Искусство игры в дочки-матери - Элеанор Рэй

сих пор никто не придумал.

Амелия тоже села. Одну руку она положила на Шарлотту, а за другую ее взяла Грейс. На Амелию нахлынули воспоминания о том, как она возвращалась домой из школы, держа маму за руку, как рассказывала обо всем, что произошло за день, о своих друзьях и о том, что она хочет на ужин, и все это время сжимала пальцы матери в своих.

Грейс глубоко вздохнула.

– Я думала, я найду слова, – промолвила она. – Я проходила и через это, и через кое-что похуже. Но их действительно нет. Подходящих. Когда речь идет о твоем ребенке, никакие слова не принесут облегчения. А я бы так хотела найти их и сказать их тебе.

Амелия посмотрела на Грейс. Она всегда воспринимала смерть брата как сугубо личную трагедию: в том возрасте она едва ли задумывалась о материнской утрате, была слишком незрелой, чтобы по-настоящему понять, как тяжело приходилось другим.

Что ж, теперь она осознала глубину этого горя во всей его полноте.

Это чувство беспомощности, когда твой ребенок в опасности. Чувство невыполненного долга, потому что сохранить жизнь своему ребенку – основная задача для любой матери.

И необходимость наблюдать, как твой ребенок день ото дня гаснет.

Амелия ласково сжала пальцы Шарлотты. Те потеплели и утратили синеватый оттенок, который пугал Амелию раньше. Сейчас она выглядела так, будто просто спала.

– Похоже, что она просто спит, да? – сказала Грейс, словно прочитав ее мысли.

– Я раньше не понимала, почему ты перестала говорить о Питере, – тихо начала Амелия. – Слишком мала была. Но сейчас… Сейчас я не представляю, как ты вообще это пережила. Потерю своего любимого ребенка.

Грейс вскинула на нее взгляд.

– Что?

– Прости, – стушевалась Амелия. – Я не ревную. Не хочу ревновать. Теперь я понимаю, через что тебе пришлось пройти.

– Ты прекрасно знаешь, что я любила вас обоих. В равной степени.

– Не в равной. Но ничего страшного.

– Как это «ничего страшного». – Грейс крепко сжала руку дочери. – Ты так много для меня значишь.

– После его смерти ты вернулась на работу, – напомнила Амелия. – И ты прекратила играть со мной.

Грейс покачала головой.

– Я никогда не прекращала играть с тобой, – сказала она.

– Ты закрыла сарай. Повесила замок на наш общий мир. В тот момент я поняла, что все это время, которое мы проводили вместе, никогда не было нашим общим. Оно было только для него.

Грейс прикусила губу.

– Эти воспоминания, – начала она, – самое дорогое, что у меня есть. И они действительно наши, общие. Мы творили их вместе. Питера больше нет, и да, не проходит и дня, чтобы я по нему не скучала. Но если бы у меня не было тебя, я вообще сомневаюсь, что справилась бы. – Она набрала воздуха в грудь. – Я так сильно люблю тебя и горжусь тобой. Ты – моя причина жить дальше. Была тогда и остаешься до сих пор. Может быть, мне не стоило так скоро возвращаться к работе, но мне казалось, что это единственный способ выжить.

Амелия кивнула, внезапно для себя понимая, о чем она. Работа становилась отдушиной, когда дома было слишком тяжело. Для них обеих. Она никогда раньше не замечала этой параллели.

– Я должна была чаще говорить о нем, – продолжила Грейс. – Но стоило мне попытаться произнести его имя, и мне казалось, будто мое горло наполняется битым стеклом. – Она сделала паузу. – Ты потеряла брата. Мы все… потеряли что-то очень важное. Я должна была быть сильнее. Должна была поступить иначе… – Она остановила себя. – Прости меня, – сказала она. – Прости за то, что отгородилась, за то, что заставила тебя чувствовать себя менее важной. Ты никогда не была для меня на втором месте. У меня просто не получилось по-другому. – Она замолчала, впервые задумавшись о том, как пагубно ее поступки могли отразиться на дочери. – Прости меня, – повторила она.

– Нет правильного способа справиться с чем-то таким ужасным, как утрата ребенка, – сказала Амелия. – Я даже представить себе не могу…

– Не надо, – остановила ее Грейс. – Не пытайся представлять.

У Амелии вырвался всхлип, и в следующее мгновение мать сгребла ее в охапку и прижала к своему пальто. От нее пахло морем, кофе и кексами, испеченными в дождливый день.

Детством. Домом.

У Шарлотты раскалывалась голова, когда она насилу разлепила веки. Яркий свет ударил по глазам, и она снова зажмурилась. Она находилась уже не в пещере. Что-то гудело, ритмично и мерно, и она чувствовала запах антисептика. Она пошевелила пальцами, слегка огладив что-то мягкое под собой там, где еще недавно торчали камни. Было тепло, сухо, и, судя по всему, она лежала в постели. Осторожно и медленно она опять открыла глаза и моргнула. Она едва могла различить чей-то силуэт. Кто-то сидел рядом, невзначай заслоняя Шарлотту от режущего света. Она моргнула еще раз.

– Мама? – спросила она.

– Шарлотта!

Вдруг весь обзор загородило лицо матери, которая принялась осыпать поцелуями ее щеки.

– Я позову доктора, – произнес другой голос.

– Бабушка?

– Да, – ответила Грейс. – Я тоже здесь.

– Слава богу, – бормотала ее мать, отрываясь от Шарлотты и внимательно изучая ее лицо. – Спасибо.

Шарлотта растерянно заморгала. Мама благодарила ее?

– За что?

– За то, что осталась жива, – сказала Амелия. – За то, что проснулась.

– Не за что. – Шарлотта опустилась на подушку, пытаясь вспомнить, как сюда попала. В памяти было пусто, как в пещере.

Пещера.

Сэмми.

Она попыталась приподняться, осмотреться.

– Где он? – спросила она.

– Кто?

– Сэмми, – произнесла Шарлотта. – Где Сэмми?

– Он поступил вместе с тобой, – сказала Амелия.

– И с ним все в порядке?

– Наверное. – Шарлотта заметила, как мама бросила неуверенный взгляд в сторону бабушки.

– Пойду и посмотрю, смогу ли я разыскать его. – Грейс улыбнулась внучке. – Я так рада, что с тобой все в порядке, – сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

Шарлотта стояла у больничной койки и смотрела на Сэмми. На нем была кислородная маска, а из разных точек его тела торчали многочисленные трубочки. Она мягко взяла его руку в свою и сжала.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Мы спасли друг друга.

Прошло три дня с тех пор, как она очнулась в больнице. На Шарлотте была новая пижама, которую бабушка купила для нее в местном магазине, и она куталась в пушистый махровый халат. Завтра она выписывается. Она почти выздоровела, если не считать нескольких швов у нее на лбу, которые еще не успели зажить. Сэмми останется здесь, пока не поправится настолько, чтобы безопасно перенести переезд, но даже тогда ему нужно будет лечь в больницу, только уже местную, сказала