Легенды и мифы Древнего Востока - Анна Овчинникова

Но наряду с торжеством побед этот хеттский царь знавал в жизни и немало горестей. В то время как он сражался с многочисленными врагами, обстановка в его дворце тоже напоминала фронтовую: жена Мурсилиса терпеть не могла чужеземку-тавананну, и та отвечала невестке полной взаимностью. Обе женщины всеми силами старались сжить друг друга со света, не гнушаясь при этом даже чародейством и колдовством. В конце концов заклинания вавилонянки оказались сильнее: жена Мурсилиса испустила дух. Во всяком случае в ее смерти заподозрили именно Маль-Никаль, и царь созвал во дворце суд, чтобы решить судьбу тавананны…

Но тут лента исторического фильма обрывается на самом интересном месте: вынесенный судом вердикт нам доподлинно не известен. Есть предположение, что мачеху Мурсилиса отправили в ссылку, и как кара за это в страну снова пришла чума — самый беспощадный бич хеттского государства.

Молитвы Мурсилиса о прекращении страшного бедствия — это не только вершина творчества царя-литератора, но и бесподобный психологический документ, запечатлевший отношения хеттов с богами. У многих других народов подобную «молитву» сочли бы кощунством, но у царя и в мыслях не было оскорблять богов, даже когда он бросал им горькие упреки в неразумной жестокости. Просто хетты по-другому относились к своим божествам, чем, скажем, вавилоняне. Хотя Мурсилис по обычаю и именовал себя «рабом» богов, его обращение к бессмертным было скорее обращением одного свободного человека к другому, попытка уговорить оппонента как следует все обсудить и прийти к разумному соглашению.

«О вы, все боги, все богини… Вы, все боги минувшего, вы, все богини! Вы, боги, которых по этому случаю я созвал на совет, чтобы вы были свидетелями, вы, горы, реки, источники, сторожевые башни![145]

…Я признал перед вами грех отца своего: мой отец убил того Тудхалияса Младшего.[146]

И отец мой совершил жертвоприношение, когда он убил его, но город Хаттуса не совершил тогда жертвоприношение. Страна же раньше не совершила этого жертвоприношения, и никто не совершил этого для страны.

А теперь страна Хатти очень отягощена чумою, и страна Хатти умирает.

…Вы, боги, мои господа, жаждете отомстить за кровь Тудхалияса… И эта кровь страну Хатти привела к гибели. Уже прежде страна Хатти возместила эту кровь. А теперь я, царь Мурсилис, сам возмещу своим имуществом то, что возмещают, когда нарушена клятва. И пусть у вас, богов, господ моих, смягчится душа. Смилостивьтесь надо мною, вы, боги, мои господа! И пусть вы меня увидите! А когда я вам буду молиться, услышьте меня. Потому что я не совершил никакого зла. А из людей, живших в те дни, кто совершил зло, тех никого уже нет в живых, все они давно умерли… И если чума не уменьшится и люди будут умирать по-прежнему, то и те немногие жрецы, приносящие в жертву хлеб и совершающие жертвенные возлияния, что еще остаются в живых, — тогда и они умрут, и некому будет приносить вам в жертву хлеб и возлияния.

И вы, боги, господа мои, ради этого жертвенного хлеба и жертвенных возлияний, которые я вам приношу, смилостивьтесь надо мною. И пусть вы меня увидите! Изгоните чуму из страны Хатти!»

Так обращался к богам Мурсилис, пытаясь воззвать к человеческой логике небесных вершителей судеб. Но боги не вняли доводам царя, и тогда тот в смятении начал искать причины бедствия в другом: а может быть, мор начался из-за того, что его отец разорвал мирный договор с Египтом, нарушив тем самым клятву именем Бога Грозы?

И опять Мурсилис попробовал воззвать к разуму богов — если отец его согрешил, зачем же обрушивать кару на невиновных? Полный страха за свою жизнь, полный тревоги за судьбу страны, царь тем не менее осмеливался читать бессмертным нравоучения, приводя в пример поведение людей: посмотрите, разве будет добрый господин так поступать с повинившимся рабом, как вы, боги, поступаете с моим народом!

Пожалуй, мало найдется столь человечных и столь пронзительных произведений, как молитвы Мурсилиса, вознесенные к небу из гибнущей от чумы Хаттусы в XIV веке до н. э.

Бог Грозы города Хатти, господин мой, и вы, боги, господа мои, так все и совершается: кругом грешат. Вот и отец мой согрешил. Он нарушил слово, данное Богу Грозы… А я ни в чем не согрешил. Но так все совершается: грех отца переходит на сына. И на меня перешел грех отца моего.

