Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

Насколько Ставка была в первое время чужда идеѣ "монархическаго заговора", показывает легкость, с которой были ликвидированы осложненія, возникшія в связи с отставкой в. кн. Н. Н. В воспоминаніях Врангеля подчеркивается "роковое" значеніе рѣшенія Ник. Ник. подчиниться постановленію Врем. Правительства. По мнѣнію генерала, Врем. Прав. не рѣшилось бы пойти на борьбу с Вел. Князем в силу его "чрезвычайной" популярности в арміи, и только "один" Ник. Ник. мог бы оградить армію от гибели. Таково было сужденіе, высказанное Врангелем, по его словам, в тѣ дни. Неподчиненіе Врем. Правительству знаменовало бы собой попытку контр-революціоннаго демарша. Если Врангель тогда высказывался за подобный шаг, его никто не поддержал, если не считать офицеров Преображенскаго полка полк. Ознобишина и кап. Старицкаго, о появленіи которых в Ставкѣ и качествѣ "делегатов" из Петербурга разсказывает довольно пристрастный свидѣтель. ген. Дубенскій[314].

4. Настроенія в арміи.

Офицеры и солдаты.

Настроенія в Ставкѣ, очевидно, были характерны и для значительнаго большинства команднаго состава на периферіи. Понятіе "контр-революціонности", конечно, весьма относительно — для всякаго рода большевизанствующих революціонеров выпрямленіе линіи в сторону безоговорочнаго признанія Временнаго Правительства само по себѣ уже являлось в тѣ дни признаком отрицательнаго отношенія к совѣтской платформѣ, т. е. признаком контр-революціонных умонастроеній. В соотвѣтствіи с этой демагогической тенденціей "лѣвая" революціонная исторіографія (большевицкая по преимуществу) желает представить нѣсколько иную картину на фронтѣ, посколъко дѣло касается реставраціонных поползновеній кадроваго офицерства. Неоспоримо, в многотысячном, связанном корпоративной средой и профессіональной традиціей офицерском корпусѣ (сильно, правда, измѣнившемся в період войны)[315] не могло быть внутренняго единства в смыслѣ принятія революціи. Но "многочисленные'' факты, на которые ссылается эта литература, в концѣ концов сводятся к довольно шаблонному повторенію зарегистрированных в мартовскій період "борьбы за армію" случайных сообщеній, подчас возбуждающих даже большое сомнѣніе. Оставим в сторонѣ полуанекдотическую офицерскую жену, демонстративно игравшую на фронтѣ у открытаго окна на роялѣ "Боже Царя храни" — ей и так уже слишком посчастливилось в литературѣ. Из письма, направленнаго из дѣйствующей арміи в адрес "депутата Чхеидзе" и помѣченнаго 8 марта, мы узнаем, что на повѣрках в нѣкоторых частях 28 корпуса Особой Арміи (т. е. гвардіи) послѣ переворота продолжали пѣть "Боже Царя храни" и "Спаси, Господи, люди Твоя" — "очевидно" там, гдѣ "начальники являются приверженцами стараго режима, и солдаты мало ознакомлены с событіями" — добавлял освѣдомитель. Начальник кавалерійскаго корпуса гр. Келлер, отказавшійся присягнуть новому правительству, прощался со своим полком, как свидетельствует Врангель, пропуская его церемоніальным маршем под звуки того же "Боже Царя храни". Надо ли видѣть здѣсь нарочитую демонстрацію или привычную при торжественной обстановкѣ традицію національнаго гимна? Он не был ни отмѣнен, ни замѣнен революціонным гимном, и Деникин нам разсказывает о сомнѣніях военнаго командованія — пѣть ли народный гимн.

Можно привести, конечно, десятки эпизодов, прямо или косвенно говорящих об отрицательном отношеніи в отдѣльных случаях, высшаго и низшаго командованія к перевороту. Ген. Селивачев, командовавшій 4-ой Финл. стрѣлковой дивизіей на юго-западном фронтѣ и принадлежавшій к числу тѣх военачальников, которые желали только в "ужасное переживаемое время" справиться с "великой задачей удержать фронт", в дневникѣ 6-го марта отмѣчает, что его командир корпуса — "глубочайшій монархист, участник "Русскаго Знамени" и юдофоб чистѣйшей воды" — отдал приказ, из коего "ясно, что, кромѣ верховнаго главнокомандующаго, он не признает никого из Временнаго Правительства". В дневникѣ генерала пройдут и его собственные подчиненные, не освѣдомлявшіе солдат о происшедших событіях и не позволявшіе читать газеты, потому что эти "идіоты" все равно не поймут, и потому, что "глупая затѣя" в некультурной странѣ не может долго длиться. В результатѣ давались подчас, по выраженію Врангеля, "совершенно безсмысленныя толкованія отреченію Государя": так один из командиров пѣхотнаго полка объяснил своим солдатам, что "Государь сошел с ума". Можно допустить, что живую реальность представлял и тот гусарскій ротмистр, который свою часть информировал об отреченіи Царя в такой формѣ: "Е, И. В. изволил устать от трудных государственных дѣл и командованія вами и рѣшил немного отдохнуть, поэтому он отдал свою власть на время народным представителям, а сам уѣхал и будет присматривать издали. Это и есть революція, а если кто будет говорить иначе, приводите ко мнѣ, я ему набью морду. Да здравствует Государь-Император. Ура!"[316].

