Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Стеной встречать крымцев на Оке не станем. Пусть его переправляется. Все одно помешать мы ему не в си­лах. А дальше так: на ту дорогу, по какой пойдут глав­ные силы, поставим полк Правой руки. Пусть поупирается чуток, но в большую сечу не ввязывается, поначалу попятится, будто под неудержимым нажимом татар, а затем и вовсе — пятки в руки. Вроде бы в Москву побе­жит полк. На самом же деле, оставив не более тысячи для огрызания на удобных холмах и на переправах, уйдет к краю крымцев и станет теснить их сбоку. Левая рука другой край татарский зажмет. Окажутся татары хоть и не в крепком, но все же в ощипе. Опричный полк начнет хвост татарский щипать. Да не так чтобы легонько, а со злостью. Девлетка наверняка не захочет иметь в тылу рать русскую и пошлет тумен-другой уничтожить наших ратников, только мы и тут не станем ввязываться в серь­езный бой, а тоже — в побег. Смысл в том, чтобы привес­ти преследователей к Большому полку. Вот тут мы их встретим.

Князь Михаил Воротынский предлагал такую же так­тику, вовсе не зная ее, какую применили ацтеки231 про­тив конного отряда конкистадоров232 , пытавшихся захва­тить их столицу. Цепь заслонов была поставлена на пути захватчиков, и каждый заслон не бился насмерть, а, по­сопротивлявшись, рассыпался вправо и влево, чтобы ча­стью сил выдвинуться вперед вновь встать на пути дви­жения конкистадоров, частью пополнить главные силы, каким предстояло отрезать путь отступления. Через ма­лое расстояние — новый заслон, тоже не жестоко сопро­тивлявшийся, лишь сходившийся в короткой сече. Эти стычки, хотя и победоносные для наступавших, изматы­вали их основательно, не давали ни часу покоя ни лю­дям, ни коням, к тому же разрежая отряд. Возникало у испанцев, ко всему прочему, и чувство беспокойства, чувство неуверенности, ибо не видели они конца засло­нам. Ацтеки как бы играли в дразнилки с малыми деть­ми. И вот когда конкистадоры окончательно убедились, что их мечта о захвате столицы ацтеков становится все более призрачной и что гораздо предпочтительней на сей раз уносить ноги к своим кораблям и, дождавшись под­моги из Испании, повторить поход, путь им заступила крупная ратная сила, готовая сражаться не жалея жиз­ней. Только жалкие остатки конкистадоров прорвались сквозь эту стену.

Для соратников князя Михаила Воротынского пред­ложенный им прием был нов и показался весьма заман­чивым, хотя и рискованным, требующим глубокого ос­мысления, точного расчета, в котором были бы предус­мотрены каждая мелочь, каждая деталь, ибо любая неу­чтенная мелочь, самая, казалось бы, незначительная, могла повернуть события не в пользу русской рати. Толь­ко боярин Николай Селезень, услышав предложенное князем, сразу же восторженно воскликнул:

— Здорово! Можно будет основательно вывернуть ску­лы тем тумеиам, какие попрут на Большой полк. Поуба­вится тогда прыти у Девлетки.

Николай Селезень никак не мог свыкнуться с мыс­лью, что теперь он боярин и должен хотя бы выглядеть степенным, рассудительным, оставался все тем же Ни-колкой, моментально воспламеняющимся, когда что-то ему ложилось на душу. Он не заметил даже, как посуро­вел Двужил, продолжал все так же восторженно:

— Если сарацинский хан не совсем безмозглый, по­вернет разбойников своих. Обязательно повернет! Вот тут — под дых ему! По мордасам!

—  Не гопай, пока не перепрыгнешь, — не сдержался Двужил. — Кто кому мордасы начистит, Богу одному ве­домо. Пока же утихни, дай князю слово закончить.

—  Да я вроде бы обо всем сказал, — решил слукавить Михаил Воротынский, промолчать и о переправах, и о мерах по обороне самой Москвы на тот случай, если Дивей-мурза разгадает его, Воротынского, замысел и посо­ветует Девлет-Гирею не отвлекать большие силы по ме­лочам, а идти, не теряя времени, на Москву.

Сам-то князь в одном еще не определился: какую зада­чу поставить Сторожевому полку, все остальное проду­мал до мелочей, но посчитал нелишним послушать своих бояр и дьяка Логинова, а уж потом решить, в чем посту­пить по-своему, в чем согласиться с мнением соратников. А они, удивленные, недоумевающие, молчали. Только когда уже безмолвствовать стало невмоготу, заговорил Двужил, пользуясь правом учителя княжеского.

—  Сдается мне, до всего ой как далеко. Иль ты, князь, стольный город на произвол судьбы бросить надумал? Ес­ли так, худой ты воевода…

—  Что посоветуешь? Как бывало прежде.

