Графоманка - Аля Пачиновна

машине минут через двадцать. Не позже.

Теперь она из принципа дойдёт. Даже если придётся сгинуть по дороге.

Скоро таёжный проходимец скрылся за деревьями. Солнце лучами своими не радовало и чем выше Лера поднималась, тем чаще встречались на пути белые бездушные мухи.

Ржавый ковёр быстро прикрылся белой тонкой шалью. Выдыхаемые облака стали гуще. Лера ускорилась, энергичнее зашагала вперёд, хотя хотелось развернуться и позорно бежать обратно.

Пусть его там не будет. Пусть. Пусть она убедится в этом сегодня, и послезавтра же вернётся в Москву, будто ничего не было. Это бред. Наваждение. Диагноз. Говорят, этот недуг хорошо купируется электрошоком, но после него почерк неразборчивый и кости хуже срастаются.

Чем активнее Лера вторгалась в снежный хаос, тем сопротивление стихии усиливалось. Она пыталась разглядеть сквозь белую пыль тот валун, у которого они тогда привалились. Но не могла вспомнить - это было до перевала или после… Может, она вообще уже не туда идёт и вся эта ее хваленая суперспособность к ориентации в пространстве - не более, чем самообман.

На изнаночной стороне сопки метель прекратилась так же внезапно, как и началась, стих ветер, корка под ногами перестала хрустеть, вроде даже шагать стало мягче. Казалось, под листвой угадывалась  тропинка. Но,  скорее всего - именно казалось. Лера после валуна, сидя верхом на Графе, вообще перестала интересоваться окружающими видами - отвлекала близость тел, запах и его голос. Да и она предположить не могла, что нужно запоминать местность. Что окажется здесь снова.

Двадцать шестое октября. Новодворская - блоха на теле таежного массива. Ползёт одна. Еле живая. А ещё каких-то два месяца назад она была столичной снобкой с амбициями. Сочиняла галиматью в женский глянец и взрывала зады читателям своего блога. С ней даже уже считались. Иногда даже цитировали в других СМИ.

А теперь она никто. Идёт куда-то.

Пусть его там не будет! Пусть!

Пережить это будет ничуть не легче, чем новость о его гибели. Но зато она останется непобеждённой, гордой, вольной. Потому, что рано или поздно, она бы сдалась, полностью, целиком. Потому, что вопреки гороскопам этот скорпион, только с виду редкостный засранец, а на самом деле - норм мужик. Он берет любую, какая нравится и любит такую, какая есть. Он не пытается ее менять. Мозг трахать - запросто. А перевоспитывать или переделывать на свой вкус - нет.

Сейчас она дойдет до точки невозврата и саму себя будет корить за безрассудство и слабость. Если Графа не окажется среди безвозвратно ушедших единиц бытия, пусть окажется где угодно, только не там, куда ее несёт.

Он все поймёт. Что она не поверила новостям. Что она думала. Что она рискнула. Нашла.

Зачем слова?

Этим сумасшедшим, конченным поступком она просто прокричит ему о своей любви… А это не так! Она не любит.

Просто…

Просто идёт, убедиться что, скорее всего, у неё реактивная депрессия. Она просто чувствует свою вину за смерть Глеба, что могла бы предотвратить трагедию, если бы успела сказать… и теперь  ей мерещится, что он живой.

В психушке, наверняка, тепло, трёхразовое питание, вкусные барбитураты и телевизор по выходным. Вот туда она и направится прямиком отсюда. Там шум сосен успокоит порванные нервы, а бесполезное кружение  небесных светил лишит мозг иллюзий, будто в суете есть смысл. Там она будет среди своих. Среди людей, которыми никто не дорожит и они сами ни за что не цепляются. Зато, когда ты никому не нужен, ты даже ненароком не сможешь обмануть ни чьих надежд или потерять кото-то. Это ли не абсолютная свобода?! Такая перспектива кружит голову!

Впереди показался дом. Сердце больно треснуло. Да, это он. Других здесь и не может быть. Дом удачно выписывался в общую гамму осени. А может, как хамелеон - мимикрировал. Если  специально не вглядываться в пейзаж, не сразу заметишь среди деревьев.

Лера остановилась. Глотнула горного воздуха. Обтерла влажные ладони о штаны. Она дошла за час, одиннадцать минут. У неё ещё час девятнадцать, чтобы вернуться. Дальше, Аполлоныч сказал, ею заниматься будут менты. А они не особенно расторопны в вопросах поиска пропавших людей.

Тут снега не было или он быстро растаял. Листья, хвоя и сосновая кора  кругом. Пахнет влажной почвой, грибами и деревом. Тишина. Только кроны поскрипывают над головой.

С каждой взятой ступенькой крыльца, Лера слабела конечностями.

Она уже поняла, что ключ не от этой двери. Не из этого мира. Не из этой вселенной.

Стало смешно. До тошноты. До боли. И грустно до жгучей пелены в глазах. До удушья. Плечи сами собой согнулись под весом чугунного рюкзака. Ноги сами собой сложились пополам перед дверью. Лера смеялась. В голос рыдая.

Дура! Какая же дура! Тут нет никого. И не было.

Ключ. Смешно. С чего она, вообще, взяла, что он от этой двери? Идиотка!

Новый приступ тихой истерики вывернул грудь наизнанку. Живот полоснуло спазмом. Опять. Сейчас бы стакан цикуты или кураре…

- Чё, не подходит?

Лера икнула. Грудную клетку сдавило так, что воздух в лёгких встал, как бетонный. Потом там что-то взорвалось, вспыхнуло, загорелось.

Она медленно повернула мокрое от слез лицо. Пришлось подключить плечи. Кто-то дышал позади, будто бежал стометровку.

Буто он - собака.

Чубайс?

В метре от неё на террасе сидел рыжий американский питбуль и улыбался.

Глава 43

Глава 43

В моём саду, ланфрен-ланфраТри соловья и воронОни беду, ланфрен-ланфраЛюбви пророчат хором

Ланфрен-ланфра, лан-тати-таСвети, прощальная звездаЛюбовь последняя чистаЛети в мой сад, голубка

В кульминациях драм стреляют ружья, проливается яд или кровь, герои падают замертво. У Новодворской тоже хлынула. Носом. Как уже бывало в моменты высокого нервного напряжения. Лера зажала ноздри пальцами и запрокинула голову назад. Теперь она вообще ничего вокруг видеть не могла. Взгляд упёрся в дощатый козырёк крыльца. Впереди раздавалось дыхание рыжего спецпреда, прерываемое мокрым чавканием пёсьей пасти.

- Сгинь, чудовище! - прогундосила Лера, отползая от него к двери и попробовала разглядеть потустороннее шевеление на лестнице.

- Не обижай Чубайса. Он со всей душой к тебе… Скучал.

Вот и всё. Либо Новодворская, действительно спятила, либо этот мужик, одетый и заросший, как лесник и правда...

Лера стекла