Рейтинговые книги
Читем онлайн Разговоры с зеркалом и Зазеркальем - Ирина Савкина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 110

Для Герцена, как видим, глубокий кризис, который переживает жена, представляется немотивированным: только (!) смерть троих детей, только сомнения в том, что она может продолжать играть в его жизни ту роль, которая ей отведена. Он склонен объяснять все происходящее болезненной чувствительностью Натальи Александровны.

Между тем произошло событие, которое еще более усложнило и привело к кризису их семейную жизнь. Я имею в виду случившееся после возвращения в Москву «маленькое увлечение» Герцена красивой горничной. В дневнике он довольно откровенно пишет об этом и обвиняя себя, и оправдывая в духе новых идей об эгоизме и «своеволии», на которое имеет право свободная человеческая личность. В этом поступке, по его оценке, не было «проституции, расчета и покупки любви», а было искреннее увлечение, полное «упоения, безумного bienêtre» (26). Кроме того, Герцен продолжает четко разделять сферы духовного и телесного, для него крепостная любовница существует в совершенно другом измерении, чем «высокая, святая» Наталья Александровна.

Однако когда он рассказывает об этом своем падении жене, разражается настоящая катастрофа, потому что она не принимает объяснений и не удовлетворяется его рассуждениями о земном и небесном.

В дневниковых записях Герцен и сердится на непонимание, и оправдывает себя, но чаше всего ужасается и искренне раскаивается, видя, как, уступив чувственной страсти, он буквально разрушил жизнь жены:

В какую пропасть стащил я ее, которая не могла представить себе возможность такого падения <…>. Я пал, je suis flétri (запятнан) в ее глазах, это мучит ее, она сама унижена в моем унижении, полное доверие потрясено! (79).

Высокая, святая женщина! Я не встречал человека, в котором благороднее, чище, глубже был бы взгляд. Но она беспрерывно себя разлагает, поддерживает себя беспрерывно в восторженном состоянии, ей нравится эта полнота жизни, но тело ее, болезненное и слабое, не может вынести яркого огня, которым пылает ум и сердце <…>. Она никогда не поймет, никогда не сообразит, что может быть чисто физическое влечение, минута буйного кипения крови, минута воображения, разожженного образами нечистыми, словом, страсть, которая вовсе не переводима на язык любви и не понятная для нее, страсть животная (81).

Сколько переменилось в эти четыре года, сколько испытаний! Главное цело, все цело: и дружба, и любовь, и преданность общим интересам, но освещение не то, алый свет юности заменился северным, ясным, но холодным солнцем реального понимания. Чище, совершеннее понимание, но нет нимба, окружавшего все для нас. Период романтизма исчез, тяжелые удары и годы убили его (82).

Герцен подробно анализирует сложившуюся ситуацию, собственные мысли, чувства и позицию жены. Надо отметить, что Наталья Александровна остается для него безупречной — высокой, святой, чистой, любимой: «бурные дни эти доказали мне великую необходимость для меня в ней. Все святейшие корни бытия сплетены с ней неразрывно» (83). Он страшно казнит себя, стремится понять ее, объяснить ей себя, развеять подозрения в собственной нелюбви и холодности. Для него самого ситуация довольно ясная: его падение ужасно тем, что заставило страдать жену, но в самом факте страсти никакой измены он не видит — как уже говорилось, сферы телесного и духовного в этой ситуации для него совершенно разделены, жена остается воплощением только высокого, духовного и святого, а всего, что связано со страстью и «животной» телесностью, понять не может. Телесность жены — это ее болезненность, и здесь Герцен внимателен и нежен.

Вопрос, почему жена все-таки страдает и не может его простить, чрезвычайно занимает Александра. Л. Я. Гинзбург замечает, говоря о Герцене 1860-х годов, что «психологическая стихия „лишних людей“ — надрыв, напряженная рефлексия, объяснения, не упрощающие, а усложняющие душевную жизнь, — все это совершенно чуждо Герцену. Герцен всегда сохраняет ясность мысли, стремление рационализировать душевные события, разложить их на возможно более простые элементы»[503]. В дневнике 1842, 1843 годов еще довольно много саморефлексии, самобичевания и надрыва, но в то же время уже там можно видеть аналитическое, «типологизирующее» отношение к любым фактам жизни, даже самым болезненно-интимным, которое было характерно для Герцена на протяжении всей его жизни. «Понять — это простить, — пишет В. Туниманов. — Для Герцена — это еще и обобщить»[504].

