Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

веревка, люди заподозрят неладное, вызовут милицию. Я бы давно уже милицию вызвала, это будет нашим запасным планом, но Коля очень просил этого не делать. Поэтому прежде уж разберемся, что там с ним.

– А если тебе уходить надо будет? – спросил Мишка.

– Легче же вниз. Привяжу у них к столу и… вжик, – она присвистнула, изображая ладонью быстрый полет аэроплана.

– Ты, Майка, в инженерный институт поступать должна, – заметил Мишка, и глаза его улыбались. – Мыслишь как инженер.

– Нет, я математиком хочу стать. Это мне нервы успокаивает. В мире корней, логарифмов, интегралов все нормально, понимаешь? Просто и логично! Если плюс – то плюс, если минус – то минус. Не то что… – она кивнула в сторону распахнутого окна, делая намек на Колю и его семью. – Ладно. Разговоры в сторону.

Майка критически оглядела свой сарафан в клетку, вздохнула, что нет на ней ее штанов с манжетами под коленками, и перевесилась через подоконник, оглядывая улицу. Дождавшись момента, когда внизу не стало никого из соседей и прохожих, влезла на подоконник, встала спиной к улице, обеими руками крепко взявшись за скрученные в жгут простыни и, как скалолаз, принялась спускаться по стене. Она рассчитывала толкнуть фрамугу внутрь коленями и, оказавшись обеими ногами в помещении, скользнуть на подоконник в Колину гостиную.

Но на деле все вышло гораздо сложнее.

По стене она протопала бодрым пионерским шагом, но вот обеими ногами попасть во фрамугу ей никак не удавалось – только одной. Почему-то оказалась страшно отпустить обе ноги в воздухе. К тому же простыни сразу натерли ладони, надо было взять хоть митенки или варежки, но не догадалась. Пытаясь отпустить вторую ногу, она едва не разбила стекла, скользнула ниже, чем рассчитывала, тело болтало туда-сюда, стекло поскрипывало под ней и трещало. Замешкавшись, она оказалась ниже фрамуги. И единственным выходом оставалось – перенести руки на раму и подтянуть себя к ней. Пальцы дрожали, плечи и шею ломило от тяжести собственного тела. Майка с усилием разжала пальцы сначала одной руки, бросив ее к фрамуге, точно та весила полтонны, потом подтянулась к окну и перенесла вторую руку, при этом лбом сильно влетела в стекло – еще чуть-чуть, и оно бы треснуло. Как большой таракан, Майка вползла в узкое отверстие фрамуги и полетела в комнату головой вниз, попутно столкнув с маленького столика патефон. Грохот раздался оглушительный. Она вскочила на ноги, приготовившись к схватке с невидимым врагом. Но в квартире словно никого не было. Вообще-то там должен был находиться Коля, но он на шум не вышел.

С досады Майка поджала губы – она тут совершила геройский поступок, подвиг, можно сказать, влезла на башню друга спасать, а он не соизволил и глянуть на ее усилия хоть одним глазом. Нагнувшись Майка подняла патефон и поставила его, как тот стоял раньше. Хорошо, что такая большая труба, слишком узкая в основании, не переломилась. Немного странно, из стороны в сторону, болталась игла, но, наверное, так и было. Она просто закрепила ее на ножке. А потом быстро вернулась к окну и втянула отвязанную Мишкой веревку внутрь, скрутив и спрятав за занавесками на полу.

Двинувшись крадущимся шагами по знакомой комнате, в которой она так долго и мучительно пыталась объяснить Коле системы уравнений, Майка сразу зашла в ванную комнату, стала выкручивать воду в раковине, трубы издали глухой хрип, но вода не полилась – наверное, где-то есть вентиль, о котором знает только дядя-прокурор. Заглянула под ванну в надежде его найти, но там было темно, пыльно и страшно. Следом зашла в кабинет Колиного отца – пусто. Дернула дверь в кухню, та и вправду оказалась заперта, как писал мальчик в записках. А где же он сам?

Оказалось, спал. Просто спал, с головой укрывшись одеялом на кровати в своей душной комнате, уставленной пюпитрами с нотами, со столом, на котором стопки нот возвышались целыми башнями. Майка никогда не была здесь, и ее поразило это царство нот. Первое, что подумалось, сколько времени нужно, чтобы все их выучить и сыграть. Может, и вправду, не надо его мучить математикой, пусть бы играл себе на своей виолончели, раз так любит. Но в мире все очень странно устроено, люди считают, что нужно всего знать помногу и все уметь сразу.

Подойдя к кровати, Майка тронула тяжело дышащую гору под одеялом. Та продолжала вздыматься и опускаться. Майка толкнула сильней, спящий не почувствовал. Она сдернула одеяло. Коля не проснулся, но видно было, что привиделся ему кошмар – он очень беспокойно пыхтел.

Пришлось прикрикнуть. Потом начать расталкивать. И только после долгой борьбы Коля нехотя стал выбираться из вязкого болезненного сна – так люди отходят от наркоза в больницах, Майка видела однажды: бесконтрольно машут руками, будто что-то жуют, по их подбородкам текут слюни – очень странное и неприятное зрелище.

– Ты как вошла? – Коля перевернулся на бок, оттолкнулся от кровати локтем и сел, глядя на Майку из-под полуопущенных, красных и вздувшихся век. Глаза его то и дело закрывались, а он их с усилием открывал.

– Я влезла в окно! – похвасталась Майка.

– Как это – в окно? – проговорил он, еле ворочая языком. А соображал, наверное, и того хуже.

– Мы веревку с Мишкой сплели, из простыней. Она все еще у меня. Хочешь, мы можем спуститься по ней и убежать.

– Нет, у меня домашний арест, мне нельзя.

– У тебя кухня закрыта! А еда… консервы, хлеб – все там поди?

– Я же говорил! И в ванной воду он перекрыл. Ее нет даже в сливном бачке унитаза. Во рту все пересохло, пить охота – снилось море, будто тону… вода повсюду, а глотка сделать нельзя – соленая, – и Коля облизал потрескавшиеся губы.

– Идем, я здесь – чтобы отпереть дверь. Но ты уж сразу на еду не набрасывайся, – она потянула его за руку, Коля послушно на ватных ногах пошел следом. – В деревне у нас был случай, человек долго не ел, потом его покормили, а он взял и умер. Причем сразу. Такие судороги-колики были – просто страх!

– Мне нельзя, я наказан. Он меня убьет.

Майка прыснула. Но тут же свела брови, оглядев его истощавшую за две недели, похожую на вешалку фигуру. Тот прежний свитер болтался на Коле, как на чучеле огородном.

– Ну никто не увидит. И я не скажу. Так что – можно, я разрешаю.

– Он догадается, – Коля шутки не понял. Глаза его были круглыми от тревоги. – Он прибьет меня.

– Не догадается, взрослые на самом