Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв - Анатолий Тарас

Получив такой отпор, Иван сильно разозлился. Он послал Стефану грамоту, начинавшуюся словами, которые, по его мнению, должны были уколоть Батория:

«Мы", смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению»...

Затем, изложив условия, на которых он считает возможным заключение «вечного мира», царь укорял Батория в нарушении перемирия и грубости его придворных в отношении послов. Далее он заключил:

«М ы бы тебе и всю Л ифляндию уступили, да ведь тебя этим не утешишь. И после ты все равно будешь кровь проливать. Вот и теперь у прежних послов просил одного, а у нынешних просишь уже другого, Себежа. Дай тебе это, ты станешь просить еще и ни в чем меры себе не поставишь. Мы ищем того, как бы кровь христианскую унять, а ты ищешь того, как бы воевать. Так зачем же нам с тобою мириться? И без миру то же самое будет».

Послам же царь дал указание предложить королю две трети Ливонии (65 городов и замков), но взамен потребовать признать право Москвы на оставшуюся треть, включая Нарву, Дерпт и 36 замков, и только на таких условиях заключить перемирие сроком на шесть — семь лет. Но в итоге Баторий выступил в новый поход, а Ивану послал достойную отповедь. Дадим слово Карамзину:

«Торжества по поводу свадеб... вскоре заменились скорбью и унижением, когда царь узнал, что делается с его войском. Еще раз отправил он посольство просить приостановки военных действий для заключения мира, и не только называл Стефана Батория братом, но дал своим гонцам наказ

терпеливо сносить всякую брань, бесчестие и даже побои. Иван отказывался от Ливонии, но Баторий требовал 400.000 червонцев контрибуции.

Король, потешаясь унижением и малодушием врага, отправил к московскому царю своего гонца Лопатинского с письмом, очень характеристичным:

«Как смел ты попрекать нас басурманством, — писал он московскому властелину (т.е. тем, что Баторий был вассалом турецкого султана), — ты, который кровью своей породнился с басурманами, твои предки, как конюхи, служили подножками царям татарским, когда те садились на коней, лизали кобылье молоко, капавшее на гривы татарских кляч!118

Ты себя выводишь не только от Пруса, брата Цезаря Августа, но еще производишь от племени греческого; если ты действительно из греков, то разве — отТиэста, тирана, который кормил своего гостя телом его ребенка! Ты — не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города /Новгорода/, начиная отстаршихдо наименьших, губил, разорял, уничтожал, подобно тому, как и предок твой предательски жителей этого же города перемучил, изгубил или взял в неволю... Где твой брат Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач; ты привык повелевать над подданными, как над скотами, а не так как над людьми!

Самая величайшая мудрость: познать самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе написаны; а если хочешь, еще других пришлю: чтобы ты в них, как в зеркале, увидел и себя и род свой... Ты довольно почувствовал нашу силу; даст Бог почувствуешь еще!

Ты думаешь: везде так управляют, как в Москве? Каждый король христианский, при помазании на царство, должен присягать в том, что не будет управлять без разума, как ты. Правосудные и богобоязненные государи привыкли сноситься во всем со своими подданными и с их согласия ведут войны, заключают договоры; вот и мы велели созвать со всей земли нашей послов, чтоб охраняли совесть нашу и учинили бы с тобою прочное установление; но ты этих вещей не понимаешь».119

В заключение, он вызывал царя Ивана на поединок:

«Для чего ты не приехал к нам со своими войсками, для чего своих подданных не оборонял? И бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями прикрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), прячешься!»

В данной связи можно констатировать: «Грозным» царь Иван был только для своих замордованных подданных. Его презирал не один лишь Стефан Баторий, точно также относились к нему крымский хан Девлет Гирей и шведский король Юхан. Даже «светоч православия» — константинопольский патриарх — назвал московского царя человеком «лживым, слабым и нечестным».

ТРЕТИЙ ПОХОД БАТОРИЯ (1581 г.)

Пока шли переговоры, Баторий и Замойский, как уже сказано, сумели старались склонить сейм Речи Посполитой к продолжению войны. Получив деньги, Баторий вызвал из Европы свежее наемное войско. Карамзин отметил:

«Со своей стороны, Московское государство ополчалось до последних сил, так*что у Ивана могло набраться, как показывают современники, ратных людей тысяч до трехсот; но это войско непривычное к бою и неопытное, притом же тогда боялись нашествия крымского хана, а потому невозможно было сосредоточить всех сил против Батория, а нужно было составить оборону против татар. Сверх того, приходилось защищаться и против шведов».

