Двор Карла IV. Сарагоса - Бенито Гальдос

Я вспоминаю, как кто-то рассказывал о попытке выбить французов из монастыря Тринитариев — сказочные подвиги непостижимо отважных участников этой вылазки казались мне тогда чем-то естественным и обычным.

Не помню, говорил ли я о том, что рядом с монастырем Моникас находился монастырь Почтенных августинцев, весьма вместительное здание с довольно большой и архитектурно необычной церковью, отличавшейся просторными коридорами и обширной галереей. Было совершенно очевидно, что французы, овладев монастырем Моникас, приложат все усилия к тому, чтобы захватить второй монастырь и закрепиться, надежно и окончательно, в этой части города.

— В бою за Моникас нам не довелось участвовать, — сказал мне Пирли, — зато сегодня мы будем иметь удовольствие драться не на живот, а на смерть за монастырские стены Сан Агустина. Одним эстремадурцам его не отстоять, и нас посылают к ним на подмогу. А как насчет производства в чин, друг мой Арасели? Вам, вероятно, известно, что оба стоящие здесь достойные кабальеро уже стали сержантами?

— Ничего мне не известно, дружище, — ответил я, потому что действительно не подозревал о своем продвижении по иерархической лестнице.

— Это точно. Вчера вечером генерал отдал приказ. Сеньор Арасели произведен в сержанты, а сеньор Пирли — в младшие сержанты. Мы это вполне заслужили, и хорошо, что у нас сохранились плечи: будет куда эполеты прицепить. Слышал я также, что Агустин Монторья произведен в лейтенанты за то, что он отличился при защите домов. Вчера к вечеру в батальоне Пеньяс де Сан-Педро осталось лишь четыре сержанта, один прапорщик, один капитан и всего двести солдат.

— Есть основания надеяться, дружище Пирли, что сегодня мы заработаем парочку чинов повыше.

— Важнее всего не заработать себе пулю в лоб, — заметил мой товарищ.

— Пожалуй, те немногие волонтеры из Уэски, что остались живы, прямиком выйдут в генералы. Но уже играют сбор. Еда-то у тебя есть?

— Не густо.

— Мануэла Санчо дала мне четыре сардины; мы поделимся. А вот вдобавок горсть поджаренного горошка, если, конечно, ты не прочь. Кстати, ты еще не забыл вкус вина? Ведь нам уже несколько дней ни капли не перепадает… Ходят слухи, что сегодня днем, как только кончится бой у Сан-Агустина, нам дадут винца. Словом, будет очень прискорбно погибнуть, прежде чем мы увидим, какого цвета обещанное нам питье. Ну, что бы начальству послушаться моего совета да выдать нам по глоточку перед боем — тогда бы, умирая, солдаты уносили с собой приятное воспоминание! Но Продовольственная хунта рассуждает, наверно, по-иному: «Вина мало, и если мы его раздадим сейчас, то на каждого не придется и по нескольку капель. Подождем-ка лучше до вечера: будет чудо, если до тех пор от защитников Сан Агустина останется четвертая часть, и тогда на брата придется уже не меньше чем по целому глотку».

Пирли еще долго рассуждал бы о недостатке съестных припасов, однако времени развлекаться беседой у нас не было. Едва мы пришли на подмогу к эстремадурцам, защищавшим здание монастыря, как сильный взрыв заставил нас насторожиться; однако тотчас появился какой-то монах и закричал:

— Дети мои, они взорвали стену между нашим монастырем и Моникас! Они уже здесь. Бегите в церковь. Французы, наверное, захватили ризницу, но еще не все потеряно. Надо только успеть вовремя, и вы будете хозяевами всюду — и в главном приделе, и в боковых, и на хорах. Да здравствует пресвятая дева Пилар и батальон эстремадурцев!

Спокойно и уверенно мы направились в церковь.

XXII

Святые отцы воодушевляли нас своими увещаниями, а один из них, затесавшись в самую гущу наших рядов, наставительно взывал:

— Дети мои, не падайте духом! В предвидении этого часа мы приберегли в наших кладовых кое-что из съестного. Вино у нас тоже есть. Не давайте спуску этим канальям! Мужайтесь, милые юноши! Не бойтесь вражеского свинца. Вы одним взглядом нанесете им больший урон, чем они вам картечью. Вперед, дети мои! С нами пресвятая дева Пилар. Не думайте об опасности, бестрепетно смотрите на врага, и средь облаков небесных вам предстанет святой образ матери божией. Да здравствует Испания и Фердинанд Седьмой!