—  Прежде ты, князь, княжичем был, дитем, теперь же — матерый воевода. Казань к ногам царевым поло­жил. От одного этого слава тебе на веки вечные. Иль уже считаешь, что Бога за бороду ухватил? Верхоглядством не занедужил ли, грешным делом?

—  Да нет, сердитый мой учитель, не задрал я носа. Просто пока что не все обмозговал. Надеюсь к тому же, что не пустопорожние слова от вас услышу. Особенно от тебя, боярин Никифор. Не серчай попусту, а пособи.

—  Ладно уж, прости старика ворчливого, если что лишнего сказанул. Но с советов пошлин не берут. А по делу если, то так: хитрить нужно с умом, не считая, буд­ то перед тобой противник безмозглый. Один Дивей-мурза чего стоит. Да и темник ногайский Теребердей-мурза, ой как не промах. Их шеломами не закидаешь, если еще прикинуть, что и шеломов-то у нас вдвое, почитай, мень­ше. А то и втрое. Вот мой тебе, князь, совет такой: на переправах без боев не обойтись. Это — перво-наперво. Москву нельзя тоже открытой оставлять.

— Верно твое слово. Скажи только, как это сделать, чтобы двух зайцев одной борзой?

— Размести Сторожевой полк по подмосковным мона­стырям. Испроси, князь, благословение первосвятителя. Вылазки оттуда делать зело ловко. Не поведет рать свою сарацинскую хан, не вытащив такие занозы. Тут и ты — в загривок. Да во всю силушку русских богатырей! Чтоб

татарве тошно стало!

— Дело. Весьма разумен твой совет.

— Погоди, князь, не все я сказал. На переправах за­слоны ставь. Пушки для пособления. Не так, конечно, густо, но по полдюжины на каждую переправу отряжай.

— Про водную рать не следует забывать, — вставил дьяк Логинов. — Не зря же лодьи и дощаники спешно ладим…

— Разумная твоя, дьяк, голова. Польза от твоей вы­думки большая может стать. И урон крымцам будет, и для сокрытия хитрости нашей ратной.

Князь Михаил Воротынский не хотел растаскивать Пе­редовой опричный полк по переправам, считая достаточ­ным небольшие заслоны из городовых казаков и ополчен­цев из приокских городов во главе со смышлеными воево­дами. Совет боярина Двужила показался ему стоящим, и все же не решился князь ослаблять Опричный полк. Луч­ше от Сторожевого полка отщипнуть пару тысяч.

А Никифор Двужил продолжал:

— Вестимо, весь полк по реке разбрасывать бессмыс­ленно. Не более четверти его хватит. Пособить же оприч­никам могут стрельцы, дети боярские и казаки из пору­бежных сторож. Наказ им дать: стоять насмерть.

— Разумно ли? — усомнился сын Никифора молодой боярин Косьма. — Верно, порубежники — ратники куда с добром, только кем их в лазутном деле заменить?

— Дельно, — с благодарностью оценил реплику Косьмы Двужила князь Воротынский не только по смыслу, но и по форме. Сам-то он готов был резко возразить Двужилу: «Порубежников не трону!» — а Косма не только опередил его, но и преподал урок пристойности. Погля­дел на Никифора, который все же насупился — как же, яйцо курицу учит, — успокоил его.

— Не гневись на сына, боярин Никифор, что перечит. Бога благодари, что сыном таким род твой пополнил.

— А что? Я — как лучше. Сам, князь, прикинь, кто из нас правее.

— Сын твой прав, — ответил Михаил Воротынский и продолжил: — Возьмем казаков городовых из окских крепостей, добровольцев ополчим. Боярину Косьме Двужилу и повелим этим заняться. И не опричников им в по­мощь, — из Сторожевого полка по полусотне на две-три сотни городовых и ополченцев. Триболы им же разбрасы­вать. Это, боярин Косьма, тоже твоя забота.

— Не ахти стойко станут, — усомнился дьяк Логинов. — Ополчение и городовые — не Бог весть какие ратники.

— Не скажи, — возразил Косьма. — Из рушниц да са­мострелов при желании быстро можно наловчиться стре­лять. А если с мечами и копьями не приучены, топорами и шестоперами что не крушить поганые головы? Постоят за святую свою землицу не умением, так упорством.

— Не почует ли Дивей-мурза, что перед ним ратники неумелые, не задумается ли, отчего так? — продолжал стоять на своем Никифор Двужил.

— А откуда большой рати взяться? — вопросом отве­тил Двужилу князь Воротынский. — Вся она прошлым летом в Москве сгорела. На это крымцы и рассчитывают. Им неумелость ратная не в нови станет. Они тогда, еще больше себя убедив, попрут дуром на Москву… А это — на нашу мельницу вода.

— Ну, хотя бы у Сенькина брода поставить сотни две-три детей боярских, — не сдавался Никифор. — Негоже, чтоб для главной переправы не нашлось ратников насто­ящих. Никто этому не поверит.