Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

усиленными переходами, соединиться с Сципионом и разбить Домиция. Но по своим обычным небрежности и оплошности он ничего этого не сделал и упустил превосходный случай разбить Домиция, даже прежде соединения своего с Сципионом. Ибо в то самое время, когда Цезарь шел к Аполлонии и оттуда в Македонию, а Помпей за ним в 3–4 переходах, Домиций, долго стоявший против Сципиона при р. Галиакмоне (см. выше), но так, что находился между Сципионом и Помпеем, наконец, по причине недостатка в продовольствии, двинулся к Гераклее (Heraclea-Sentica) в Кандавии, т. е. прямо навстречу Помпею, вовсе не зная того, что не только затруднял тем соединение свое с Цезарем, но и подвергался опасности наткнуться на всю армию Помпея и быть разбитым ею. Сообщения же Цезаря и Домиция между собою были крайне затруднены и даже можно сказать прерваны тем, что после неудачного для Цезаря боя при Диррахии и отступления от этого города армии Цезаря противники его повсюду распустили слух, что он был разбит наголову, лишился всей своей армии и спасался от Помпея бегством! Поэтому не только невозможно было ни Цезарю, ни Домицию, посылать одному к другому отдельных вестников или отдельные отряды, но даже многие города на пути того и другого отказались иметь сообщение с ними. К счастью, однако, для Цезаря, одному разъезду Домиция удалось перехватить нескольких перебежчиков от Цезаря к Помпею и узнать от них о настоящем положении дел. Вследствие того Домиций, уже находившийся только в 4 часах пути от Помпея, тотчас же свернул к югу, поспешно двинулся к Эгинию (Aeginium), городу на границе Фессалии, и 5 июня благополучно соединился при Гомфи (Gomphi) с Цезарем, столь же поспешно двинувшимся навстречу ему. К сожалению, Цезарь ничего не говорит, какими именно путями шли до и после того Домиций, он, Цезарь, и Помпей.

Жители гор. Гомфи отказались впустить Цезаря, которому, в его положении, не оставалось ничего более, как взять город приступом, предав его затем, в острастку других, своим войскам на разграбление. Отсюда он тотчас двинулся к Метрополю (Metropolis), который сначала также отказался было впустить Цезаря, но, узнав об участи Гомфи, отворил свои ворота. Цезарь поступил с жителями его очень строго, и эти два примера с Гомфи и Метрополем так подействовали на другие города Фессалии, что все они покорились Цезарю, кроме Лариссы (Larissa), на р. Пенее, где Сципион расположился лагерем. Таким образом Цезарь с Домицием при Метрополе находились в центральном расположении между Сципионом при Лариссе и Помпеем, шедшим от Гераклеи в Фессалию. Вот к чему привели искусные и быстрые движения Цезаря и Домиция и, напротив, неискусные и медленные движения Помпея и Сципиона. И вместо того чтобы двум последним легко и удобно подавить с двух сторон Домиция и затем соединенными силами напасть на Цезаря, сами они очутились разделенными центральным расположением между ними Цезаря, соединившегося с Домицием. Поэтому искусное соединение двух последних между двумя первыми и заслуживает особенных внимания и похвалы.

Необыкновенная занимательность взаимного относительного положения обеих противных сторон, с самого начала движения от Диррахия в Македонию и Фессалию, постепенно растет все более и более и заставляет следить с напряженным вниманием за каждым дальнейшим шагом Цезаря и Помпея, но ожидать решения не от Помпея, а от Цезаря. В его руках, видимо, была теперь судьба не только похода в Грецию, но и целой войны, и с невольным нетерпением ожидаешь, как поступит Цезарь?

И он решил ждать Помпея при Метрополе и приступить к войне с ним в Фессалии. Страна эта была более равнинная, нежели гористая, и наступало время жатвы (начало июня). Цезарь при Метрополе находился не более как в одном большом переходе (около 25 верст) от Сципиона при Лариссе. Почему он не атаковал его до прибытия Помпея, как хотел сначала, неизвестно. Потому ли, что город Ларисса был слишком сильно укреплен, или потому, что Цезарь имел на то особенные политические причины? Несомненно, что либо та, либо другая причина удержала его, без всякой же причины этого предположить невозможно.

Непонятно также, что несколько дней спустя после 5 июня (т. е. соединения Цезаря с Домицием) Помпей, прибыв наконец в Фессалию, соединился со Сципионом, но каким путем и где именно – неизвестно. Он шел от Гераклеи в Западной Македонии к Лариссе в Северо-Восточной Фессалии, тогда как Цезарь находился при Метрополе, в одном переходе к западу от Лариссы. Каким же образом Помпей мог беспрепятственно со стороны Цезаря соединиться с Сципионом? И еще раз: почему Цезарь не разбил еще прежде того Сципиона или по крайней мере не помешал Помпею соединиться с ним? Любопытные вопросы, но ответа на них в записках Цезаря, к удивлению и сожалению, не имеется, что не может не казаться странным. Причины, несомненно, долженствовали быть и уважительные, но какие, неизвестно.

А между тем соединение Помпея с Сципионом имело такое влияние на армию первого, что она уже была несомненно убеждена в победе, горела нетерпением немедленно вступить в бой и даже, видя медление Помпея, роптала, говоря, что он хочет протянуть войну только для того, чтобы долее сохранить главное начальствование и быть окружену консулами и преторами. Впрочем, такое настроение происходило вовсе не от самих войск Помпея, но от окружавших его сената и римской знати, которым продолжительная война уже крайне надоела, и они желали скорее воротиться победителями в Рим, уже заранее распределяли между собою щедрые награды и назначения в высшие звания и должности и предавались другим подобного рода безумствам, словом, все жаждали наград, почестей, особенно денег, а также и мести своим политическим врагам! Таков был тогда этот жалкий Рим в лагере Помпея! Цезарю все это было известно, и он подробно и беспощадно изображает это в своих записках, и не верить ему в этом нельзя: все это долженствовало быть действительно так, а не иначе. Но не следует, однако, воображать себе, что все это происходило единственно от влияния на Помпея окружавших его: нет, он сам, в упоении непомерных своих гордости, тщеславия, властолюбия и самонадеянности, был до того ослеплен ими, что не мог хладнокровно, здраво и мудро обсудить свое положение против такого человека, как Цезарь, и рассчитать все верные и неверные случайности решительного боя с ним, долженствовавшего решить, быть или не быть тому либо другому. Он не умел и не мог сам овладеть умами окружавших его и руководить ими, а, напротив, вполне сочувствуя им и соглашаясь с ними, думал только о победе, но вовсе не о надежнейших средствах к одержанию ее: ему казалось достаточным атаковать Цезаря,