Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Зоя Ольденбург

На этот маневр, направленный скорее против них, чем против ереси, доминиканцы ответили демаршем, который, в случае успеха, перекрывал все пожелания графа. Они просили папу освободить их орден от инквизиторских функций, доставлявших одни хлопоты и вызывавших к нему такую неприязнь. И верно, многие доминиканцы, даже не будучи инквизиторами, расплачивались за непопулярность своих собратьев, а их монастыри во многих городах подвергались нападениям. С другой стороны, участь Гильома-Арно не обескуражила доминиканцев, не ведавших страха, как, впрочем, и других человеческих чувств, а лишь подогрела их энергию. Как же могли эти неистовые бойцы выйти из игры, когда враг уже наполовину побежден, а король Франции торжествует? Они всего лишь хотели дать понять папе, насколько опасна их успешная миссия. Не обращая внимания на их просьбу, Иннокентий IV подтвердил все их полномочия, ни в коей мере не подчиняя их епископальной юстиции.

ГЛАВА XII

ОСАДА МОНСЕГЮРА

В мае 1243 г. Юг дез Арсис с отрядом французских рыцарей и оруженосцев раскинул шатры у подножия скалы Монсегюр. Надо было дождаться подкрепления, ибо взять в кольцо гору такой величины – дело очень трудное. Казалось, обитателей этой высоченной скалы ничем не проймешь, разве что голодом и жаждой. Оставалось только перекрыть все пути наверх и предоставить летнему солнцу опустошить водяные цистерны. В замке и в хижинах, прилепившихся под его стенами, обитало несколько сот человек: гарнизон (около 150 человек), семьи гарнизона и сеньоров и около двухсот еретиков обоего пола.

1. Осада

Осада обещала быть гораздо дольше, чем все осады, предпринятые Симоном де Монфором (если не считать Тулузы, которую трудно сравнивать по местоположению с Монсегюром). Каркассон продержался 15 дней, Минерва и Термес 4 месяца, Лаваур 2 месяца, Пен д'Ажене меньше 2 месяцев, Монгальяр 6 недель и т. д. Все эти замки были укреплены гораздо лучше Монсегюра. Такие замки, как Термес и Минерва, обладали великолепной природной защитой, делавшей их неприступными, и только жажда заставила их обитателей сдаться. Монсегюр, учитывая его небольшие размеры, был перенаселен, как никакой другой замок (за исключением Каркассона) во время любой из осад.

По логике вещей он должен был капитулировать к концу лета, но продержался до дождей, и осаждающие уже не могли рассчитывать на нехватку воды в замке. Заморить осажденных голодом тоже не выходило: из обильных приношений верующих в Монсегюре был создан огромный запас продовольствия. В замке всегда имели в виду возможность осады, и если в 1235 г. верующие организовали складчину, потому что отшельникам было нечего есть, то в 1243 г. питание не составляло проблем для осажденных. Пожертвования поступали, деревушка у подножия скалы превратилась в рынок, куда стекались все окрестные купцы; из Тулузы и Каркассона шли обозы с хлебом. Убийство инквизиторов только подняло престиж катарской цитадели, так как теперь в ней скрывались борцы за свободу. Во время осады замок снабжали продовольствием смельчаки, ухитрявшиеся обойти блокпосты осаждавшей армии и поднять солидные припасы хлеба до самой вершины скалы.

Гарнизон постоянно получал свежее подкрепление: преданные делу катаров люди по ночам пробирались сквозь неприятельский лагерь и карабкались до замка, чтобы присоединиться к защитникам. И пока длилась осада, не прекращались сношения с внешним миром: огромную, изрытую ущельями гору со скальными гребнями и уходящими до самой долины известняковыми обрывами было невозможно окружить целиком. Осаждавшая армия численностью около 10 тысяч человек не справлялась с круглосуточным контролем всех горных тропинок, по которым осажденные выходили и возвращались, получали провизию и последние новости, приводили друзей. И трудности осады заключались не только в необычной защите, дарованной Монсегюру природой, но и в крепком единении осажденных со всем окрестным населением.

Подойдя к подножию скалы, с вершины которой замок, казалось, дразнил неприятеля, армия Юга дез Арсиса ограничилась тем, что разбила лагерь в ущелье Трамбльман, оставив тем самым наиболее удобный спуск в долину открытым для осажденных, и заняла деревню. Больше она ничего не могла сделать, оставалось только ждать подкрепления. Архиепископ Нарбоннский прислал ополчение, набранное среди буржуа и простого люда.