Мы подошли к церкви, но французы, проникшие туда через ризницу, успели опередить нас и занять главный алтарь. Мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы огромный аляповатый алтарь, уставленный статуями и украшенный золотыми листьями, служил бруствером для стрелков; никогда еще я не видел, чтобы из сотен ниш, дававших приют деревянным святым, летели пули; чтобы лучи, сделанные из позолоченного дерева и холодно поблескивавшие в просветах усеянного ангелочками картонного облака, озарялись вспышками ружейных залпов; чтобы за изваянием самого Христа или золотым нимбом девы Марии сверкал мстительный взор француза, выбиравшего цель для своего смертоносного выстрела.

Читателю следует знать, что главный алтарь церкви Сан-Агустин представлял собой массивное сооружение с позолоченной резьбой, какие можно видеть во многих испанских храмах. Эта громадина поднималась от пола до самого свода, а в ширину тянулась от одной крайней колонны до другой; в нишах, расположенных параллельными рядами, была представлена вся небесная иерархия. Вверху вздымалось изваяние окровавленного Христа, раскинувшего руки на кресте; внизу стоял маленький ковчег со скрытыми в нем святыми дарами. Огромный алтарь непосредственно примыкал к задней стене церкви, но в нем были устроены небольшие внутренние проходы, облегчавшие причту уход за обитателями государства святых: по этим проходам ризничий мог подняться из ризницы и сменить облачение святой девы, зажечь свечи перед верхним распятием или стереть вековую пыль с древней парчи одеяний и покрытых киноварью деревянных ликов.

Итак, французы быстро овладели нишей, где стояла статуя пресвятой девы, и узкими проходами, о которых я только что упомянул; поэтому, когда мы вошли в церковь, в каждой нише, за каждым святым и в бесчисленных бойницах, наспех проделанных повсюду врагами, поблескивали ружейные стволы. Прячась за любым прикрытием, даже за святым престолом, который они выдвинули немного вперед, французы готовились по всем правилам оборонять приалтарную часть храма.

Нельзя сказать, что мы остались совсем без прикрытия: для защиты от огня со стороны алтаря мы воспользовались исповедальнями, боковыми алтарями и балконами. В наибольшей опасности оказались те из нас, кто вошел прямо в главный придел. Самые отважные решительно двинулись в глубину, другие заняли позицию на нижних хорах, за аналоем, за стульями и скамьями, сваленными кучей у решетки. И оттуда меткой стрельбой изрядно досаждали французам, засевшим в главном алтаре.

Дядюшка Гарсес с девятью храбрецами поспешил завладеть амвоном — еще одним причудливым, громоздким сооружением, навес над которым был украшен изваянием Веры, почти достигавшим потолка. Они разместились у самой кафедры и на лестнице и оттуда с поразительной меткостью били наповал каждого француза, который по алтарным ступеням пробовал спуститься в церковь. Но им самим тоже доставалось изрядно: засевшие в алтаре враги осыпали их градом пуль, желая поскорее избавиться от нежданно возникшего препятствия. Наконец из алтаря выскочили человек двадцать французов, решивших во что бы то ни стало захватить этот деревянный редут, без которого было бессмысленно пытаться овладеть остальной церковью. Все это удивительно напоминало настоящее большое сражение: как в сражении обе враждующие армии сосредоточивают порою свои усилия на одном наиболее важном пункте, за который ведут ожесточенный бой, поскольку его захват или потеря решает успех всей битвы, так и здесь усилия обеих сторон были направлены на алтарь, который испанцы яростно защищали, а французы атаковали с не меньшей яростью.

Двадцать нападающих были встречены сильнейшим ружейным огнем с хоров и взрывами ручных гранат, летевших с балконов, но, несмотря на потери, они решительно устремились к лесенке и завязали штыковой бой. Десять защитников форта не дрогнули и в свою очередь пустили в ход холодное оружие, благо в умении владеть им испанцы всегда превосходили неприятеля. Многие из наших, стрелявшие раньше из исповедален и из-за алтарей, бросились в обход, чтобы атаковать французов с тыла, воспроизводя тем самым в миниатюре перипетии регулярного сражения в открытом поле. Завязалась рукопашная: солдаты стреляли, кололи штыками, били кулаками, словом, каждый старался поразить противника, чем мог.

Тут из ризницы выступили главные силы неприятеля, навстречу которым двинулся наш арьергард, расположившийся на хорах. Некоторые из наших, стрелявшие с балконов правой стороны, легко перескочили на архитрав большого бокового иконостаса и, не довольствуясь одним ружейным огнем, сбросили на французов три статуи святых, украшавших углы сооружения. Между тем гарнизон амвона по-прежнему стойко держался: в этом аду я заметил дядюшку Гарсеса — он стоял во весь рост, бросая вызов пулям, размахивал руками, словно проповедник, и что-то громко кричал охрипшим голосом. Если бы я увидел самого сатану, проповедующего с церковной кафедры зло и скверну, а вокруг него всех исчадий ада, учиняющих в святом храме мерзостный шабаш, то даже такое зрелище меньше поразило бы меня.