Друд, или Человек в черном - Дэн Симмонс

Сутулый субъект в бакенбардах и грязном фланелевом костюме с щербатыми костяными пуговицами пробурчал нечто невразумительное, весьма отдаленно напоминавшее приветственные слова. Я поклонился и поприветствовал нового знакомого более любезно.

— Дредлс! — весело воскликнул я затем. — Какое замечательное имя! Оно подлинное — или является неким производным от вашего ремесла?

— Дредлс — так кличут Дредлса, — угрюмо проворчал коротышка. — И Дредлсу интересно знать, имя Коллинз подлинное или вымышленное? И Дредлс что-то не припоминает такого христианского имени, как Уилки.

Я резко выпрямился и стиснул рукоять своей трости, естественным образом отреагировав на завуалированное оскорбление.

— Меня нарекли в честь сэра Дэвида Уилки, знаменитого шотландского художника, — холодно произнес я.

— Как скажете, господин хороший, — прохрипел коротышка. — Хотя я в жисти не слыхивал ни об одном шотландце, который мог бы толком намалевать хотя бы сарай, не говоря уже о церкви или доме.

— На самом деле первое крестильное имя Уилки — Уильям, — сказал Диккенс. Он улыбался, явно забавляясь нашим разговором.

— Билли Коллинз, — просипел Дредлс. — В малолетстве Дредлс знавал одного Билли Коллинза. Несносный ирландский сопляк с куриными мозгами.

Я еще крепче стиснул рукоять трости и выразительно посмотрел на Диккенса, взглядом своим недвусмысленно вопрошая: «Должен ли я оставаться здесь и терпеть все это от деревенского пропойцы?»

Прежде чем Диккенс, по-прежнему улыбавшийся, успел ответить мне, внимание наше отвлек некий снаряд, который пролетел между нами, едва не задев плечо Диккенса и мое ухо, и в следующий миг отскочил от рыжевато-бурой шляпы, зажатой в нечистой руке Дредлса. Второй камешек чиркнул мне по левому плечу и ударил прямо в грудь каменотесу.

Дредлс крякнул, но не выказал ни малейшего удивления и даже не поморщился от боли.

Мы с Диккенсом одновременно обернулись и увидели семи-восьмилетнего мальчонку с всклокоченными волосами, в драной одежонке и стоптанных башмаках с распущенными шнурками — он выглядывал из-за надгробья близ каменной стены, отделявшей кладбище от дороги.

— Еще не время! Еще не время! — проорал Дредлс.

— А вот и врешь! — провизжал маленький оборванец и метнул в каменотеса следующий снаряд.

Мы с Диккенсом отступили в сторону от приземистой мишени, выбранной мальчишкой.

— Да чтоб у тебя зенки полопались! — проревел Дредлс. — Ежели Дредлс говорит, что еще не время, значит, еще не время! Никакого тебе чаю сегодня! Ступай в «Двухпенсовые номера» и прекрати обстреливать меня — иначе не получишь нынче ни пенни от Дредлса!

— Ты врешь! — прокричал в ответ маленький дьяволенок и метнул очередной камень, на сей раз покрупнее, попавший каменотесу в ногу над самым коленом. Куски засохшей грязи, глины и извести так и брызнули в разные стороны от грязной штанины, а юный мучитель провопил пронзительным голосом: — Кук-ка-ре-ку! Я — останусь — без — чайку!

Дредлс тяжело вздохнул и сказал:

— Дредлс иногда платит этому мальцу, чтобы он камнями гнал его домой, коли вдруг Дредлс запамятует, что надобно воротиться под свой кров к чаепитию. Обычно я пью чай в этот час, но нынче я забыл отключить свое напоминательное устройство.

Диккенс расхохотался во все горло, в совершенном восторге хлопая себя по ляжкам. Очередной камешек со свистом пролетел между нами и едва не задел щеку каменотеса.

— Ты там попридержи ручонки-то! — проревел Дредлс, обращаясь к тщедушному мальцу в башмаках с распущенными шнурками, который стремительно перебегал от одного надгробья к другому. — Или не получишь ни единого пенни сегодня и еще цельный месяц! У Дредлса важные дела с этими господами, а они не любят, когда в них швыряются камнями.

— Ты все врешь! — крикнул мальчишка, притаившийся в густой тени кустарника между древними надгробьями.

— Больше он не станет докучать нам, покуда мы не покончим с делом, — сказал Дредлс. Он с недобрым прищуром посмотрел на меня, потом перевел взгляд, уже несколько смягчившийся, на Диккенса. — Что вы хотите, чтобы Дредлс показал вам нынче вечером, мистер Диккенс?

— Мы с мистером Коллинзом хотели бы посмотреть, не появилось ли что-нибудь новенькое на вашем рабочем месте, — промолвил Диккенс.

Дредлс хмыкнул, обдав нас тяжелым перегаром.

— Что-нибудь новенькое из старенького, вы хотите сказать, — прохрипел он. — В криптах редко появляется что-нибудь по-настоящему новенькое. Во всяком случае — в наше время.