Может быть, в архивах каких-нибудь мѣстных штабов найдутся несуразные для революціоннаго времени приказы от 15-17 марта о тѣлесных наказаніях розгами, о которых, как о фактѣ, говорил докладчик военной секціи в засѣданіи Совѣщанія Совѣтов 3-го апрѣля внѣфракціонный с.-д. Венгеров (докладчик конкретно не указал за "краткостью времени", гдѣ происходил этот "абсурд"). Отрицать наличность таких фактов нельзя. Как не повѣрить колоритному по своей безграмотности письму в Исп. Ком. — "Г.г. Депутатам государственной думы": "Братцы, Покорнѣйше просим Вас помогите нам (.) в нашем 13-м тяжелом артил. дивизіонѣ полк. Биляев, родственник бывшаго военнаго министра, который распространяет слухи, что неверьте свободе... ети люди сего дня Красный флаг, а завтра черный и зеленый... Еще командир 3 бат. того же дивезіона... кап. Ванчехизе безовсякой причины бил солдат... он изменик Государства и нашей дорогой родины... покорнѣйша просим убрать нашего внутренняго врага Ванчехазу... Не можем совершенно его требованія выполнять". Свой "Ванчихазе" — полк. Христофоров был в Слуцкѣ в одном из гвардейских полков, как свидѣтельствует офицер этой части в письмѣ к родителям 11-го марта — мы ниже его широко цитируем, — кричал по телефону: "сволочь получила свободу", вернувшись с фронта, отомстим. Думскій депутат от Литвы, Янушкевич, примыкавшій к трудовой группѣ, в докладѣ Временному Комитету 13 марта о поѣздкѣ на Сѣверный фронт разсказывал, что один из командиров дивизіи так выражался в его присутствіи, что депутат вынес впечатлѣніе, что "если он и не враг новаго правительства, то во всяком случаѣ слишком иронически на него смотрит". "Хорошо, что разговор оборвался добавлял депутат, — а то я думал, что придется его арестовать". Между прочим, он сказал: "всетаки эту сволочь сѣк и буду сѣчь, и если он что-нибудь сдѣлает, то я всыплю ему 50 розог". Пока Янушкевич бесѣдовал с дивизіонным командиром, солдаты не расходились, полагая, что депутат будет арестован командиром — "он сторонник стараго строя. Он вчера грозил разстрѣлом за снятіе портрета. Уже казаков сотня была приготовлена"...

Всѣ подобные факты едва ли могут служить показательным барометром общих настроеній. Достаточно знаменательно, что Янушкевич и его товарищ по поѣздкѣ свящ. Филоненко, посѣтившіе "почти всѣ части'' 1-ой арміи, говорившіе со "многими офицерами", равно и с "высшим офицерским составом", и на офиціальных собраніях, и в индивидуальных бесѣдах, могли в своем отчетѣ в качествѣ "врага новаго строя'' (и то относительно) конкретно отмѣтить лишь одного командира дивизіи, который "слишком иронически" смотрѣл на революціонное правительство. "Многіе из них (т. е. офицеров) — говорилось в депутатском докладѣ Врем. Ком. — совершенно не оріентируются в положеніи и нас спрашивали: "неужели вы не могли спросить армію прежде, чѣм произвести революцію?" Мы говорили: "Так вышло. И вы сами, проснувшись, не узнали бы Петербурга". Они не представляют себѣ, что так могло быть. Они недовольны, что это сдѣлано, как то без их спроса, наскоро, штатскими людьми, которые не считаются с ними". В чем же "не считаются"? "Они не улавливают "сути"[317]— отвѣчает отчет — и думают, что у нас разрушена вся армія, что весь дух ея упал, и что нѣт основаній, на которых зиждилась вся армія". В одном собраніи школы прапорщиков, гдѣ собралось 250 человѣк, депутаты встрѣтились с особо ярким настроеніем "контр-революціонным" — "совершенно против переворота". Характерное поясненіе дѣлают депутаты: "говорило больше зеленое офицерство, прапорщики" — "недоучки", по их выраженію. Камнем преткновенія явилась все та же тема — опасность разрушенія арміи. Как "люди дисциплинированные", они требовали, чтобы приказы "издавались из центра, сверху": если "начальство потеряет свой авторитет... нельзя будет вести войска в атаку". Стремленіе поддержать дисциплину и является основным мотивом в обвиненіях "высшаго офицерства" в контр-революціонности. Нѣкоторые командиры были "очень тактичны": "когда произошел переворот, отреченіе и проч., они потихоньку убрали всѣ портреты, а в нѣкоторых частях портреты демонстративно висят. Когда солдаты требовали, чтобы портреты были убраны, то начальники отказывались" — отказывались (добавляли депутаты) не потому, что "находили, что он должен висѣть.... а потому, что, по их мнѣнію, дисциплина не позволяла... Этим создавались отношенія, грозившія большими послѣдствіями"... даже "ужасная атмосфера", по словам докладчиков, — могли быть "убійства". "Нетактичность" сказывалась в срываніи "красных бантов" — этих внѣшних атрибутов революціи[318].