава возле шалаша выкошена, чтобы меньше водилось комаров-кровососов. Недалеко было кострище, ещё дымившееся, рядом сложен сушняк. Вытащив из шалаша котелок, Митрич подал Родьке:

—

Принеси воды, сейчас чаю сообразим. Любишь чай?

—

Пью.

—

То-то, что пью, чай понимать надо. От чая вся сила у человека. Я чай сам делаю.

Митрич взял котелок, положил в него разных травок и повесил на костёр.

—

Это хорошо, что ты не шибко разговорчивый, а то я не люблю, когда много шуму — и всё без дела.

Когда Родька попытался отнекиваться от чая, Митрич насильно всучил ему кружку и сказал:

—

Горячий. Ты, парень, смелей будь. Сказано тебя подкормить, вот и будем кормить, через неделю не только одёжка, а и щёки потрескаются, — сказал он и ухмыльнулся своей шутке.

После чая старик полез в шалаш:

—

Ты, Родион, натаскай дров, тут они по всему острову, а потом тоже поспи, у нас вся работа будет ночью, уж тогда не зевай.

Родька, не привыкший к безделью, пошёл осматривать остров, заодно поискать дров. Остров был небольшой: с одной стороны весело журчала по камушкам маленькая протока, с другой стороны катила свои воды своенравная Бирюса. Вскоре Родька нашёл место, где рыбачили удочками. Здесь у самого берега раскинулась большая валёжина, наполовину засыпанная песком, перед ней виднелись рогатульки для удочек. Недалеко от воды стояли и удочки, прислонённые к черёмухе. Так делают те, кто рыбачит постоянно в одном месте. Рядом лежал грубо сделанный туесок из бересты. В сырой старой листве, в середине черемушника, нашлось много червей. Родион, не веря тому, что он всё это делает, сел на валёжину и забросил удочку. Клевать стало сразу, правда, ловилась средних размеров рыба: елец, окунь и пескари. Родион потерял счёт времени и остановился только тогда, когда длинная сниска — прутик, на который надевали пойманную рыбу, оказалась полной. Родька поставил удочку на место и, взяв рыбу, пошёл к шалашу. Митрич спал, похрапывая. Парнишка положил рыбу в котелок, натаскал сушняка и тоже прилёг у костра. Уснул он быстро и проснулся от вкусного запаха. Митрич варил уху.

—

Молодец, хорошо наловил, теперь и брюхо порадовать можно.

Они ели уху из одной миски с хлебом и солёными огурцами. После

ухи опять пили чай.

—

Ты, что ж, совсем один? — поинтересовался старик.

—

Старший брат у меня есть, Евсей.

—

И где он сейчас?

—

Он с мужиками ушёл в верховья Бирюсы, вернётся только зимой.

—

Слыхал. Три подводы пошли на верхи. Слыхал, — Митрич пошевелил угли в костре. — Поплывём сети ставить, как сумерки придут, ранее не следует, а потом рано утречком снимем сети, соберём рыбёшку — и вся работа. Я ить тоже как бы сирота, никого нет. Ни жены, ни детей. Так получилось, никто не виноват, чего тебе рассказывать, мал ты ещё, не поймёшь. И ни к чему.

Родион сидел на вёслах и подруливал лодкой, Митрич «травил» потихоньку сеть. Справились быстро, ещё и стемнеть не успело.

Утром с полной корзинкой рыбы они шагали к дому лавочника, но уже рядом. Никитична накормила их отдельно от других работников и положила еды на двоих в один свёрток.

Через месяц Родион вернулся на работу к Хрустовым: пришла пора сенокоса, и рабочие руки были в цене. Родька на лошади таскал волокуши. К хомуту с одной стороны была привязана длинная верёвка, которую заводили вокруг небольшой копны и как бы опоясывали её. Затем копёшку срывали с места и тащили к большому стогу — зароду, который складывали на открытом солнечном месте. Мужики длинными самодельными трёхрожковыми вилами закидывали сено наверх, где его вершили специалисты. Хорошему зароду не страшен дождь, не намокнет сено и не почернеет.

В этом году впрок заготавливает сено Хрустов: зимой понадобится оно в большом количестве. Железная дорога подходит, мост через Бирюсу уже начали строить, лошадей в работе будет много — кормить надо. Повезут по осени мужики с округи и овёс и пшеничку, да и другие припасы, — всё раскупят строители. Пока есть возможность, каждый хочет заработать. Не только справные мужики рады этому заработку, но и беднота пошла работать на стройку, побросав землю. С Еловки, Бирюсы, Байроновки потянулся люд на строительство дороги. Кто-то приживался, кто-то возвращался назад не солоно хлебавши. Зашевелился народ, теперь глаз да глаз за всем нужен, того и гляди сопрут что-нибудь.

Вечером Родька подъехал к реке с двумя охапками иван-чая.

—

Митрич! — крикнул он. — Митрич, глянь, что я привёз.

Старик быстро перемахнул на лодке через протоку.

—

Вот уважил, Родя, ай да уважил. Я теперь наготовлю чая, приезжай пить будем. Скоро покосы закончите?

—

Косят ещё, говорят, много будут готовить, все полянки выкашивают, даже по некоей. Всё собирают.

—

И понятно: ныне людно в наших местах, звону много. Наш-то свою выгоду не упустит. Ты приглядывай, может, мята где попадётся, так нарви, а то на реке её нету. Я уже разных травок припас, и ещё припасу.

—

Ладно, я поеду, ещё есть заделье.

—

Заезжай, не забывай.

— Заеду

7

Последние льдины унесла река, только на ручьях, куда надо было идти старателям, огромные синеватые глыбы висели на валунах. Ещё с неделю нужно было подождать. Уже кончались продукты, за мясом не сходишь, в лесу снег раскис и хлюпал, разваливая обувь. Лаврен спросил Эликана, есть ли у них сети.

—

Есть тётка (сеть), только никто не хочет рыбачить, будут сидеть и ждать, пока придёт удача и какой-нибудь зверь выскочит на стойбище.

—

А почему не хотят рыбачить?

—

Много рыбы не поймаешь, а её нужно делить на всех, а мало — всем не хватит.