Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды - Семен Бабаевский

— А она что же?

Вышла из хаты. Да. А я зажмурился, лежу, а заснуть уже не могу — разные мысли полезли в голову, С. тал я себя ругать: зря я ей так сурьезно ответил. Опять закрою глаза, а Лена будто стоит возле меня и смеется. Я и так перевернусь, и так лягу, а сна нету — хоть плачь! Стал я думать, зачем она ко мне подходила, — и не мог придумать. Слышу — идет со двора. Где она была — не знаю. Я дыхание притаил и прикинулся сонным, а у самого сердце екает, и хочется мне, чтобы она снова подошла. Это я истинную правду говорю. Да. Слышу — подходит, кладет мне на плечо свою руку, а у меня холодок по спине бежит. «Ванюша, — ласково говорит она, — вставай чай пить». Я, конечно, вскочил, причесал чуб, а у самого разное волнение в голове. Главное, никого в доме нету, ночь — и мы одни. Пьем чай, а она так выразительно смотрит на меня, что мне изделалось даже неловко. Кто ж про то знает, что у нее на уме? Она тяжело вздохнула и говорит: «Ванюша, а скажи, отчего твой начальник, — стало быть, вы, — такой нелюдимый?» Ей-богу, так и сказала!

— Что ж ты ей ответил?

— Говорю, что по должности ему таким быть полагается. Да еще говорю, что он не из тех, кто любит шутки шутить. А она снова ко мне с вопросом: «А скажи, Ванюша, твой начальник женатый?»

— Как же ты ответил?

— Говорю, что женат давно и есть дети, — так, говорю, что на ум придется.

— И что же она? — Сергей смеялся.

— Ничего, — неохотно продолжал Ванюша. — Немного будто удивилась, а потом загрустила и стала зевать. Встала и сказала: «Ну, Ванюша, попил чаю, иди отдыхай, тебе, бедняжке, придется рано вставать». Я и ушел, а уснуть не мог. Вот какие бывают женщины привязчивые. Привязалась и не дала уснуть. Когда вы пришли на рассвете, а я еще и глаз не смыкал. А все через ту Лону.

— Да, обидно, — посочувствовал Сергей, кутаясь в бурку.

Глава XIV

Рано наступила зима, и пришла она в станицу в теплой белой шубе. На рассвете по Усть-Невинской совсем неслышно проехал первый санный обоз. Выбравшись за станицу, вереница саней потянулась в степь. Дорога пряталась в глубоком и пушистом снегу. След прокладывали новенькие пароконные сани с подрезами, и на них, удобно умостившись в сене, сидел Прохор, в шубе, и в башлыке, повязанном так, что виднелись одни лишь глаза. Приподымаясь на колени, Прохор то подбадривал вожжами коней, то посматривал назад — боялся, как бы не отстали какие быки и не уснули возчики. У его ног, закутавшись в бурку, лежал Виктор Грачев.

— Эй, эй! — покрикивал Прохор. — Не растягивайтесь!

Следом за санями Прохора, поскрипывая ярмами, на которых сычами сидели мальчуганы, брели по топкому снегу пять пар волов. Они были запряжены цугом в огромные санищи, с толстыми, как дрючья, полозьями, — обычно в верховьях Кубани на них перевозят амбары или стога сена. В эту же зиму добротным полозьям из суковатого дуба предстояло выдержать груз, может быть, во много раз тяжелее любого амбара, — нужно было перевезти со станции станину водяной турбины.

«И скажи на милость, какой вес имеет та штуковина, — размышлял Прохор, кутаясь в шубу. — Это же только подумать: одна часть уместится на этих дрючьях, а чтобы всю турбину поднять, то приходится гнать столько лошадей и быков».

За всю жизнь Прохору довелось перевозить всякие грузы — и лес, и железо, и пшеницу, — а вот с турбиной иметь дело еще не приходилось. Какая она на вид, эта турбина, он тоже не знал, — оттого и лезли в голову всякие тревожные мысли: а что, если даже дубовые полозья не устоят под тяжестью и среди дороги случится поломка? Застрянет турбина где-нибудь в степи, будет лежать в снегу на дороге, а проезжие люди станут насмехаться: вот, мол, какие устьневинцы! Гидростанцию строят, машину затребовали с Урала, а привезти домой не смогли — ума не хватило.

«А наш Виктор Игнатович спит себе, — думал Прохор». — Ему-то чего ж не спать, он уже ей и местечко приготовил — как для невесты, ей-богу!»

Работая в бригаде Грачева, Прохор ко всему присматривался и многое не понимал из того, что делалось в машинном отделении. Он видел, как вырастала из котлована железобетонная стена, и хотя Грачев говорил, что это строится фундамент для турбины, но Прохор так и не мог себе представить ни форму, ни величину той машины, которая вскоре ляжет на этот твердый настил.

