Вариант «И» - Владимир Михайлов

Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули два выстрела – через хорошие глушители. Я не оглянулся: стреляли не по мне. Да и прохожие – их на мосту была самая малость – не очень встревожились: Москва успела уже поотвыкнуть от повседневных обменов свинцовыми любезностями.

Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне не очень-то нравилось – перейдя реку, медленно смещаться по многолюдной Зубовской, зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие – за этими охотниками, – раз другой возможности у меня сию минуту не было, стоило постараться и в этой обстановке извлечь из окружающего максимум удовольствия; может быть, даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в условиях полной безопасности и освобожденности от мирских забот.

Дни в этом году успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить по Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины – тем более с какой-то из верхних эстакад. Может быть, потому, что раньше – десятилетия тому назад, когда приходилось вот так прогуливаться, – он и был другим. Небо над Москвой раньше было темным – разве что в облачную погоду нависал над ней темно-багровый купол отраженного света. Сейчас иначе было: мне показалось, что я попал в центр если не Галактики, то уж, во всяком случае, звездного скопления: наверху, в трудно определимой высоте, множество огней парило, поднималось, опускалось, свивалось в кольца, овалы и спирали, пересекавшиеся на разных высотах, в разных плоскостях, под самыми немыслимыми углами. Автомобильные и монорельсовые трассы, коридоры для вертолетов, выше – аэростаты регулирования; все это как бы опиралось на вертикальные ячеистые колонны света – многочисленные теперь московские башни, о которых я знал, но сейчас, отсюда, не взялся бы определить, где – какая из них. Стоило бы остановиться и просто постоять, глядя на этот неожиданный праздник света. Но останавливаться нельзя было, и чтобы не налетать поминутно на людей, пришлось опустить глаза до нормального уровня и идти, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и рассчитывая на то, что чем темнее становится, тем в большей я нахожусь безопасности. Если бы только темнело! Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали. А если бы и выключили внезапно все фонари – одних только витрин с достатком хватило бы, чтобы в любом месте тротуара читать набранный нонпарелью текст.

Витрины невольно привлекали любопытство. Ассортимент предлагаемого на первый взгляд не очень изменился; англоязычная упаковка по-прежнему преобладала. Но названия фирм были уже не те, что пару лет назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много: иные из фирм, располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали японцам, другие были перекуплены саудянами; с последними получалось и вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим, в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было только радоваться.

Я продолжал шагать; все вокруг выглядело – ну, не то чтобы спокойно, однако, во всяком случае, – обычно, не было поводов падать на асфальт и отползать за укрытие. Минуты шли; вот уже и Смоленская площадь почти вся пройдена, и стало сказываться отсутствие привычки к пешим переходам: надоело топать по асфальту, стало казаться почему-то, что и воздух на Кольце тяжел и смраден, и слишком много пыли, а хилые пальмы стали просто раздражать – может быть, не они сами, но лишь мысль о том, в какую копейку вскакивает гражданам уход за ни в чем не повинными деревьями с октября по май – с установкой над каждой пальмой купола из бронестекла с центральным отоплением. Но на глупости у нас всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не хватает.

Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то пошло не по диспозиции? Значит, надо менять схему.

Приняв такое решение, я, не останавливаясь, круто повернул назад, одновременно проверяясь на хвосты. Было вроде бы чисто. Во всяком случае, я беспрепятственно добрался до Смоленской – «новой» – станции метро и спустился. Почему-то там воздух был чище. Внизу, в конце среднего нефа, у стены, молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, и правильно: беспорядка никакого не происходило. Я тоже постоял, раздумывая: не съездить ли к новому комплексу, куда недавно перебрались наконец Пажеский корпус и Училище правоведения, уже лет двадцать, как отпочковавшиеся: первый – от Института международных отношений, второе – второе в прошлом веке называлось Академией общественных наук, но с тех пор сменило несколько названий и статусов. Интересно было посмотреть, как там устроили потомков современной элиты, ворья в законе и в беззаконии; но расхотелось вдруг. Кстати, и поезд подошел – вполне нормальный, бесшумный, с современной – индивидуальной автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в Берлинском U-Bahn’e. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же уступили. Пора была торопиться на Киевскую, в гостиницу: там могли ждать меня вести о Наташе, а еще бы лучше – она сама, так что предостережением Иванова я решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и осторожно.

