Возвращение в Оксфорд - Дороти Сэйерс

— Это был бы уважительный предлог для моего присутствия в колледже. Только не думайте, что я пытаюсь извлечь выгоду из этого дела. Как вы могли заметить, я тщательно соблюдаю все формальности. Просто хочу вас предупредить: знакомство со мной может быть опасно.

— Давайте называть вещи своими именами, Питер. Вы считаете, что, увидев вас здесь, злоумышленница решится на отчаянный шаг — и, вероятно, нападет на меня. И вы очень вежливо мне намекаете, что, возможно, безопаснее было бы замаскировать ваш интерес к делу под интерес иного рода.

— Безопаснее для вас.

— Да, хотя все равно не понимаю, почему вы так думаете. При этом вы уверены, что я лучше умру, чем пойду на такое неловкое для меня притворство.

— А разве нет?

— А сами вы предпочтете видеть меня мертвой, но не в неловком положении.

— Вероятно, это такая форма эгоизма. Но я всецело к вашим услугам.

— Разумеется, если вы столь опасный союзник, я могу попросить вас уехать.

— Я так и вижу, как вы упрашиваете меня уехать, не кончив дела.

— Что ж, Питер, я и в самом деле лучше умру, чем буду притворяться перед вами или вместе с вами. Но только, по-моему, вы все преувеличиваете. Обычно вы не поднимаете никакого переполоха.

— Почему же, довольно часто поднимаю. Однако если рискую только я — что мне до этого переполоха. Но рисковать другими…

— Инстинкт велит вам спрятать женщин и детей.

— Увы, — с горечью признал он, — природные инстинкты невозможно полностью подавить, даже когда того требуют разум и собственные интересы.

— Питер, какая досада. Давайте я познакомлю вас с какой-нибудь милой женщиной, которая только и мечтает, чтоб ее защищали.

— Я попусту растрачу себя. К тому же она станет меня обманывать — из лучших побуждений, для моего же блага, — я такого не вынесу. Я не согласен, чтобы мной тактично манипулировал человек, который должен быть мне ровней. Если мне нужны тактичные подчиненные, я их нанимаю. Как становятся чересчур тактичными — увольняю. Я не о Бантере. Он окатывает меня ледяным душем молчаливого неодобрения. Я его не защищаю, это он меня защищает и сохраняет при том независимость суждений. И все же — я вовсе не собираюсь брать на себя роль защитника — могу я посоветовать вам принять меры предосторожности? Честно говоря, мне не нравится, что эта дама так помешана на ножах и удавках.

— Вы серьезно?

— На этот раз да.

Гарриет хотела было сказать, чтоб он не валял дурака, но вдруг вспомнила, что рассказывала мисс Бартон: как ее обхватили сильные руки. Возможно, это правда. И сразу же мысль о дежурстве в длинных колледжских коридорах ей как-то разонравилась.

— Хорошо, я буду осторожнее.

— Это будет разумно с вашей стороны. А теперь мне пора. Как раз успею, чтобы предстать перед Высоким столом ровно в семь. Ведь в семь?

Она кивнула. Он совершенно буквально понял ее требование прийти утром, вместо того чтобы прийти в шесть. С чувством некоторой опустошенности она побрела воевать с гранками мисс Лидгейт.

Глава XVII

Много вопрошающий много уразумеет и обретет много радости, особенно ежели соотнесет свои вопросы с умениями вопрошаемых, ибо тогда он позволит им говорить с приятностию, а сам не престанет умножать знание. Но да не будут его вопрошания затруднительны, ибо это — удел бахвала; и пусть он не забывает давать каждому высказаться в свой черед.[230]

Фрэнсис Бэкон

— Вы сейчас похожи на нервную мамашу, — заявила декан, — чей сынок должен декламировать «Гибель Гесперуса»[231] на школьном концерте.

— Я скорее чувствую себя как мать Даниила:

А Царь повелел львам своим:«Куси Даниила. Куси Даниила.Куси Даниила. Куси!»

— Уррр! — отозвалась декан.[232]

Гарриет и мисс Мартин стояли у двери профессорской, из которой хорошо просматривался вход с Джоветт-уок. На Старом дворе кипела жизнь. Кто-то торопился переодеться к ужину, другие, уже переодевшись, прохаживались группами в ожидании гонга; кто-то играл в теннис; мисс де Вайн вышла из библиотечного крыла, рассеянно поправляя шпильки (которые Гарриет успела проверить и идентифицировать); от Нового двора медленно плыл элегантный силуэт.

— У мисс Шоу новое платье, — заметила Гарриет.

— И какое шикарное! Между прочим, это в честь Даниила.