Над степью разгоралось светлое утро. Небо было высокое и синее-синее. Виктор Грачев давно не спал, но вставать ему не хотелось, — сани укачивали, глухо постукивали копыта, молодо и свежо скрипел под полозьями снег. Было приятно лежать и смотреть вдаль. За Кубанью белыми шатрами стояли невысокие горы и то казались дымчато-сизыми, то озарялись мягким розовым светом. Когда же в седловину двух вершин выкатилось солнце, горы точно воспламенились, а вся низина заискрилась с такой силой, что стало больно смотреть.

Виктор закрыл глаза и задумался: нет, нет, совсем не такой представлялась ему жизнь его после многих лет учебы. Обычно в Усть-Невинскую Виктор приезжал погостить. То были веселые месяцы — купался в Кубани, гулял по степи, ему и в голову тогда не приходило, что вот кончит учебу и первую свою практику проведет дома; казалось, будто кто-то нарочно послал его именно сюда, чтобы свои же станичники могли увидеть и оценить, чему научился в Москве сын вдовы Грачихи. И хотя в Усть-Невинскую Виктор поехал неохотно и, как сам говорил, временно, а уже с первых дней почему-то отрадно было сознавать, что все верховье Кубани без его помощи обойтись не может и что он, единственный человек среди своих земляков, сумеет и установить сложнейшие машины, и заставить их давать свет. Самым же приятным было то, что турбина устанавливалась на реке, где прошло его детство, где он ловил рыбу, купался, бегал голышом по берегу, — сколько возникало волнующих сердце воспоминаний всякий раз, когда он подходил к зданию вблизи самой кручи!

И еще приятно было Виктору наблюдать в станице тот живой интерес к электричеству, который был вызван, несомненно, постройкой гидростанции. Он хорошо знал, с какой гордостью обычно говорят об электрификации его друзья детства, и он их понимал, но не Сергей и не Савва удивляли и радовали Виктора, а такие люди, как Прохор и Грицько, работавшие в его бригаде.

Прохор жил по соседству с матерью Грачева. Однажды поздно вечером, проходя мимо Прохоровой хаты, Виктор увидел в окно небольшое собрание: у стола, при слабом свете лампы, сидели пожилые мужчины и женщины и читали вслух книгу «Выбор силовых установок». Виктор вошел в сенцы, остановился и прислушался.

— Прохор, а ты расскажи мне понятливее, — послышался хрипловатый бас.

— Как же тебе еще пояснить? — отвечал Прохор. — В книжке говорится, что электричество бывает постоянное и переменное. Чего ж тебе еще?

— А у нас какое будет?

— Кто ж его знает.

— А как же оно станет вертеть молотилку или там, скажем, доить коров, — допытывался хрипловатый бас, — вот в чем мой вопрос, а временное то электричество или постоянное — в том я не разбираюсь.

— Все одно, — уверенно заявил кто-то из мужчин, — лишь бы его к делу приспособить.

— А на мое рассуждение, — отозвалась женщина, — лучше, ежели оно будет постоянное.

— Почему? — строго спросил Прохор.

— Все, что временно, — плохо.

— Правильно, тетка Фекла, — подтвердил бас. — У нас в то лето кинопередвижка находилась временно, и никакого толку из нее не получилось. То приедет в бригаду, то не приедет, а то и вовсе поломается.

— Вот это ты, Андрей, верно подметил!

Виктор вошел в хату.

— А! — крикнул Прохор. — Вот кто нам объяснит! Виктор Игнатович, мы тут читаем одну книжку, я ее в Рощенской на базаре купил. Читаем, читаем, а только разобраться не можем.

И теперь, лежа на санях и кутаясь в бурку, Виктор вспоминал свою беседу, затянувшуюся допоздна. В этот вечер он впервые так просто и, как ему казалось, интересно рассказывал своим станичникам об электричестве, — его и сейчас волновало какое-то еще не изведанное им чувство. Откинув полу бурки, он соскочил на снег и пошел рядом с санями.

— А я думал, что ты зорюешь! — обрадованно сказал Прохор.

— Виктор Игнатыч! — кричал с других саней Никита Мальцев. — Погляди, какое движение!

Голова обоза выползала на пригорок, а хвост изгибался по ложбине. Мальчуганы-погонычи, кто в кудлатой, гнездом сидевшей на голове шапке, кто закутан башлыком, а кто повязан платком поверх картуза, покачивались на ярмах и лениво помахивали кнутами. Пять пар быков шли споро, а следом за ними тяжелые полозья, как плуги, разрезали снег. Никита Мальцев лежал на разостланной поверх сена полости, курил.

— Да на таком транспорте, — говорил он, обращаясь к Виктору, — можно две турбины поднять!

«И у этого гордости — хоть отбавляй», — подумал Виктор и посмотрел на скрипевший по дороге обоз.