Стремление понять чувства жены в ситуации семейного кризиса приводит его к обобщающим размышлениям о семье, браке и положении женщины в современном обществе. Причины болезненной Grübelei Натальи Александровны он видит не только в ее характере и физической слабости, но и в «ее воспитании» (70) и в «илотском» (то есть рабском) состоянии женщины (40):

Зачем женщина вообще не отдается столько живым общим интересам, а ведет жизнь исключительно личную? Зачем они терзаются личным и счастливы личным? Социализм какую перемену внесет в этом отношении… (94).

Брак страшен, это контрактирование себя, кабала, цепь. Брак не есть истинный результат любви, а христианский результат ее, он обрушивает страшную ответственность воспитания детей, семейной жизни etc., etc. Мне семейная жизнь легка с этой стороны, — но это случайность, и именно поэтому я имею голос. Между свободным счастием человека и его осуществлением везде путы и препятствия прежнего религиозного воззрения. В будущую эпоху нет брака, жена освободится от рабства, да и что за слою жена. Женщина до того унижена, что, как животное, называется именем хозяина. <…> мы не можем свободно и широко взглянуть на отношения людей между собой, христианские призраки мешают. Они были необходимы в свое время, теперь их не нужно… Христианский брак был нужен для того, чтобы приучить людей в жене уважать женщину, — ревнивая любовь средних веков, идеализация девицы окружили женщину светлым кругом, и он останется и будет тем светлее, чем далее разовьется нравственность. Христианское общество, как всякое одностороннее, имеет всегда в себе самом обратную сторону. Неразрывный брак, с одной стороны, и, с другой — публичные домы, где женщина брошена в грязный разврат, поставлена ниже животного. Но как примирить, как устроить? Сен-Симонисты дали великий пример смирения, они ждали голоса женщины, чтоб решить вопрос; но с тех пор разве голос G. Sand не заявил мнение женщины? (101–102)

Ответы на вопросы «кто виноват?» и «что делать?» Герцен пытается найти не только в дневнике, но и в публицистических и художественных текстах того времени. В 1843 году он пишет статью «По поводу одной драмы»[505], содержащую размышления об увиденной им в театре довольно заурядной драме О. Арну и Н. Фурнье «Преступление или восемь лет старше». Герои драмы, симпатичные в общем люди, гибнут, запутавшись в сложных любовных отношениях. Пьеса послужила для Александра Ивановича поводом публично обсудить те вопросы, о которых он так много думал в связи со своей семейной жизнью. Персонажи несчастны, с точки зрения Герцена, потому, что они поставили формальные принципы выше своих чувств (принесли себя в жертву долгу, «идее брака»), и, с другой стороны, потому, что их жизнь была слишком односторонней, слишком сосредоточенной на личном.

Но я предвижу возражение: этот мир всеобщих интересов, эта жизнь общественная, художественная, сциентифическая, — все это для мужчины; а у бедной женщины ничего нет, кроме ее семейной жизни. Она должна жить исключительно сердцем; ее мир ограничен спальней и кухней…. Странное дело! Девятнадцать столетий христианства не могли научить понимать в женщине человека. Кажется, гораздо мудренее понять, что земля вертится около солнца, однако поспорили, да и согласились; а что женщина человек — в голову не помещается! Однако ж участие женщины в высшем мире было признано религиею. «Марфа, Марфа, ты печешься о многом, а одно потребно, Мария избрала благую часть». На женщине лежат великие семейные обязанности относительно мужа — те же самые, которые муж имеет к ней, а звание матери поднимает ее над мужем, и тут-то женщина во всем ее торжестве: женщина больше мать, чем мужчина отец; дело начального воспитания есть дело общественное, дело величайшей важности, а оно принадлежит матери. Может ли это воспитание быть полезно, если жизнь женщины ограничить спальней и кухней? Почему римляне так уважали Корнелию, мать Гракхов?.. Во-вторых, ее семейное призвание никоим образом не мешает ее общественному призванию. Мир религии, искусства, всеобщего — точно так же раскрыт женщине, как нам, с тою разницей, что она во все вносит фацию, непреодолимую прелесть кротости и любви. Доказательства — женщины в истории и истории искусства: Екатерина II, Ролан, Сталь, Рахель, Бетина и «гениальная женщина исполинского таланта» (то есть Жорж Санд)>. <…> Какое же мы имеем право отчуждать их от мира всеобщих интересов[506]?

1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 110
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Разговоры с зеркалом и Зазеркальем - Ирина Савкина бесплатно.
Похожие на Разговоры с зеркалом и Зазеркальем - Ирина Савкина книги

Оставить комментарий