Лилий нежнее, свежа, как роса.Спелая дынька, нивы краса.[233]

— Декан, вы подколодная змея.

— Все мы этим грешим. Этот ранний сбор выглядит прямо-таки зловеще. Даже мисс Гильярд надела свое лучшее черное платье со шлейфом. Мы явно рассчитываем взять числом.

Не то чтобы в этом было что-то из ряда вон выходящее: преподаватели вполне могли собраться перед дверью профессорской ясным летним вечером в ожидании ужина, но, оглядевшись, Гарриет признала, что никогда еще они не собирались в столь полном составе до семи. У всех настороженный вид, подумала она, а у некоторых даже враждебный. Избегают смотреть друг другу в глаза, сбились в стаю, будто защищаясь от внешней угрозы. Ей вдруг показалось страшно нелепым, что кто-то может бояться Питера Уимзи, — сейчас они все представлялись ей безобидной группкой нервных пациентов в приемной у дантиста.

— Мы, кажется, встречаем нашего гостя с большой помпой, — произнес вдруг ей в ухо резкий голос мисс Пайк. — Надеюсь, он не робкого нрава?

— Нрава он весьма крутого, — сказала Гарриет.

— О, кстати, — встрепенулась декан, — а как у него с манишкой?

— Вкрутую, разумеется, — запальчиво ответила Гарриет. — Если она хоть раз хлопнет или вздуется, с меня пять фунтов.

— Хотела спросить, — сказала мисс Пайк, — а как получался этот хлопающий звук? Я не решилась задать доктору Трипу столь личный вопрос, но мне очень любопытно.

— Спросите лучше у лорда Питера, — посоветовала Гарриет.

— Если вы считаете, что его это не обидит, то спрошу, — совершенно серьезно ответила мисс Пайк.

Часы Нью-колледжа несколько не в лад прозвонили четыре четверти и пробили семь.

— Пунктуальность — явно одна из добродетелей, присущих нашему джентльмену, — сказала декан, глядя на привратницкую. — Вы бы встретили его, подбодрили перед испытанием.

— Думаете? — Гарриет покачала головой. — Таммаса Йони с толку не собьешь.[234]

Может быть, мужчине и нелегко идти в одиночку по широкому двору под перекрестными взглядами академических дам всех видов и мастей, но это просто детские игрушки в сравнении с долгой дорогой от павильона до питча на «Лордс», когда выбито всего пять калиток, а нужно еще девяносто девять. Тысячи современников могли бы узнать этот легкий, неторопливый шаг, эту уверенную посадку головы. Гарриет дала ему пройти три четверти пути в одиночестве, а затем вышла навстречу:

— Вы не забыли почистить зубы и помолиться?

— Нет, мама. Еще я подстриг ногти, помыл за ушами и взял чистый носовой платок.

Взгляд Гарриет упал на проходивших мимо студенток — увы, они не могли бы сказать о себе то же самое. Они казались растрепанными и неопрятными, и Гарриет внезапно почувствовала благодарность к мисс Шоу, которая всегда уделяет столько внимания одежде. Что касается ее спутника, он весь, от прилизанной желтой шевелюры до кончиков ботинок, излучал опасность. От утреннего настроения не осталось и следа, глаза горели озорством, которого хватило бы на целую стаю диких обезьян.

— Что ж, идемте, и ведите себя прилично. Вы виделись с племянником?

— Виделся. Вероятно, завтра мне придется объявить себя банкротом. Он просил передать вам его любовь, будучи уверенным, видимо, что хоть этого добра у меня осталось вдоволь. И вся она вернулась к вам, хотя была моею.[235] Вам идет яркий цвет.

Тон его был приятно отстраненным, и она надеялась, что он имеет в виду ее платье, а не ярко вспыхнувшие щеки, но кто его знает. Она была рада передать Питера декану, которая подошла приветствовать его и избавила Гарриет от церемонии представления гостя всем присутствующим. Гарриет же могла забавляться, наблюдая за происходящим. Мисс Лидгейт в своей непосредственности встретила Питера точно так же, как встретила бы любого другого гостя, и стала заинтересованно расспрашивать его о ситуации в Центральной Европе. Светская улыбка мисс Шоу лишь подчеркнула отрывистое приветствие мисс Стивенс, которая тут же принялась оживленно обсуждать дела колледжа с мисс Эллисон. Мисс Пайк задала какой-то острый вопрос о недавнем убийстве, мисс Бартон приблизилась к Уимзи с явной целью внушить ему должные взгляды на смертную казнь, но была обезоружена его неколебимым дружелюбием и вместо этого заметила, что сегодня чудесный день.