Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

С первых же дней наступившего года царя непрерывно предупреждали о готовящемся перевороте.

3 января — министр иностранных дел Покровский, 4 января — великий князь Павел Александрович, 5 января — премьер-министр князь Голицын, 7 января — председатель Государственной думы Родзянко, 8 января — бывший министр внутренних дел Н. А. Маклаков, 10 января — московский предводитель дворянства Самарин, 14 января — председатель Государственного совета И. Г. Щегловитов, 19 января — вновь назначенный иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц.

В своем дневнике французский посол в России Морис Палеолог указывает на ряд ключевых событий того периода.

Так, он пишет, что в Петрограде было расквартировано не меньше 240 тысяч солдат, которые представляли явную опасность для режима. Один из собеседников посла, высокопоставленный генерал, в конце ноября 1916 года предупредил его, что если случится революция, то «ее произведет не народ, а армия».

Вот запись от 4 января (нов. ст.) 1917 года: «Вечером я узнал, что в семье Романовых великие тревоги и волнение.

Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла. Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, которых преданность уже поколеблена, двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея, под регентством великого князя Николая Николаевича»[239].

10 января 1917 года. «Около месяца тому назад великая княгиня Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла, была принята императрицей и, чувствуя ее менее обыкновенного замкнутой, рискнула заговорить с ней о больных вопросах:

— С болью и ужасом, — сказала она, — я констатирую всюду распространенное неприязненное отношение к вашему императорскому величеству.

Императрица прервала ее:

— Вы ошибаетесь, моя милая. Впрочем, я и сама ошибаюсь. Еще недавно я думала, что Россия меня ненавидит. Теперь я осведомлена. Я знаю, что меня ненавидит только петроградское общество, думающее только о танцах и ужинах, занятое только удовольствиями и адюльтером, в то же время как со всех сторон кровь течет ручьями… кровь… кровь…»[240]

Щегловитов передал царю записку «русских православных кругов города Киева», составленную депутатом Думы священником Михаилом Митроцким, ранее служившим в Острожской мужской гимназии неподалеку от имения Шульгина.

Священника хорошо знал Василий Витальевич, тот входил во фракцию русских националистов, а затем во фракцию умеренно правых. Принимал ли Шульгин участие в составлении записки, трудно сказать.

В ней указывалось: «Прежде всего православные киевляне категорически утверждают, что подавляющее большинство трудового населения сел и местечек — крестьяне, мещане, сельское духовенство, мелкие землевладельцы, чиновный класс и русские помещики, — словом, все, кто представляет собой в Юго-Западном крае коренной русский народ, — несмотря на усиленную пропаганду революционных идей местной левой печатью, по-прежнему остается глубоко консервативным во всех областях своей политической, социально-общественной и религиозной жизни, по-прежнему твердо придерживается традиционных воззрений на самодержавие русских царей как на единственный источник предержащей власти в русском государстве».

Далее следовали просьбы: поставить Думу «на место», «…привлекать городских голов к уголовной ответственности по законам военного времени за подрыв доверия к государственной власти и ко всей системе государственного управления», навести порядок в Земском союзе и Союзе городов, беженских комитетах, куда «…ушло все, что убоялось службы на фронте и что не мыслит добра России».

Завершалась записка так: «Люди, отличавшиеся на местах полным национальным индифферентизмом, вдруг облачились в полувоенные мундиры защитного цвета и стали почти хозяевами края. Евреи и поляки, остававшиеся в тени до начала военных действий, вместе с русскими людьми определенной политической окраски наполнили „общественные“ организации и, ворочая колоссальными суммами казенных денег, оказались в роли диктаторов уездов и целых губерний».

На записке царь написал: «Записка, достойная внимания» и передал ее на обсуждение правительства. Никаких последствий она не имела.

Вообще император получал десятки писем и записок с предупреждениями о нарастающих угрозах.

Пассивность царя разочаровывала его сторонников.

Тем временем резкое увеличение населения Петрограда не могло не влиять на ухудшение обстановки в городе. К началу 1917 года за счет беженцев и мобилизованных оно выросло до трех миллионов человек (осенью 1915 года было 2,3 миллиона). Вздорожали жилье, топливо, транспорт, продовольствие. По сравнению с зарплатой рабочих цены на основные продукты выросли на 300 процентов. Дороговизна вызвала огромное недовольство как в тылу, так и на фронте, где солдаты не могли не беспокоиться о положении своих семей[241].

Курс рубля к февралю 1917 года упал до 55 копеек к уровню 1914 года, а его покупательная способность к 1 марта 1917 года сократилась в 4 раза. Инфляция и твердые цены при закупке зерна привели к перебоям в торговле и резко вырос «черный рынок».

16 января в Петроград прибыла объединенная делегация союзников для проведения конференции о координации совместных действий и согласовании военных поставок в Россию. Британскую часть возглавляли военный министр А. Милнер и генерал Г. Вильсон (вскоре фельдмаршал), французскую — министр колоний М. Думерг.

Во время личной аудиенции император, зная, что российские оппозиционеры действуют через англичан, дал понять Милнеру, что не допустит «никакого обсуждения российской внутренней политики».

На совместных заседаниях союзники удивлялись, что новоназначенные российские министры еще не вошли в понимание проблем и не раз попадали впросак.

Союзники знали о кадровом российском сумбуре: только в 1916 году в результате внутренних интриг сменилось четыре председателя Совета министров, четыре министра внутренних дел, три министра иностранных дел, три военных министра, три министра юстиции.

Как свидетельство недоверия российскому высшему руководству надо оценивать обязательство власти, принятое под давлением британцев, — в качестве гарантии оплаты военных поставок направить в Лондон золота на 20 миллионов фунтов стерлингов. Кроме того, англичане предлагали в портах Архангельска и Романова (Мурманска) и на железной дороге учредить собственные комендатуры для улучшения порядка доставки грузов, что было бы вполне очевидным их контролем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});