У нас нет точных данных о численности французских рыцарей, приведенных сенешалем. Возможно, их было несколько сотен, поскольку Юг дез Арсис приготовился к серьезной осаде и должен был призвать изрядную часть армии, которой располагал. К тому же недавние поражения Тренкавеля и Раймона VII развязали французам руки. Рыцарство, не закаленное в кампаниях Симона де Монфора, не имело опыта войны в горах, зато представляло собой дисциплинированную и монолитную армию, способную, в случае неудачи при штурме, взять противника измором. Однако французы, даже вместе с пажами и оруженосцами, были не столь многочисленны. Местные же отряды, превосходя их по численности, формировались из пехотинцев, которых, согласно приказу архиепископа, города и предместья призывали и экипировали по своему усмотрению. Многие из них не были профессиональными солдатами, и большинство вовсе не горело желанием воевать со своими соотечественниками и несло службу против воли. Из них формировали подразделения, окружавшие гору и контролировавшие дороги, ущелья и перевалы. Несмотря на все усилия архиепископа, во время осады из этой армии непрерывно случались побеги и все время чувствовалось, что ее контингент с осажденными заодно. А осажденные непрерывно и зачастую большими группами пересекали линию осады, практически сводя на нет все усилия Юга дез Арсиса блокировать гору. «Орлиное гнездо» можно было взять только штурмом, но, на первый взгляд, эта затея казалась безнадежной.

Нечего было и думать штурмовать скалу или ее открытый крутой склон, ведущий к замку от ущелья Трамбльман: отряд, рискнувший туда подняться, был на полпути обстрелян камнями. Французов вынудили, таким образом, держаться на расстоянии от замка и лишили возможности использовать вооружение и артиллерию.

До восточного гребня, единственного безопасно проходимого, можно было добраться только крутыми горными тропами и перелесками, которые прекрасно знали местные жители. Но и сам гребень просматривался часовыми, отделялся от замка десятиметровым уступом и не давал к нему подойти. Этот узкий стометровый гребешок, единственный подход к цитадели, защищали деревянные укрепления, и оттуда осаждавших могли запросто столкнуть в пропасть. В течение пяти месяцев осажденные и осаждавшие не покидали своих позиций, одни, сидя на вершине горы, другие – в долине и по окрестным склонам. Видимо, замок все же штурмовали, хотя и безуспешно, ибо трое защитников Монсегюра были смертельно ранены еще до октября 1243 года. И это явилось, пожалуй, единственным результатом дорогостоящей и изнурительной осады.

Кто были обитатели и защитники осажденной крепости? В регистрах инквизиторов есть имена трехсот человек, находившихся в замке во время осады. Имена еще ста пятидесяти неизвестны, так как их не сочли нужным допрашивать, и позже мы объясним, почему.

Раймон де Перелла предоставил себя в полное распоряжение совершенных. Он был скорее интендантом и защитником замка, чем его владельцем. Он жил здесь с семьей: с женой, Корбой де Лантар, двумя дочерьми и сыном. Сын Жордан, видимо, был еще ребенком, так как не принимал активного участия в обороне. Старшая дочь, Филиппа, вышла замуж за Пьера-Роже де Мирпуа, средняя, Арпаида, – за Гиро де Равата, а младшая, Эсклармонда, инвалид от рождения, посвятила себя Богу, как и мать, которая, не будучи совершенной, впоследствии доказала свою горячую преданность вере катаров. Ее матушка, Маркезия де Лантар, тоже находилась в Монсегюре. Муж старшей дочери шателена, шеф гарнизона Пьер-Роже де Мирпуа, файдит, чей замок оккупировали наследники Ги де Левиса, происходил из семьи еретиков и считался одним из лучших рыцарей Лангедока. Форнерия, мать его родственника, Арно-Роже де Мирпуа была из когорты совершенных, обитавших в Монсегюре с 1204 года; ее дочь Аделаида жила там же в обители совершенных. Сыновья Аделаиды, Отон и Альзе де Массабрак, служили в гарнизоне. Дочь Аделаиды была замужем за уже упомянутым Гильомом де Плень. Беранже де Лавеланет приходился тестем сержанту гарнизона Имберу де Салас, а его сестра жила в Монсегюре в числе совершенных. Все шевалье и их оруженосцы принадлежали к небогатой местной знати и составляли, по существу, единую семью. У каждого из них среди родни был по крайней мере один совершенный.

В этой связи возникает вопрос, какова же на самом деле роль женщин в религии катаров? Многие знатные дамы, вдовы или престарелые замужние матроны, удалялись от мира, чтобы посвятить жизнь молитвам вместе с другими совершенными. Они воспитывали своих детей в абсолютной преданности вере, и многие лидеры катарской Церкви предназначались для этого поприща с детства материнским обетом (что, несомненно, объясняет некоторые случаи скандального отступничества среди совершенных). Но ни одна из этих женщин не играла роли, даже отдаленно сравнимой с ролью катарских епископов или диаконов. Хотя некоторые из них и вели в подполье активную деятельность, в иерархии катаров они занимали подчиненное место. Большинство из них жили отшельницами в уединенных гротах, постились и молились, призывая других следовать их примеру. Для нас очевидно то, что учение катаров, которое обвиняли в стремлении разрушать естественные человеческие чувства, являлось на самом деле весьма патриархальным, и как раз сильной его стороной были крепкие семейные связи. Передаваясь от бабушек к внукам, от тестей к зятьям, от дядюшек к племянникам, учение формировало вокруг Церкви катаров единое, сильное общество, солидарное как в вере, так и в защите своих интересов. Вот почему так заметна роль женщин: хранительница семейного очага, женщина была и хранительницей религиозной традиции. Те рыцари и дамы, что отправлялись в Монсегюр на Рождество или на Пятидесятницу, приезжали еще и навестить своих почтенных матушек и тетушек и получить их благословение.