Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

Диррахия. «Помпей, – говорит он, – с такою сильною армиею не должен был позволять Цезарю 5 месяцев держать его, Помпея, как бы в осадном положении. а действия Цезаря, по соединении его с Антонием, т. е. обложение Помпея, он называет крайне отважными иди дерзкими (téméraires), «за что, – прибавил Наполеон, – он и был наказан. Как мог он надеяться с успехом держаться на протяжении обширной контрвалационной линии своей, окружая армию Помпея, занимавшую центральное положение и имевшую в тылу свободное море? После громадных работ он потерпел неудачу, был разбит, потерял лучшие войска свои и был принужден покинуть поле сражения. Помпей же удовольствовался только тем, что противопоставил обширной контрвалационной линии его менее обширную циркумвалационную, и действительно, мог ли он поступить иначе, не желая вступать в бой? – Но ему следовало лучше и больше воспользоваться боем при Диррахии: в этот день он мог бы доставить республике победу». – Некоторые новейшие военные писатели, безусловные и восторженные восхвалители всего, что ни делал Цезарь, не порицают, а только удивляются необыкновенной смелости переправы его морем в Эпир и обложения им Помпея при Диррахии. Но мнение Наполеона I, гораздо вернее такого увлечения, и несомненно, что Цезарь в этих двух случаях уже слишком положился на свое счастье и явил более силы воли, нежели силы ума или благоразумия, иначе – сделал большие ошибки, за которые, как справедливо говорит Наполеон I, и был наказан.

Касательно огромных фортификационных работ Цезаря при Диррахии Наполеон I говорит, что, при тогдашнем белом (холодном оружии) и метательном оружии, они вполне достигали цели, которой не достигли бы в наше время. Лопата и кирка, прибавляет он, были в то время столько же нужны воину, сколько щит и меч. Генерал Лоссау (Ideale der Kriegführung etc.) говорит, что, из всех действий Цезаря в Греции, особенного внимания заслуживают два момента: соображений его при Диррахии и решимости его при Фарсале. В отношении к первым, «странным кажется, – говорит Лоссау, – что такой полководец, как Цезарь, в том относительном положении, в котором находились он и Помпей, положил и надеялся одолеть последнего, не боем а только обложением укрепленною линией. Но это было чрезвычайно трудно для него с армиею, недостаточною для занятия и обороны слишком обширной линии, в которой он нигде не был достаточно силен. Поэтому неудача и поражение его были несчастьем для его армии, но счастьем для него самого, потому с ложного пути вывели его на истинный. Счастьем для него было также и то, что против него был Помпей, постоянно избегавший боя и лишь случайно разбивший частью сил часть армии Цезаря на одном пункте его линии, тогда как легко мог с главными силами прорвать ее на любом пункте и нанести Цезарю сильное и даже решительное поражение». В отношении же к решимости Цезаря вступить в бой с Помпеем при Фарсале, генерал Лоссау говорит, что с 24 мая – дня боя при Диррахии, до 29 июня – дня сражения при Фарсале {по счислению Гишара, не согласному, впрочем, с счислением Наполеона I и других новейших писателей, которые сражение при Фарсале означают произошедшим 20 июля по юлианскому календарю, почему бой при Диррахии приходится 15 июня} эта решимость Цезаря имела достаточно времени созреть, но, несмотря на то, заслуживает полного одобрения, потому что не всякий полководец решится, в первую благоприятную минуту, с слабейшею армиею атаковать сильнейшую, даже предводимую таким нерешительным человеком, каким показал себя Помпей. Решимость эта была очень важна для Цезаря, потому что с нею сопряжено было решение вопроса, быть или не быть ему, Цезарю. Теперь он уже ясно видел конечную цель свою и необходимость решительно устремиться к ней. Тут была необходима необыкновенная сила воли, а такой человек, как Цезарь, недостатка в ней не имел и в этом случае вполне проявил ее, а остальное предоставил своему счастью. Соображения же ума становились уже вспомогательными, но второстепенными средствами. Словом, из рассуждений генерала Лоссау об этом предмете следует, что Цезарь, в этом случае, как Александр В., Ганнибал и все великие полководцы в подобных случаях, явил перевес силы воли над силою ума и принятую решимость поставил выше всех побочных соображений, соединенных с недоумением, сомнением, колебанием и т. п. Эта решимость, по замечанию генерала Лоссау, и наставила Цезаря на истинный путь, по которому он и пошел уже с величайшею энергией. Став при Метрополе, он ждал Помпея, дабы сначала маневрировать против него и потом в благоприятную минуту атаковать. Но Помпей сам двинулся против него, и тогда Цезарь, приближаясь к нему, стал вызывать его на бой, на который Помпей наконец и решился и который и произошел при Фарсале так, как было описано выше. В этом сражении со стороны Цезаря особенного внимания заслуживают 1) назначение и расположение 6 резервных когорт и 2) совершенно своевременно поданный Цезарем сигнал к атаке ими Помпеевой конницы, что и решило победу. Вообще, заключает генерал Лоссау, способ воззрения Цезаря, его прозорливость, решимость и деятельность в течении всего времени от боя при Диррахии до и после сражения при Фарсале – являются неоспоримо и в полном блеске. Точно такой же характер имело и быстрое, неутомимое преследование Цезарем Помпея до самого Египта. Касательно урона обеих сторон при Фарсале Наполеон I замечает, что он, как и вообще во всех сражениях древних времен, очень понятен, также по свойству тогдашнего белого и метательного оружия. Армии в древности требовали состава из людей, хорошо обученных телесным упражнениям, а те армии, которые состояли из старых и опытных в этом войск, всегда имели преимущество. При Фарсале обе армии состояли из римских и вспомогательных войск, но Цезаревы войска свыклись с войною на севере, а Помпеевы – на юге.

Помпей, в сражении при Фарсале, явил непостижимые самонадеянность, непредусмотрительность и, когда конница его, главная надежда его, была опрокинута и бежала, упадок духа, почти лишивший его рассудка. «Он горько жаловался потом, – замечает генерал Лоссау, – что так был обманут в своих надеждах и что те, на кого он более всего надеялся (разумея конницу, в которой были знатнейшие римляне), изменили ему и предались бегству. Но он сам был виною того, ошибочно распорядившись атакой своей конницы и – главное – сам потеряв голову и покинув в армию, тогда как должен был и мог бы еще употребить все до последней крайности для того, чтобы предотвратить или по крайней мере уменьшить свое поражение».

Жалкая смерть его внушила Наполеону I следующие слова, служащие характеристикою продолжительного и замечательного, государственного и военного поприща этого человека: «Так погиб великий Помпей, 58 лет