Женский клуб - Това Мирвис

ей поступать так, как она сочтет нужным.

Перво-наперво Йохевед переделала расписание уроков так, чтобы у девочек ближайшие несколько недель не было художественного класса.

Это объяснили тем, что девочки слишком загружены, чтобы еще и рисовать, и это отчасти было правдой. Им предстояло подготовить ужин с гамбургерами и хот-догами на вечер перед Песахом, когда наши кухни уже были кошерны для праздника и нельзя было иметь дома хамец[15]. Теперь они могли хорошенько обдумать меню, закупить продукты и следить за заказами столов, которые как раз посыпались один за другим. Но истинной причиной было то, что мы не могли позволить Бат-Шеве и дальше влиять на девочек. Любые достижения Йохевед были бы перебиты общением с ней.

Затем Йохевед собиралась придумать, как бы ей вызвать девочек на откровенность. Она вспомнила один фильм про подростка, совершившего самоубийство. Там директор школы на следующий день устроил собрание, чтобы все ученики могли поделиться своими сомнениями и тревогами. Йохевед представляла, как девочки откроются ей. Они изольют ей душу, пожалуются на то, как сошли с пути истинного; конечно, не обойдется без слез. Не в силах справиться с болью, девочки обратятся к ней за советом. Йохевед обнимет их, утешит, поможет подавить дурные наклонности, которым последнее время дали такую волю.

А когда это все произойдет, Йохевед сможет расспросить их о Шире и этом ее ужасном молодом человеке. Девочки будут так благодарны ей, что без утайки расскажут обо всем. И тогда Йохевед встретится с родителями и сообщит им все, что узнала. Ее не только полюбят девочки, она вдобавок станет героиней у женщин. И, может, тогда они наконец перестанут видеть в ней бедняжку Йохевед Абрахам, без пяти минут старую деву. Может, перестанут сводить ее с каждым подвернувшимся под руку мужчиной и хорошенько задумаются над качеством, а не количеством.

Все девочки были собраны в классе, парты расставлены в кружок, и Йохевед ждала, что сейчас-то они и начнут делиться самым сокровенным. Она принесла магнитофон с ненавязчивой еврейской музыкой, чтобы создать подходящее настроение. Про музыку она подумала, потому что это было очень в духе Бат-Шевы, и Йохевед смекнула, что правильнее будет заимствовать все, что только возможно. Но и с музыкой никто не спешил начать, и Йохевед сообразила, что именно ей как учителю и претенденту на роль конфидентки придется быть первой.

– То, что случилось с нашей общиной, не поддается описанию, – драматически произнесла она. – То, что содеяла Шира, затрагивает каждую из нас, и нам теперь надо справляться с последствиями ее поступка. Мы должны постараться извлечь уроки из этой ситуации, должны наконец осознать реальную опасность влияний извне. Мы должны признать, что нельзя доверять себе, когда речь идет о дурных наклонностях, которые таятся в каждой из нас, – сказала она, стараясь закончить поэффектнее.

Девочки молча глядели на нее.

– Какое вам дело до того, что Шира сбежала? Она же не была вашей подругой, – заметила Илана.

– Это ведь мы по ней скучаем, – добавила Ариэлла Сассберг.

Все разом заговорили о Шире, о том, что не представляют школы без нее. Они привыкли к ее чувству юмора, ее саркастичному отношению ко всему. Илана рассказывала, как они с Широй допоздна болтали по телефону, воображая, как у них все сложится в следующем году, когда они наконец уедут из Мемфиса. Ариэлла говорила: она не сомневалась, что Шира поступит во все колледжи, куда подавала документы, ведь она такая умная, она могла прочесть что-то очень замороченное и с ходу все понять. Девочки как будто даже и не замечали присутствия Йохевед. Они ни разу не спросили ее мнения или совета, как встать на путь исправления.

Пытаясь овладеть ситуацией, Йохевед громче включила музыку и потребовала, чтобы девочки рассказали ей все, что знают про Ширу и этого юношу. Но они лишь повторили то, что уже говорили своим матерям. Они знали, что Шира встречается с кем-то старше себя и не евреем. Они познакомились полгода назад, и он стал звонить ей, бросая трубку, если вдруг отвечала Бекки. Шира делала вид, что идет гулять с остальными девочками, и он ждал ее у боулинга или у кинотеатра, и дальше они уже уходили вместе. Иногда Мэтт гулял с ними, и девочки видели, как менялась при нем Шира. От ее вечного мрачного уныния не оставалось и следа, она делалась живой и игривой. Они помнили, Шира как-то сказала, что они с Мэттом мечтают уехать вдвоем, просто катить куда-нибудь без планов и целей, лишь бы не туда, где ей положено быть. Девочки молчали, потому что не хотели предавать Ширу. Несколько раз они порывались поделиться с кем-нибудь, может, с Бат-Шевой, но боялись, что навредят Шире.

Йохевед пристально посмотрела на них.

– Девочки, если вы знаете, где Шира, и не говорите нам, вы совершаете большой грех.

Аргумент не слишком-то подействовал. Девочки утверждали, что не знают. Говорили, что не верили, будто Шира и вправду уедет; не думали, что у нее хватит смелости это устроить. В их рассказах Йохевед уловила нотки удивления. Вместе с беспокойством в них звучала и некоторая зависть. Когда музыка доиграла до конца, а девочки так и не сообщили ничего полезного, Йохевед распустила собрание. Девочки выходили из класса несчастнее прежнего.

Хотя Бат-Шева больше не преподавала у старшеклассниц, у нее оставались занятия в начальной школе. К нашему величайшему возмущению, большинство девочек так и продолжало забегать к ней в класс, чтобы поговорить. Только немногих удалось убедить держаться от нее подальше. Бат-Шева чаще всего общалась с Иланой. Они делились своими тревогами за Ширу, надеждами, что она во всем разберется и возвратится домой. Илана сказала, что Шира ей так и не звонила, но обещала дать знать Бат-Шеве, если та вдруг проявится.

Бат-Шева еще позвонила Фельдманам и попыталась поговорить с Бекки. Но, услышав голос на том конце провода, Бекки бросила трубку. На каждый звонок она молилась, чтобы это была Шира, и всякий раз все внутри обрывалось от разочарования. Довольно того, что звонила не Шира, а уж Бат-Шева была последним человеком, которого хотела слышать Бекки.

На следующий день Бат-Шева постучалась к Фельдманам. Бекки слегка приоткрыла дверь и выглянула в щелку.

– Бекки, – сказала Бат-Шева, – я знаю, что для тебя это страшный сон, но нам нужно поговорить.

Бекки стала закрывать дверь. Неважно, как Бат-Шева собиралась оправдываться, Бекки знала, кто всему виной. Она видела, как Ширу восхищал вольный нрав Бат-Шевы, как она жаждала начать новую жизнь подобно ей. Даже если бы Бат-Шева не откровенничала с