…Услышь меня, Бог Грозы города Хатти, господин мой, и оставь меня в живых! Я так тебе скажу об этом: птица возвращается в клетку, и клетка спасает ей жизнь. Или если рабу почему-либо становится тяжело, он к хозяину своему обращается с мольбой. И хозяин его услышит и будет к нему милостив: то, что было ему тяжело, хозяин делает легким. Или же если раб совершит какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хозяин хочет сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином проступок свой признает, хозяин его смягчится, и хозяин этого раба не накажет. Я же признал грех отца моего: «Это истинно так. Я это сделал». Если же нужно возместить, то возмещение давно уже было сделано: эта чума и была многократным возмездием…

Услышь меня, я тебе молюсь, Бог Грозы города Хатти, господин мой. Оставь меня в живых!.. И пусть боги, мои господа, явят мне божественное чудо… По какой причине кругом умирают, пусть это станет известно. И на разящий серп мы наденем тогда чехол. Бог Грозы Хатти, господин мой, оставь меня в живых! И пусть чума будет уведена из страны Хатти.

И снова битва при Кадеше

В конце концов, собрав с земли хеттов обильную жатву, чума ушла, но почти сразу на обессиленную Хаттусу наползла новая тень: ей стали угрожать набеги касков, доходивших теперь до самого Канеса (Несы). Преемнику Мурсилиса II Муваталлису даже пришлось перенести столицу южнее, и Хаттуса стала жертвой племен, которых хетты презрительно называли «кочевниками» и «свинопасами».

А вслед за тем на юге медленно повернул голову египетский сфинкс и окинул границы хеттских владений задумчиво-оценивающим взглядом. Выйдя из оцепенения, в котором египетская внешняя политика пребывала при Эхнатоне, Египет принялся энергично наверстывать упущенное: фараоны новой династии всеми силами старались вернуть потерянные царем-еретиком сирийские территории. Еще Сети I ввел войска в Ханаан и продвинулся вплоть до Кадеша — хеттского оплота в Сирии, а когда на престол взошел преисполненный самомнения и имперских амбиций Рамсес II, стало ясно, что крупного столкновения двух держав не избежать.

Муваталлис начал собирать союзников. В конце концов под его началом оказалась огромная по тем временам армия в 28 тысяч человек: разношерстное сборище анатолийских и сирийских народов и племен…

Но тут нужно прерваться и сделать маленькое отступление. Дело в том, что взаимоотношения хеттов с подвластными им государствами основывались совсем на ином принципе, нежели у египтян или ассирийцев. Если Египет и Ассирия были строго централизованными державами, полностью подминавшими под себя покоренные страны, то империя хеттов напоминала скорее союз феодальных государств, связанных системой вассалитета.[147]

Мелкие царьки приносили Великому Табарне присягу на верность, прося «принять их на службу», которая заключалась в уплате дани и в участии в войнах сюзерена. В мирное же время власть хеттского владыки в вассальных странах была не очень-то велика… Вот почему царства Сирии и Палестины решительно предпочитали хеттское господство египетскому или ассирийскому, и вот почему некоторые теперь называют хеттскую страну «федеративным государством».

Подобная система имела свои преимущества, но имела и недочеты: разве подданные того же Рамсеса II или, скажем, Ададнерари I посмели бы так капризничать и задирать нос, как это делали вассалы царя Муваталлиса? Египтяне с издевкой писали о том, что Муваталлис раздал все богатства своей страны правителям Арцавы, Лукки, Киццуватны, Араванны, Каркемиша, Алеппо, Угарита, лишь бы подвигнуть тех выступить против фараона. Да будь на месте хеттского царя владыка Египта — да живет он, здравствует и благоденствует! — все эти царьки примчались бы по первому его зову, дочиста опустошив свои сокровищницы, чтобы принести живому богу богатые дары!

Нечто подобное и происходило, пока Рамсес II во главе огромного войска продвигался к Кадешу, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнездом смут и мятежа. Его продвижение было похоже не на военный поход, а скорее на триумфальное шествие: все сирийские царьки спешили облобызать землю у ног фараона, а местные осведомители хором уверяли, что враг обратился в бегство при одном появлении солнцеподобного владыки. Рамсес, никогда не страдавший недостатком самомнения, поверил радужным сообщениям и решил, что Кадеш свалится ему в руки, как спелый плод, стоит только подойти ближе…