Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Студент послушно пил, и его выворачивало наизнанку.
– Металлическое железо в виде порошка дома есть? – спросил Константин Федорович у соседки.
– Нет, такого нет, – ахнула она, прижав руки к груди.
– Надо тогда бежать в ближайшую аптеку, будить там всех, – Грених поднялся, вытирая руки о полы своего пальто, которое, наверное, теперь не спасет от едкого амбре даже рукодельница Ася. Он прошел в гостиную, взял с полки журнал и написал на полях своим химическим карандашом, вынутым из нагрудного кармана: «Ferrum hydrogenium reductum».
– Это противоядие против медного купороса, которым он пытался отравиться. Если Лёня его не примет сейчас же, то умрет.
Серафима Андреевна обомлела на слове «умрет», ахнула, прижав руки к груди, но тотчас с готовностью спасти студента схватила журнал и выбежала из квартиры, не сменив тапочек на уличную обувь и не надев галош.
Чуть придя в себя, Лёня отполз от унитаза и сел, привалившись к стене и обеими руками держа пол так, словно он из-под него сейчас выскользнет. Грених присел на корточки рядом.
– И зачем это? – спросил он. – Стыдно, что ли, сделалось?
– Мне стыдно?! – Лёню стало бить в настоящей лихорадке. – Это вам должно быть стыдно, что вы не тех за решетку сажаете!
Грених нахмурился.
– Ты о чем?
– Лиза уехала, взяла с собой купорос… и уже, наверное, умерла. А вы мне помешали! Вы – бессовестный негодяй, там у себя в институте экспертизами занимаетесь, решаете, кто нормальный, а кто нет.
– А ну погоди кричать, – прервал его Грених. – Чего, силы лишние остались? Медные соли парализуют сердечную мышцу. Будешь орать – инфаркт тебе обеспечен.
– Вот и хорошо.
– Ничего хорошего. Где, говоришь, Лиза? Куда уехала?
– Ее записка у меня на столе, – обессиленно откинулся затылком на кафельную стену студент, часто-часто заморгав, видно, голова закружилась от попытки скандалить.
Константин Федорович сходил за запиской, в ней крупным, совершенно не девичьим, решительным, с нажимом почерком было написано, что она-де не может больше так жить, купила билет в один конец (куда не скажет) с намерением выйти в чистое поле или к реке, выпить двадцать пакетиков медного купороса и покончить с собой.
– Это точно ее рука? – спросил Грених, забегая обратно в уборную. – Она написала?
– Она мне это сама в руки лично вот в этой квартире вручила.
– А причина ее решения какова?
– Ее семейка.
– Так, – Грених присел опять с ним рядом. – Что тебе известно? Выкладывай!
– Я не могу вам сказать, – он скривился и заплакал.
– Да вы что, все сговорились, что ли? – вырвалось у Константина Федоровича, от злости он засадил кулаком в плитку так, что чуть не сломал себе руку. – Чего тебе терять теперь? Ты на всю жизнь останешься инвалидом с больным сердцем. Невеста твоя, наверное, уже выпила свою порцию яда! Кого ты защищаешь?
– Я прочел ее дневник, случайно, а там… такое, такое… – торопливо заговорил Лёня, всхлипывая.
– Что там? Давай по порядку.
– Я влюбился в нее по уши, потому что она вся такая загадочная, темная, таинственная, будто хранит какой-то древний секрет, не доступный никому. Влюбился в лицо ее… несчастное… в эти горькие складки вокруг рта… в глаза, которые всегда блестят, как у чахоточной, в ее чудачество. Смеется она всегда громче всех, задиристо, точно ее режут, точно за весельем прячет что-то, горе какое-то. Вечно то на крышу залезет, прогуляв пару, то упадет в одном платье в снег и смеется, заливается, как сумасшедшая, пока ее не затащат в аудиторию греться, или промокнет под дождем так, что платье становится прозрачным, и такая приходит на лекцию, а учителя глаза прячут… Да и не я один из-за этой чертовщины голову потерял, по ней пол-института сохнет… А стихи как читает! Маяковского, Блока… Сердце стынет – плакать хочется. Я же не знал, что она такая, потому что… Лучше б не знал, ей-богу! А тогда, дурак… только и думал, чтобы открыть ее тайну. Три раза руки просил, отец ее отказывал, причины толком не называя, одни отговорки, мол, я еще ребенок. В ночь после похорон она у меня ночевала. И тетрадку свою… дневник оставила на столе. Вот я и прочел…
Лёня качнулся, резко побелел лицом, глаза стали закатываться, и он повалился на бок.