Иван пытался помешать новому предприятию своего грозного противника. По его приказу воевода Дмитрий Хворостинин летом 1581 года с 20-тысячным войском вторгся в юго-восточную Литву, в район Поднепровья. Но он быстро потерпел ряд поражений и вынужден был отступить.

Тогда же царские войска атаковали Гомель: «До замку неведоме ночью пришедши, на место /город/ ударили и место огнем выпалили». Но замок им взять не удалось.

В июле войско Стефана Батория пошло на Псков. Несмотря на все старания, денег король собрал мало. Поэтому и войск у него тоже было немного: 10—12 тысяч литвинов, 8—10 тысяч венгров, поляков, немцев и чехов.

По пути Баторий взял небольшую крепость Остров в 50-и верстах от Пскова. Осадные пушки 20 августа пробили каменную стену Острова и разрушили башню, после чего старый воевода, командовавший гарнизоном, сдался. Кстати, артиллерией Батория командовал венгерский воевода Юрий Зиновьев (имя и фамилию

Карамзин изменил на русский манер), прислуга состояла в основном из немцев и венгров. В те же дни был взят Красный, ближний пригород Пскова.

По словам Карамзина, в Пскове находился гарнизон численностью около 30 тысяч человек. На стенах стояло много орудий, в том числе огромные пушки «Барс» и «Трескотуха». Гарнизоном командовали князья Иван Петрович Шуйский (внук боярина Шуйского, казненного по приказу юного Ивана IV) и Василий Федорович Скопин-Шуйский. Кроме них, были еще князья Никита Очин-Плещеев, Андрей Хворостинин, Лобанов-Ростовский и Бахтеяров.

В московском храме Успения, перед Владимирской иконой Богоматери, царь заставил их дать клятву, что они не сдадут города до своей смерти. Воеводы, приехв в Псков, такой же клятвой обязали дворян, стрельцов и всех взрослых горожан. Они целовали крест и клялись: «умрем, но не сдадимся!» Ожидая подхода неприятеля, исправили в Пскове ветхие укрепления, расставили пушки, ручницы, пищали; назначили каждому воеводе с его отрядом конкретные участки укреплений для обороны.

Узнав, что Баторий взял Опочку, Красный, Остров и на берегах Черехи разбил легкий отряд московской конницы, воеводы 18 августа зажгли предместье. Скоро с башен увидели вдали густые облака пыли. Это медленно шли передовые части Стефана. Приблизившись к городу, они расположились вдоль реки Великой.

26 августа к городу подошли основные силы.120 Король сначала приказал поставить свой шатер недалеко от стен Пскова, в деревне Л юбатово, у церкви Святого Николая. Но вскоре, видя угрозу от меткого огня крепостных орудий, перенес его несколько дальше, крекеЧерехе.

Еще в Вильно московский перебежчик князь Давид Вельский советовал королю не ходить к Пскову, городу с мощными каменными стенами и башнями, известном также крепким духом своих жителей и воевод, а вместо Пскова осадить Смоленск. Король отверг этот дельный совет, за что был наказан сполна.

Осмотрев городские укрепления, Баторий понял, что имевшихся у него сил недостаточно для взятия Пскова решительным штурмом. Кроме того, оказалось, что взяли с собой очень мало пороха. Польские историки считают, что он, угнетенный сообщением о смерти своего брата, воеводы Семиградского, полученным во время подготовки к походу, забыл отдать соответствующее распоряжение.

Посоветовавшись с великим коронным гетманом Яном За-мойским, получившим это звание при подходе к Пскову, король решил сосредоточить все свои орудия против южного угла крепостной стены, на участке между Покровской башней и Великими воротами, в середине которого находилась еще одна башня — Свиная.

С 1 сентября литовцы начали осадные работы — копали «великие борозды» /траншеи/ к Покровским воротам, вдоль реки. Люди работали день и ночь, поставили туры, сделали насыпь. Воеводы в Пскове видели эту работу, разгадали вражеский план и в опасном месте заложили внутреннюю деревянную стену с раскатами. Для защиты участка они выбрали лучших воинов и смелого князя Хво-ростинина.