Как сказано в суре «Скот», айяте сто четырнадцатом: «Разве я пожелаю судьей кого-либо, кроме Аллаха?»

3

В гостинице ни самой Наташи не оказалось, ни сведений о ней. Зато грузинский бизнесмен томился в холле, ожидая меня. Он раскрыл мне объятия с таким видом, словно я был если уж не его братом, то, во всяком случае, тоже картлисом. После обычного обмена «Гамарджоба – Гагимарджос» (хотя никакой победы ни я, ни он пока еще не одержали, только надеялись) он сказал:

– Витало батоно, чири ме – я привез, наши друзья прислали бочоночек вина – помнишь, того, что ты любил, когда гостил у нас в давние времена?

– Саперави? Неужели? – спросил я радостно (хотя из кахетинских всегда предпочитал цинандали).

Он радостно захохотал, хлопая меня по плечу – этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в изобилии.

– Мадлоб, шени кацо, – поблагодарил я. – Давай поднимемся, посидим у меня, поговорим…

– Ох, – простонал он, – времени совсем нет, поверишь, ни секунды больше не осталось!

– Секунды не осталось, знаю, – согласился я. – Но час-другой найдется для друга; разве нет?

– Все ты понимаешь! – восхитился он, подхватил весьма объемистую сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под многими неброско-внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча. Возле номера задержались на несколько секунд – для обычной проверки. Вошли. Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару, взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и выпили – без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами комнату.

– Все в порядке, – сказал я. – Итак?

Я чувствовал, что волнуюсь. Вообще-то мне это не очень свойственно. Однако слишком уж серьезным было дело. И спасибо Изе за предупреждение; иначе я сейчас просто хлопал бы ушами, поскольку нужная информация до меня своевременно не дошла.

Ответил он уже без всяких экзотических призвуков:

– Обсуждалось и полностью одобрено.

Я перевел дыхание.

– Кто огласит?

– Католикос.

– Как вы подстрахуетесь, чтобы не возникло преждевременных слухов? Серьезная проблема.

– Нет человека – нет проблемы, – усмехнулся он. Потом сказал уже серьезно:

– Поскольку никакой официальной подготовки не будет, все пойдет через церковь, то до того самого дня знать будут только священники – а они умеют молчать. Объявлено будет перед пасхальной службой – и тут же пройдет опрос.

– То есть за двое суток до нашего дня?

– Так договаривались, разве нет?

– Все правильно. Молодцы.

– Но мы хотели бы получить гарантии того, что наши условия приняты во внимание.

– Официально вы можете получить их на следующий – после нашего – день.

– А неофициально?

– Неофициально я уполномочен подтвердить их сейчас. Что с удовольствием и делаю.

– Очень рад. Я уполномочен принять их.

Я снова налил.

– Победа!

Мы выпили, и он стал собираться.

– А что у тебя в бочонке? – поинтересовался я.

Он явно удивился:

– Саперави – я же сказал.

– Спасибо.

Он ухмыльнулся:

– Но когда ты его выпьешь – или даже раньше, – то найдешь там пакетик с кассетой, он приклеен изнутри к днищу. Там полная запись того, что скажет католикос – им же самим сделанная. Мы подумали: мало ли что – могут быть сложности с доставкой, а вам понадобится срочно – имея ее, вы сможете запустить в любой нужный миг. Так что бочонок останется. Вино, кстати, отличное. Помогает здоровью. Вот сумку я заберу, прости, пожалуйста.