Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2) - Андрей Курков

- Я думаю, - заговорил народный контролер, - что виноват здесь этот Семен... Опозорил он Красную Армию...

- Сейчас-сейчас, - остановил его майор. - Товарищ Добрынин, я в общем-то с вами согласен, но нам надо решить, что делать. Ладно, Зоя, - обернулся майор к девушке. - Идите в общежитие и будьте у себя в комнате все время. Вы можете понадобиться.

Девушка ушла.

- Ну что, - майор обвел взглядом оставшихся в кабинете мужчин. - Давайте решать. Я сперва свое мнение скажу. Зоя Матросова - не закоренелый преступник. Вред она, конечно, нанесла, и за это придется отвечать. Но как представитель НКВД я должен добиваться максимальной справедливости. И поэтому предлагаю нам вынести такое решение: через военкомат вызвать гражданина Гаркавого в краткосрочную командировку сюда, заставить расписаться с обманутой им девушкой, а после этого уже определить вину и меру наказания гражданки Матросовой.

Добрынин улыбнулся.

- Я это тоже думал, - сказал он.

- Согласен, - сказал Софронтов.

- Ну что ж, - Фомичев почесал затылок. - А до этого времени? Пустить ее обратно в цех или уволить?

- Пусть работает, - сказал майор. - Она больше не будет, я уверен.

Через два дня в Сарск приехал рядовой Гаркавый в сопровождении прапорщика.

Ничего не знавшую о решении майора Соколова Зою вызвали из цеха и приказали идти в городской ЗАГС. Туда же привезли на машине Семена Гаркавого. Солдат, зайдя в комнату регистрации браков и увидев там Зою, остолбенел и несколько минут не мигая смотрел на девушку.

- Ну что ты? - сказал Добрынин, подойдя к нему сзади и дотронувшись до плеча. - Не бойся.

В комнате были только свои: директор фабрики, Софронтов, майор Соколов и Добрынин. Добрынин и Соколов расписались вместо свидетелей в книге регистрации браков.

После этого вместе с солдатом Гаркавым и его прапорщиком вернулись на фабрику, где засели в кабинете Фомичева.

Только теперь услышал рядовой Гаркавый, к чему привело его предательство любимой девушки. Несколько раз он краснел, слушая майора Соколова. Зоя была спокойнее. Самые страшные минуты остались позади, и теперь она, уже замужняя женщина, взявшая мужнину фамилию, думала о будущем и о тех немногих испытаниях, которые предстояло ей преодолеть на пути к нормальному семейному счастью.

- Завтра будет суд, - под конец сказал майор Соколов. - К счастью, именно гражданский суд, а не военный трибунал. И каким бы ни было наказание, я прошу вас, гражданин и гражданка Гаркавые, отнестись к этому спокойно и рассудительно. Впереди у вас еще длинная жизнь.

Суд был недолгим, но справедливым. Рядовой Гаркавый осознал свою вину и просил, чтобы наказали его, а не Зою. Однако суд принял другое решение: узнав, что рядовому срочной службы Семену Гаркавому оставалось служить еще четыре года, суд приговорил Зою Гаркавую к четырем годам заключения, чтобы не пришлось им ждать друг друга дольше, чем следует. Многие присутствовавшие на суде плакали, а особенно плакали женщины, когда после вынесения приговора молодоженам разрешили попрощаться.

Зоя и Семен долго обнимали друг друга. И тоже плакали. И никто не торопил их и не отрывал насильно друг от друга, хотя стоял в двух шагах прапорщик, который должен был отвезти рядового Гаркавого обратно в часть, а с другой стороны терпеливо ждали Зою два солдата войск НКВД и шофер.

Уже после суда, когда почти все разошлись, но Добрынин и Ваплахов, взволнованные и задумчивые, все еще сидели в зале, к ним подошел майор Соколов.

- Вы знаете, - сказал он, - а я в них верю. Думаю, за следующие четыре года они многое поймут, и дальше у них будет счастливая жизнь.

Добрынин, сглотнув комок в горле, кивнул. Ваплахов был где-то глубоко внутри себя - он вспоминал суд над лжекоммунистом Кривицким и думал о том, что жизнь действительно становится добрее и лучше.

Глава 33

Трудно было Банову первые дни привыкать к свой новой подкремлевской жизни. Все вроде было хорошо. И еды им хватало на двоих с Кремлевским Мечтателем. Спал он со стариком в одном шалашике, но старик крепко храпел, и храп этот будил Банова каждую ночь. И тогда выходил Банов из шалаша, смотрел на звезды и думал о Москве. О школе своей думал, о Кларе. Страшно делалось ему, когда понимал он, что в каком-то смысле предал он и школу со своими учениками, и любимую женщину, бывшую для него не только женщиной, но и самым близким по мировоззрению товарищем. Переживал он сильно, даже появлялись капитулянтские мысли, предлагавшие ему пойти сдаться, рассказать все и ждать справедливого решения своей участи. Но, будучи человеком неглупым, понимал Банов, что справедливое решение его участи может привести и к двадцати годам тюрьмы, и к расстрелу. И поэтому, хоть и выслушивал он такие мысли терпеливо, но их советам не следовал. Стал уже думать, как бы улучшить свой подкремлевский быт. Первым делом, конечно, собирался поставить себе отдельный шалаш недалеко от шалашика Кремлевского Мечтателя. Уже и место выбрал между трех елок - малозаметное со стороны и вполне надежное. Натаскал туда веток, но до самого шалаша дело еще не дошло. Много оказалось работы у Банова - старик его сразу секретарем своим определил, ну а Банов даже рад был такому доверию.

По-прежнему каждый день приносил курьер два мешка: один с письмами, второй - с посылками и бандеролями. Старик теперь распечатывал только посылки и бандероли, а письма Банову поручил. Попросил, чтобы самые интересные письма Банов откладывал, а обычные и неинтересные клал обратно в мешок, чтобы отдать курьеру на следующий день для последующей доставки их в Институт марксизма-ленинизма.

Так и просиживал Банов с завтрака до обеда и с обеда до ужина над бесконечными письмами. Интересных писем было мало, но все-таки были. Кто-то из далекой сибирской глубинки не соглашался с "Апрельскими тезисами", написанными Кремлевским Мечтателем много лет назад, и писал свои аргументы. Кто-то предлагал свои собственные мысли для будущих работ Кремлевского Мечтателя. Многие письма начинались со слов "Дорогой Эква-Пырись!". Прочитав первое такое письмо, в котором писавший просил "Эква-Пырися" "послать ему удачную охоту", Банов вспомнил, что когда-то Кремлевский Мечтатель спрашивал его насчет этого странного имени. Помнил Банов и то, что решили они в тот раз, что так переводится на какой-то язык имя Кремлевского Мечтателя. Должно быть, так оно и было.

По вечерам пили чай с лимоном и мечтали. Мечтал, конечно, Кремлевский Мечтатель, а Банов только слушал его, то и дело проваливаясь в дрему, и кивал, соглашаясь со всеми планами и мечтами старика.

Через некоторое время старик поручил Банову самому отвечать на интересные письма, а ему уже ответы показывать и на подпись давать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});