– Так тебя разэтак, – процедил сквозь зубы Грених, хватая его за плечи и усаживая на место. Две звонкие оплеухи не помогли вернуть скулам горе-студента цвет. Грених схватился за его запястье, не нашел пульса, прижал пальцы к шее под ухом – удары сердца едва прослеживались. Грених встряхнул его, еще раз похлопал по щекам.
– Дьявол, – выругался он и ослабил руки. Студент, как тряпичная кукла, скатился на пол.
Несколько секунд Константин Федорович отупело глядел на его белое, вытянутое лицо. В ванную комнату заглянул привлеченный странной тишиной сосед в ермолке, видно, топтался в передней – не решался мешать допросу, слушал за дверью.
Пульс студента стремительно падал, жизнь ускользала, как песок сквозь пальцы, а вместе с ней и шанс раскрыть убийство Бейлинсона. Но даже не это страшно. Константин Федорович уже и позабыл то жуткое чувство, когда человек, доверивший ему свою судьбу, медленно от него отдаляется, чтобы уйти в вечность. Бренное тело пациента в его власти, но сделать ничего нельзя.
Константин Федорович беспомощно глядел пустыми глазами на соседа в пижаме, замершего на пороге. Но видел стены морга, бледную и со впалыми глазами Асю, ее накрытое простыней хрупкое тело на носилках. И тут откуда-то из далеких уголков памяти явилось решение. То самое, о котором он рассказывал на своем практическом курсе студентам.
– Шприц есть?
– Да, – выдохнул сосед. – Я – сердечник, у меня всегда есть.
– Тогда и камфора? – с надеждой вскинулся Грених.
– Нет, увы, камфара кончилась.
– Тащите тогда шприц. И водку!
Через несколько минут, действуя быстро и слаженно, как привык за время службы старшим дивизионным врачом во время германской войны, Грених разорвал на студенте перепачканную рвотой рубашку, вылил водки на грудь, вынул шприц из жестяной коробочки. Оставалось попасть в сердце.
– Ах ты боже ж мой! – вскричал сосед, когда Грених воткнул в неподвижно лежащее тело пустой шприц. Студент дернулся, вздохнул и захлопал глазами.
– Я умер? – прошептал он, с удивлением гладя на кулак, из которого торчало металлическое кольцо поршня.
– Пока нет, – ответил Грених и выдернул иглу.
Студент ахнул, дернувшись вверх, точно его ударила молния, в недоумении глянул на свою расстегнутую рубашку и
- Полицейский [Архив сыскной полиции] - Эдуард Хруцкий - Исторический детектив
- Полицейский - Эдуард Хруцкий - Исторический детектив
- Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай - Исторический детектив
- Павел и Авель - Андрей Баранов - Исторический детектив
- Ликвидация. Книга вторая - Алексей Поярков - Исторический детектив
- Воспоминания русского Шерлока Холмса. Очерки уголовного мира царской России - Аркадий Францевич Кошко - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Исторический детектив
- Хрусталь и стекло - Татьяна Ренсинк - Исторический детектив / Остросюжетные любовные романы / Прочие приключения
- Заводная девушка - Анна Маццола - Исторический детектив / Триллер
- Наган и плаха - Вячеслав Белоусов - Исторический детектив
- Семейное дело - Олег Мушинский - Исторический детектив