— Мы будем счастливы увидеть все старенькое, — сказал Диккенс. — Указывайте нам путь, сэр. Мы с мистером Коллинзом с готовностью защитим вас нашими спинами, пусть не очень широкими, от посягательств вашего мучителя, всегда имеющего под рукой оружие.

— Да черт с ним, с Депутатом, — загадочно промолвил Дредлс. — Камни — это жизнь, работа и единственная любовь Дредлса, ежели не считать выпивки, и еще несколько камешков не составят для него особой разницы.

Затем Дредлс решительно двинулся с места, я и Диккенс, плечом к плечу, устремились за ним следом — и мы трое направились к огромному собору, чья холодная тень уже накрыла весь погост.

Сразу за границей кладбища находилась яма с высоким отвалом, из нее поднимались едкие испарения. Дредлс, прижимавший к груди свой увесистый тюк, молча прошел мимо, но Диккенс остановился и спросил: Это ведь известь, верно?

— Ага, — буркнул каменщик.

— Так называемая негашенка? — уточнил я.

Старик покосился на меня через плечо.

— Ага, такая в два счета пожрет ваш костюмчик, пуговицы и штиблеты, мистер Билли Уилки Коллинз. А ежели ее малость помешать, так она пожрет в придачу ваши очки, часы, зубы да кости.

Диккенс указал на дымящуюся яму и загадочно улыбнулся. Я поправил очки, потер слезящиеся глаза и двинулся дальше.

Я думал, мы поднимемся на башню собора. Диккенс часто привозил своих гостей в Рочестер (досюда от Гэдсхилла было рукой подать) и почти всегда водил на башню, чтобы они полюбовались с высоты видом старого города, представлявшего собой сплошной лабиринт тесных улочек да серых каменных кварталов, за которым с одной стороны до самого горизонта простиралось море, а с другой — темнели леса и тянулись дороги, ведущие обратно в Гэдсхилл и к противоположному горизонту.

Но я ошибался.

С минуту погремев увесистыми связками ключей (похоже, старик держал ключи во всех огромных карманах своих фланелевых штанов, сюртука и жилета), Дредлс отпер массивную боковую дверь собора, и мы спустились по узкой каменной лестнице в крипту.

Скажу честно, дорогой читатель, мне страшно надоели всяческие склепы. Я не виню вас, коли вы испытываете такие же чувства. Я провел прошлую ночь в пропахшем опиумом логове, в точности похожем на склеп, и в последнее время по милости Чарльза Диккенса я слишком часто оказывался в таких вот сырых, сумрачных подземельях.

Дредлс не прихватил с собой фонаря, но в нем и не было нужды: меркнущий свет ноябрьского дня пробивался тусклыми лучами сквозь готические оконца с давно выбитыми стеклами. Мы прошли между толстыми колоннами, похожими на могучие корни или стволы каменных деревьев, — там, где между ними сгущались тени, царила почти непроглядная тьма, но мы держались бледных световых дорожек.

Дредлс положил свой увесистый мешок на каменный выступ, развязал стягивающие горловину шнуры и принялся рыться в нем. Я ожидал, что он вытащит оттуда бутылку — я слышал характерное бульканье, — но он извлек молоток.

— Смотрите внимательно, Уилки! — прошептал Диккенс. — И слушайте! И учитесь!

Я считал, что на сегодня с меня уже хватит разных впечатлений, но безропотно потащился дальше, когда Дредлс завязал шнуры на мешке и зашагал по еще более узкому проходу между рядами еще более толстых колонн, окутанных еще более густым мраком. Внезапно он принялся постукивать молотком по внутренней стене.

— Слышите? — спросил старый каменщик. Вопрос казался дурацким: многократное эхо ударов разносилось по всему помещению. — Стук! Стук! Цельный камень, — прошептал он. — Продолжаю стучать. И тут цельный. Опять стучу. Эге! Тут пусто. Здесь мы поворачиваем за угол — смотрите под ноги, тут ступеньки в темноте — и идем дальше вдоль стены да постукиваем по ней. И Дредлс слышит то, что ни вы, ни еще кто другой не может уловить слухом… Ага! А вот тут твердое в пустоте! А в твердом в середке опять пусто!

Мы все остановились. Здесь, за углом, где начинались ступеньки вниз, сгущался непроглядный мрак.

— Что это означает? — спросил я. — В твердом посередке опять пусто?

— А означает это, что за этой стенкой склеп, а в склепе каменный гроб, а в гробу рассыпавшийся в прах старикан!

Я почувствовал на себе значительный взгляд Диккенса, явно восхищенного мастерством Дредлса, но оставил за собой право не изображать никаких восторгов. Здесь речь шла вовсе не об открытом французами феномене ясновидения, вызывавшем у меня известный интерес. В конце концов, мы находились в церковной крипте. И без грубого старого пьяницы с каменотесным молотком любому было ясно, что за стенами тут покоятся кости.